Следует ли отнести этот чрезмерный удельный вес бюрократии также и к определенной традиции, ведущей свое начало от форм и нравов старой России? Возможно, этого не следует исключать. Кроме того, первые годы, последовавшие после революции, были суровыми годами, отмеченными сверхчеловеческими трудностями... В этот период оказались абсолютно необходимыми как максимальная централизация власти, так и применение радикальных репрессивных мер, чтобы победить контрреволюцию... Сам Ленин... предвидел необходимость поворота, когда контрреволюция и иностранная интервенция будут полностью побеждены, что и произошло за несколько лет до его смерти. Надо будет посмотреть, был ли осуществлен этот поворот или же, напротив, упрочилось кое-что из того, что должно быть изменено или вовсе отброшено... Может быть, не является ошибкой утверждать, что именно в самой партии начались вредные ограничения демократического строя и постепенное преобладание бюрократических организационных форм... Сталин был одновременно и выражением, и творцом определенного положения, и он был таковым как потому, что оказался наиболее опытным организатором и руководителем аппарата бюрократического типа в момент, когда этот аппарат взял верх над формами демократической жизни, так и потому, что он дал теоретическое обоснование тому, что было ошибочной линией и на чем потом основывалась его личная власть... Все это объясняет то сочувствие, которым он был окружен и которое продолжало существовать вплоть до его смерти и, возможно, сохранило и поныне известную силу» [544] .
Действительно, перед нами встает и такой вопрос – как удалось Сталину, несмотря на очевидную для всех нас чудовищность его злодеяний, сохранить не только власть, но и уважение и доверие большинства советских людей. Остается фактом, что Сталин никогда не был деспотом, опирающимся только на силу. В годы своего единоличного правления Сталин опирался на свою популярность и на доверие к нему подавляющего большинства партии и народа. А. Зиновьев в своей книге «Нашей юности полет» справедливо замечает, что ошибочно представлять сталинизм только как обман и насилие, «тогда как в основе он был добровольным творчеством многомиллионных масс людей, лишь организуемых в этот единый поток посредством обмана и насилия» [545] . Более того, чем дольше правил нашей страной Сталин, хладнокровно, группа за группой, уничтожая сотни тысяч и миллионы людей, тем больше, казалось бы, была преданность и даже любовь к нему большинства советских людей. И когда он умер, скорбь десятков миллионов людей как в нашей стране, так и во всем мире была совершенно искренней.
Выше мы уже говорили о некоторых условиях, облегчивших Сталину узурпацию власти в стране. Необходимо рассмотреть этот вопрос более внимательно.
Зиновьев А. Нашей юности полет. Лозанна, 1983. С. 10.
ЕЩЕ РАЗ О КУЛЬТЕ СТАЛИНА
Важнейшим условием, позволившим Сталину навязать свою волю партии, был непомерно раздутый культ его личности. «У нас много говорят о культе личности, – писал И. Эренбург в своих мемуарах, – к началу 1938 года правильнее применять просто слово „культ“ в его первичном религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада» [546] .
Обожествление Сталина лишало партию возможности контролировать его действия и заранее оправдывало то, что исходило от Сталина. Олицетворение в личности Сталина всех достижений Советского Союза парализовало политическую активность членов и руководителей партии, мешало разобраться в происходящих событиях, требовало слепого доверия «вождю». Культ Сталина, как и всякий культ, порождал тенденцию превратить партию в особую церковную организацию с отделением «пастырей» – руководителей во главе с непогрешимым «папой» Сталиным от «паствы», т. е. рядовых членов партии. Партия постепенно обретала черты церковной организации со всеми ее атрибутами. Таким образом, культ Сталина не только прикрывал уже совершенные им беззакония и ошибки, но в большой степени расширял возможности для новых преступлений. Этот культ закреплял отрыв Сталина от народа и партии. Дела вождей в Кремле становились такими же далекими от народа и непонятными для непосвященных, как жизнь богов на Олимпе.
В 30 – 40-е годы в сознании народа насаждались элементы религиозного восприятия, религиозной психологии со всеми ее иллюзиями, самовнушением, некритичностью, нетерпимостью к инакомыслящим и фанатизмом. Как справедливо писал Ю. Карякин, в нашей стране возник светский вариант религиозного сознания [547] . Восприятие действительности искажалось, факты и явления принимали иную окраску. Было трудно поверить в приписываемые старым большевикам чудовищные преступления. Но еще труднее было подумать о том, что все это лишь преднамеренная провокация со стороны Сталина, что это он совершает страшное преступление, уничтожая своих друзей и соратников по партии.
Культ Сталина не только принижал всех других людей, но поощрял конформизм, единообразие поведения и мышления. Служение Родине и социализму превращалось в служение Сталину, не он служил людям, а они ему. Его похвала, улыбка, поощрение считались сами собой высшей наградой.
Характерной чертой всякой религии является забота не о мирских благах, а о спасении души. Ю. Левада писал, что большинство религий объявляет земную жизнь ничтожной в сравнении с вечностью небесного царства. Однако именно в земной жизни нужно подготовить себя праведностью и покорностью богу к божьему суду. Любая религия проповедует поэтому смиренное ношение земных тягот [548] . Но также и советским людям внушалось, что главное – это построить счастливый будущий мир, а для этого можно и нужно в этой жизни идти на любые лишения и невзгоды.
Обожествив Сталина, люди иными глазами смотрели на его действия, стараясь оправдать и то, что никакими разумными доводами оправдать было невозможно. Однако подобно тому, как вера во всемогущего и всеблагого бога не исчезает у верующих от того, что они видят вокруг себя картину страданий и несчастий, ибо на счет бога относится все хорошее, а на счет дьявола – все плохое, так и при культе Сталина на его счет относилось все хорошее, что происходило в нашей стране, а все плохое связывалось с действиями каких-то злых сил, против которых главным борцом и был сам Сталин.
Конечно, культ Сталина по-разному действовал на людей разного возраста и положения. Наиболее сильное влияние он оказывал на молодежь, как это было через 30 лет и в Китае. Школа и институт стали едва ли не главными рассадниками культа Сталина. Дочь наркома СССР М. М. Литвинова, Татьяна, эмигрировавшая в 70-е годы в США, на обращенный к ней вопрос: «А как вы лично относились к Сталину?» – ответила вполне искренно, что испытывала по отношению к Сталину чувство аффектированного восторга.
«Я его видела только один раз. Году в 1936. Папа дал гостевой билет на какой-то съезд Советов. Видела и слышала... Первые 15 минут мне было даже трудно его понимать, настолько был сильный грузинский акцент, чего я не ожидала, потому что я читала его выступления только в газетах. И поразило то, как он держит аудиторию в своих руках. Он говорил медленно, с паузами, как очень спокойный человек... Я не слышала ни одного оратора, столь неспешного, столь уверенного не только в том, что слушают каждое его слово, но в том, что он может делать паузы, какие ему угодно, и они не будут восприниматься как пустоты. Все было в его руках. И это вызывало какой-то блаженный дополнительный восторг. Знаете, как дирижер, он останавливался в тех местах, когда надо было смеяться, – и мы смеялись.. . Хлопала я, все хлопали. Я была в восторге, в ликовании каком-то. И вот эта дрожь от присутствия такой колоссальной власти, которая ощущалась во всем. Да, это было чувство, подобное тому, о котором писал Толстой, по-моему, у Николая Ростова или у Пети, когда Александр проезжал по плацу» [549] .
Конечно, были среди молодых людей и такие, кто не испытывал в отношении Сталина никакого восторга. Но это были уже люди постарше – за 20 лет. И они чаще всего просто уходили от политики и от протеста. В 30-е годы в политику вовлекали с раннего детства, а главное, политика занимала детей. Помню, что сам я в 10 лет написал стихотворение о Кирове, и оно было напечатано в ленинградской газете «Смена». К 1 Мая 1936 года я написал в школьную газету стихи о Сталине. Конечно, арест отца произвел на меня страшное впечатление. Но я воспринял его как частную несправедливость. Более критическое отношение к действительности стало появляться у меня только после войны и развивалось медленно.
Но не только молодежь от 12 до 17 лет восхищалась Сталиным и верила ему. Примером искреннего заблуждения на этот счет может быть и известный советский писатель Борис Горбатов. «Из всех моих друзей, – писал в своих неопубликованных мемуарах М. Д. Байтальский, – Борис Горбатов был, пожалуй, наибольшим энтузиастом. Он был человеком с чистой совестью. У меня, у одесских моих друзей, у всех нас, побывавших в оппозиции, вера, однажды уже треснувшая и склеенная, не издавала столь чистого хрустального звона. А Боря в начале 30-х годов звенел так, как десять лет назад, когда еще только вступал в комсомол... То были врезанные в него черты времени. Время меняется, а черты человека остаются и в обстановке нового времени помогают прячущимся за спиной честных людей лицемерам обманывать молодежь, привыкшую верить честным людям. И Горбатову верили несколько поколений подряд – верили его искренности и простодушию, не зная, что он сам был обманут и невольно помогал обману...
Он верующий. Может ли верующий вообразить, что в храме поселился дьявол? Неожиданно увидев из-за золотых риз его рога, верующий не верит своим глазам, а думает – что ему померещилось. Он трижды крестится и призывает имя божие. И вот он уже внушил себе, что это был мираж, и золоченые рога дьявола дробятся и расплываются в его глазах, принимая очертания нимба вокруг головы святого. И он молится ему и детей заставляет молиться. А ведь то вовсе не святой» [550] .