Рядом стояли еще три таких же удобных транспортных средства. И не пустые. Удивительно, но кое-что показалось Морхольду совершенно уж диким.
— Слушай, Хакер, — он ткнул пальцем в увиденное. — Может, оно и не к месту, но! Это же со мной не галлюцинация от удара, не фата моргана или еще что-то такое же. Скажи мне, человек с совершенно странным прозвищем, это швейная машинка с ножным приводом?
— Шарит, — Юра-Хакер усмехнулся. — Машинка. Дорохая. Я ее из такого ада вытащил, что мне за нее в любом случае отвалят так отвалят.
— Понятно… — Морхольд усмехнулся. — Родная душа, не иначе.
— В смысле?
— Ну, до войны сталкеры в основном в играх были, или как детишки в войнушку по лесочкам скакали. А теперь на полном серьезе ищут самые настоящие артефакты. Вроде этой машинки. Да?
— Пять баллов, — женщина, невысокая и худенькая, улыбнулась, — так и есть. Сам из сталкерской братии?
— Есть немного. Только что машинки таскать не доводилось.
— Ну, чего в жизни не бывает, — Юра погладил вожака упряжки, — был бы заказ. Сохласись?
— Соглашусь. — Морхольд встал. — Спасибо, ребят. Отдал бы хабаром, но особо нету ничего.
— Ай, ладно, — женщина махнула рукой, — в мире должно быть немного добра просто так. Из человечности.
Морхольд кивнул. Сплюнул, понимая, что мысль правильная. Особенно сейчас.
— Человечность у каждого своя. Хорошо, что ваша такая.
— Отож, — Юра поднял голову, — иди погрейся. Поешь. Чувствуешь себя как?
— Средней паршивости. Это… ребят?
— Да?
— Где мы находимся?
— Мы-то находимся у Цимлянского водохранилища… — протянула женщина, — а вот ты-то откуда?
— Я-то? — Морхольд пожал плечами. — С Самары я.
Женщина цокнула языком.
— Даже и не верится.
— Тут каждому выбирать, верить или нет.
— Это точно. Иди отдохни, плохо выглядишь.
— Как тебя зовут?
Она улыбнулась:
— Тоже странно. Как и тебя.
— Это как?
— Джинни.
— Отож, — Морхольд покатал на языке понравившееся непонятное слово, — ну, слышал и страннее.
Она не ответила. Пошла к кострам.
Морхольд подошел к живому огню. Сел на предложенный валик из чего-то мягкого и протянул руки. И зажмурился.
Тепло охватило со всех сторон, обволокло, проняло до последней косточки. Стало так хорошо, что захотелось свалиться и заснуть. Наконец-то заснуть.
— О, да он спит, — один из мужчин, двигавшихся в темноте, засмеялся. — Эй, друг, осторожнее. В костер носом упадешь.
— Точно, — рядом оказалась Джинни. — Юр, помоги.
Его подняли, поволокли куда-то. Морхольд шел, спотыкаясь, только сейчас понимая, как устал. К счастью, идти пришлось недалеко. А спать в нартах, укутавшись толстыми овчинами, показалось просто сказкой.
Жуть, устроившаяся под боком, была с ним полностью согласна.
Он прошел с ними несколько дней, став намного ближе к своей цели. Мороз ударил хорошо, сковывая реки, речки и речушки. Но по Дону опытные вожаки отряд решили не вести. Переправившись по остаткам автомобильного моста у Цимлянска, сталкеры Новочеркасска двинули к каналам и речкам, образующим сложный бассейн тихого Дона. Идти решили именно по ним, чтобы нарты катили быстрее.
Так Морхольд добрался до остатков станицы Романовской. Во всяком случае, именно так говорил торчавший из снежных завалов указатель.
Здесь, на привале, им пришлось расстаться.
— Вот как-то так, дружище, — Юра-Хакер поправил крепления. — Верно ты идешь. Жаль, тебе с нами не по пути. Места здесь неспокойные. А дальше, прямо по курсу, сальские степи. Там вообще хибло.
— Вы-то куда сами?
— В Новочек. — Хакер машинально проверял крепеж на нартах. — Там хорошо.
— Почему?
— Порядок. Там «Росич» сразу все под себя подхреб, и остатки ДОН-100 тоже.
— Так дивизию вроде бы расформировали? — Морхольд почесал бороду. Во всяком случае, и ОСпН «Росич», и саму славную «сотку» ВВ вроде бы расформировывали до Беды.
— Суд да дело, ментовские части, а кто отряд тронет? Спецназ, он и в Африке спецназ, — Хакер пожал плечами, — командир оказался правильным мужиком. Сейчас сын его командует.
— Монархия?
— Скорее военная демократия, типа как в Спарте. Но военный вождь, он и есть военный вождь. Может, к нам?
— Не, — Морхольд сморщился, прислушиваясь к спине, — не приживусь. Я еще тот медведь-шатун. Мне берлога нужна одинокая и далекая. Да и дело есть.
— Как знаешь. Будь осторожнее.
— Слушай, Юр, — Морхольд застегнул первое крепление. — Тут за мной какие-то странные люди гнались вроде. С волком.
Джинни, рядом паковавшая вторые нарты, выругалась.
— Дети Зимы.
— Кто? — Морхольд удивился. Звучало очень глупо и пафосно.
— Дети Зимы, — повторила женщина, — это плохо. Скорее всего, собаки их ночью и чуяли.
— Твою мать… — Морхольд сплюнул от злости. — Ребят, вы уж простите.
— Нечего прощать. — Юра достал магазин, заменив его на новый. — Мы им и не по зубам, да и не нужны. Они по самые колена деревянные, но не хлупые. Оружия им брать неоткуда, перебиваются тем, что сами сделают. Мальчишки, девчонки, живут где-то в степях.
— Как это?
Джинни помолчала. Как-то нехорошо и тяжело. Такое молчание обычно случается перед тем, как кто-то признается в собственных плохих делах. Мрачная, темная и весомая недоговоренность. Такие раньше, до Беды, могли за минуту, а порой и несколько секунд, разрушить целую жизнь.
— Лет двенадцать назад случился голод. Сам понимаешь, жизнь не сахар, но привыкли. А тут — на самом деле голод.
Голод. Морхольд вздохнул. Дальше можно и не слушать, так как все ясно.
Голод преследовал человечество всегда. Даже перед Бедой, когда наука, пусть и относительно, смогла его победить. ГМО и соя не убили голод, но отодвинули на задворки. Хотя, если он правильно помнил, в той же Африке люди умирали даже тогда. Что сказать про сейчас, про время после Беды и свихнувшийся мир?
Что здесь могли успеть сделать за весну-лето-начало осени? Вырастить куцые урожаи нескольких культур, оставшихся живыми благодаря энтузиастам-агрономам. Сберечь собранных повсюду поросят, телят, цыплят и прочую живность. Набить про запас сусликов, сайгу и зайцев, если те не особо сильно поменялись. Насушить и навялить рыбы. Набрать старым, как сама история, способом ягод, корешков и еще какой съедобной ботвы.
И если все это не срастается, вот тут он и появляется. Мерзкий, ноющий, рвущий изнутри слабеющее тело Голод. Глад, совершенно не похожий на изображения в разных изданиях Откровения Иоанна Богослова. Никаких вороных коней. Потому что их съедают первыми. Никаких мученических лиц. Лица Глада другие. Оскалившиеся, забывшие все хорошее и светлое, движимые только голодом. И готовые перемалывать зубами что или кого угодно. И лица, искаженные совсем другими чувствами.
Безумным страхом перед трясущейся под напором людоедов дверью. Кромешным ужасом, отражающимся в блестящем лезвии хлебного ножа, вспарывающего горло. Страшнейшей болью, такой, что перекроет все прочее. И даже не из-за собственного тела, раздираемого по-живому обезумевшей двуногой стаей. Болью от собственной слабости, той, что позволила добраться до твоего ребенка. Бессилие, убивающее скорее ударов кухонного ржавого-исщербленного топорика, отделяющего конечности от тела.
Да, Морхольд знал это. Видел, находил и порой беззвучно выл от найденного. И потом, вместе с такими же, как он, не сгибаемыми любыми потерями, безжалостными и жуткими, шел по следу. А дойдя… потом страх становился сильнее, а боль превращалась во вселенную. Моральные нормы прятались, испуганно всхлипывая, а желание мстить выползало наружу, сочно и довольно облизываясь в предвкушении кровавой жатвы.
— Детей оставляли умирать? И совсем слабых стариков?
Джинни кивнула. Молча, смотря в сторону.
— Ты сама это делала?
Юра-Хакер, разобравшийся с узлами, оказался где-то сбоку и за спиной. Морхольд поднял руки, показывая пустые ладони.
— Делала?
Женщина замотала головой, так и не поднимая глаз.
— Чего тогда стыдиться?
— Мы могли вмешаться. Каждый мог. Но мы просто ушли в Новочек. Там такого не случалось, никогда.
Морхольд помолчал. Не ему было судить этих людей. Он поступил бы по-другому. Но это его личное дело.
— Каждому свое. Эти… Дети Зимы, среди них нет взрослых?
— Нет. Никто не видел. — Хакер заметно расслабился. — Подростки, не старше пятнадцати лет. А старики вроде бы все умерли. Не знаю, у нас такое только хотели сделать. Мы ушли раньше. Ховорили, что детей старше трех лет не выбрасывали. А уж стариков и так практически не осталось.
— А волки?
Джинни пожала плечами:
— Никто не знает, что с ними случилось на самом деле. Они опасны. Если идти в одиночку. Будь осторожен. То, что мы их не видели, ничего не значит. Будь осторожен.
Эт точно. Морхольд хмыкнул. Ну, хотя бы что-то узнал.
— Спасибо, ребят. Счастливого вам пути.
Хакер кивнул. Скомканное вышло прощание. Морхольд даже расстроился. Но проводил их взглядом, пока они не поднялись на высокий курган и не скрылись за его спиной. На прощание две далекие фигурки подняли руки, помахали.
Он вскинул руку с зажатой в ней лыжной палкой. Самой настоящей, подаренной от щедрой и широкой души южнорусского отряда. На душе стало легче. Русских оказалось не сломать. Как и всегда, впрочем. Ничто и никто никогда не мог с ними справиться. И сейчас не вышло.
Морхольд снова сделал первый шаг в одиночку. Опять. Одиночество совершенно неласково, как старому хорошему знакомому, подмигнуло выглянувшим солнцем и подарило бодрый шлепок ветром по плечу. Здравствуй, уважаемый и обожаемый Морхольд, давно не виделись.
Морхольд, почесав Жути, торчащей из чуть расстегнутой куртки, мордашку, побежал вперед. К Пролетарску. К его мосту, на сохранность которого он надеялся. Если мороз не схватит водохранилище, придется худо. Искать способ перебраться на тот берег ему не очень хотелось.