— Откопаться бы сначала… — Гамбит скорчил рожу. С его подвижным лицом любая смотрелась потешно.
— Откопаемся.
Морхольд, потягивая самый натуральный глинтвейн, молчал. Слушал странную компанию, приютившую его, кутался в одеяло на лежанке у печи. В фургоне хватило места даже для такого вот закутка, то ли столовой, то ли кухни, то ли гостиной. Всё вместе.
Эдакий маленький автономный уютный мирок, особенно сейчас, когда за плотно задраенными оконцами-бойницами ревет и лютует самое страшное страшилище обезумевшего большого мира. Он сам этот мир, на какой-то момент превратившийся в осеннюю снежную бурю.
Хорошо было до Беды. За окном мороз, вьюга, пурга, буран, да хоть муссонные дожди. А ты сидишь весь такой в теплом и сухом жилье, попиваешь чаек, тихо и лампово читаешь книжку, вяжешь носки или шарф и даже перекусываешь копченой колбаской и свежей «городской» булочкой. Морхольд усмехнулся, посмотрев в кружку с глинтвейном. Было да сплыло.
Странная компания, сидя у потрескивавшей чурочками садовой печки, молчала. Знакомо и по-семейному. Или так, как молчат старые и хорошо знающие друг друга люди. Товарищи. Или настоящие друзья, давно ставшие этой самой семьей.
Рыжий паренек, обзывавший сам себя каким-то Гамбитом, молча и сосредоточенно точил уже какой-то там по счету метательный нож. Яна, солнечная и светлая девчонка, протянула руки к печи и смотрела на игру пламени, отражавшегося на узких ладошках. Тетя Жива, деловитая курица-наседка, споро перебирала спицами, вывязывая что-то из синтетической пряжи. Молчун Петр, сгорбившийся, сцепивший руки, так что сразу становилось ясно — кочергу из стального прута он завяжет узлом влегкую. Шимун, снявший шапку, но даже в натопленном фургоне оставшийся в узорной черно-белой бандане. Странная компания странных хороших людей.
— Мы циркачи. — Шимун поднял голову и взглянул на Морхольда. — Тебе явно интересно, кто мы такие и как вообще у нас кочевать получается. Так что не удивляйся ответам на незаданные вопросы.
— И что у вас за цирк? — Морхольд отхлебнул из кружки.
— Самый простой, как в Средние века. Гамбит — жонглер, акробат и метатель всевозможных острых предметов. Петр — силач и тоже жонглёр, только гирями и штангами. Яна — предсказательница и гадалка. И я, — Шимун наклонил голову, — маг и престидижитатор. И стрелок. Из всего, что есть.
— А Жива?
— А Жива торгует всякими лечебными бальзамами и снадобьями. Ей тоже всегда рады. И еще у нее есть супертрюк. Она очень быстро рвет ненужные и больные зубы.
— Быстро? — Морхольд заинтересованно посмотрел на женщину.
— Патрон за минуту, — буркнула Жива. — Обычно укладываюсь в три-пять.
— Дешево.
— Потому именно ее аттракцион часто собирает аншлаги. Нам с ней, бывает, тяжело тягаться, — усмехнулся Шимун, — но мы не против.
— Понятно, — Морхольд поерзал, устраиваясь удобнее, — а куда сейчас едете?
— Теперь туда же, куда тебе надо, — Шимун пожал плечами, почесывая под узким подбородком мирно дремлющую Жуть, — к летунам. Там всегда хлебно.
— Вон оно че, — Морхольд подтянул одеяло до подбородка. Странно, но его пока еще знобило. — Это очень хорошо.
— Конечно… — Шимун попытался ухватить внезапно подобравшуюся и дернувшую к Морхольду Жуть, но не успел. — А, чертовка. Аккуратнее с ней, у хвоста не чеши, может цапнуть. Потом отпаивать придется.
— Яд?
— Токсин. Покроешься красными струпьями и дристать станешь дальше, чем видишь. Хотя, сдается мне по убитым ею голубям и мышам, она может регулировать уровень токсина в своей дряни. Усилять там, ослаблять.
— Странная тварь, — Морхольд замер, поняв, что Жути не понравилось последнее слово. Извиняюще почесал той выступающие жесткие надглазья, провел пальцами по худому, торчащему остренькими выпадами позвоночнику. Жуть расслабилась и довольно засопела. — Никогда таких не видел.
— Да и мы тоже, — оторвалась Жива от вязания. — Нашли ее с полгода назад, возле Засрани.
— Сызрани?
— А не все ли равно? — тетя Жива удивленно подняла брови. — Была Сызрань, да кончилась. Сейчас там кромешная Засрань. Знать бы только почему.
— Да и ладно. Нашли?
— Сняли с крыши коттеджа, — Шимун налил себе еще глинтвейна. — Металась взад-вперед, а ее съесть хотели. Местные крыложоры.
— А ты куда потом, после летунов? — вклинилась Яна.
— Лучше и не спрашивай, — Шимун усмехнулся, — удивишься и огорчишься.
Морхольд вздохнул.
— К морю. К далекому и, возможно, синему. Семья моя там перед Бедой отдыхала. Мама, сестра. Верю, что живы. Надо добраться. И обязательно до Нового года.
Петр фыркнул, покачал головой и покрутил пальцем у виска. Гамбит поджал губы и тонко усмехнулся.
— Вот как-то так мне и самому подумалось, — Шимун откинулся на спинку своего кресла-качалки. — Но он, видать, парень упрямый, в сторону не свернет.
— С дюралевой ковырялкой и ножиком-топориком? — насмешливо прогудел Петр. — Может, чего серьезнее подкинуть?
Морхольд не успел ответить. Ответила Яна.
— Не поможет. Ему не поможет то, что ему дашь ты. Идти без единого выстрела для самого себя. Так сказали. Он и идет. Все по-честному. Человек против взбесившегося мира…
Морхольд сглотнул. Все молчали, пламя плясало за приоткрытой дверкой, порой показывало наглые рыжие языки через конфорки, отсветы метались по лицу девушки, говорящей так же отстраненно, как встреченная то ли во сне, то ли наяву Мэри Энн.
— Ты сам все знаешь, — Яна повернулась к нему. — Единственное, что могу сделать… раскинуть карты. Ты же хочешь знать больше?
Морхольд напрягся. Хотел ли он знать больше?
— Нет. Не хочу.
— Почему?
— У него есть надежда, сестренка, — Гамбит полюбовался тускло сияющей кромкой ножа, — только ею и живет. А твои карты имеют привычку говорить чистую правду. Она нужна не всем и не всегда.
— Это точно, — Морхольд почесал бороду. — Побриться бы надо. Наверное.
— Утром. Воды осталось только для еды и питья, — Жива вздохнула. — Потерпишь.
Снова замолчали. Тихо потрескивало. В печи, в стенах фургона и за ними. Дрова, доски и металл креплений бортов, гнущиеся под ветром деревья. Огонь плясал, распространял вокруг самое настоящее живое тепло. Пахло глинтвейном.
Морхольд совершенно не удивлялся глинтвейну. Лосям. Фургону поистине исполинских размеров. И тому, что эти люди могли путешествовать по пустошам, лежавшим на много километров вокруг. На дворе царила Беда, и чего только не случилось за ее двадцатилетнее царствование.
— Сейчас бы посмотреть чего… — неожиданно вздохнул здоровяк Петр. — Сериал.
— «Игру престолов», — Жива критически посмотрела на вязание. — Чего там дальше случилось?
— А мне не нравилось. — заявила Яна и посмотрела на Морхольда. — Чего?
— Тебе лет-то сколько?
— Больше, чем кажется. Свежий воздух, относительно здоровая пища, — девчонка пожала плечами. — Видела я «Игру престолов». Весь первый сезон, его же только показали? Не нравилось мне. Сиськи, сиськи, интриги. Кровища. Еще сиськи, немного сказки и снова сиськи. И кровища.
— Сиськи и кровь-кишки-мозги-по-стене — это про Спартака, — Гамбит лихо прокрутил между пальцев здоровенный глоткорез. — Да, я тоже чуть старше, чем выгляжу. Мне старший брат разрешал в ВК смотреть. Клевые сиськи порой показывали.
— Только «Настоящий детектив», — Шимун глотнул из кружки, — только хардкор.
— Хайзенберг, — Морхольд зевнул, — вот Хайзенберг это круто.
— Не-не, — Яна улыбнулась. — Мне «Гарри Поттер» нравился.
— Это не сериал.
— И что?
— Ну да. А мне не нравился. Хотя нет, вот «Голодные игры» еще исключительное шайссе.
— Чего? — не понял Шимун.
— Дерьмо, — пояснил Морхольд, и Шимун согласно кивнул. — Хуже могут быть только «Сумерки».
— Ничего вы не понимаете в любви, — Жива быстро, петля за петлей, строчила шарф. Именно шарф. — Чувства, отношения…
— Вампиры, — буркнул Петр, — или еще какая-то дрянь. Чего только не придумывали, лишь бы бабла с людей срубить.
Морхольд хмыкнул и решил переодеться. Своя одежда высохла, а она, как известно, куда ближе к телу. Когда вернулся, все так и спорили про кино.
— «Сумерки»… как-то бредово, — Гамбит скривил рот, — хотя и чутка весело.
— Это да, — Петр хмыкнул. — А мне нравились кинокомиксы. И Грейнджер тоже… потом, когда выросла.
— Да и ладно, — Жива посмотрела в опустевшую кружку, — нам ночь пересидеть надо. А ведь, ребят, хорошо сидим…
Никто не возразил.
За бортом, пробившись сквозь вой ветра, треск и скрип досок, рыкнуло. И тут же успокоилось. И снова, перекрывая все прочие звуки, — рев уже в несколько глоток, и тонкий визг.
— Твою мать! — Шимун вскочил. — Лоси!
В его руке, взявшись из ниоткуда, щелкнула, переламываясь, двустволка. Патроны, судя по всему, он носил в патронташе, пришитом к широкому поясу. Красные пластиковые цилиндры нырнули в стволы, ружье щелкнуло еще раз. Громко, отчетливо давая знать — мужчина готов к бою.
Снаружи грохнуло, да так, что кусок борта просто разнесло. Вместе с плечом Шимуна, отлетевшего к стене и медленно сползшего по ней. Не узнать звук Морхольду было невозможно. Такой заряд пороха применялся только в одних боеприпасах, знакомых ему. Для КС-23. А раз так, он в одну секунду отчетливо осознал — кто стоит на улице и что двое мальчишек-мутантов, живших под мостом, точно и бесповоротно мертвы.
— Шимун! — Жива отшвырнула вязание и рванулась к упавшему мужчине. — Шимун!
Гамбит хищно оскалился, откинул до сих пор незаметный люк.
— Стой! — Яна вскочила, дернулась было за ним.
Рыжая голова мелькнула и пропала в проеме, откуда тут же, завывая, ветер забросил внутрь несколько пригоршней снега и заткнулся, прихлопнутый люком.
Петр подхватил упавшую двустволку и пошел к двери. Оглянулся, ища глазами Морхольда.
— Ты про это говорил?
Тот только кивнул.
— Убью его, их… разберусь с тобой.
Теплая толстая рубашка на груди лопнула, выпустив наружу… две руки. Еще две руки. Короткие, мускулистые, сплошь в лоснящихся от пота валунах мышц. Петр перехватил этими руками ружье, а двумя обычными схватил колун и пешню. Грузно протопал к двери. Дверь, практически выбитая ударом ноги, жалобно скрипнула. В фургон ворвался сви