В первую очередь следует сказать здесь об общем оперативном плане войны, который был заранее разработан в Генштабе СССР. Советские историки долгое время не имели о нем вообще никакого представления и узнали главные положения этого плана только из мемуаров Г. К. Жукова. Жуков свидетельствует: «Еще осенью 1940 года ранее существовавший оперативный план войны был основательно переработан, приближен к задачам, которые необходимо было решать в случае нападения. Но в плане были стратегические ошибки, связанные с одним неправильным положением. Наиболее опасным стратегическим направлением считалось юго-западное направление – Украина, а не западное – Белоруссия, на котором гитлеровское верховное командование в июне 1941 года сосредоточило и ввело в действие самые мощные сухопутную и воздушную группировки. Вследствие этого пришлось в первые дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражение в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении... И. В. Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть. При рассмотрении оперативного плана весной 1941 года И. В. Сталин говорил: "Без этих важнейших жизненных ресурсов фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну". И. В. Сталин для нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки. Однако указанное предположение Сталина не учитывало планов противника на молниеносную войну против СССР, хотя, конечно, оно имело свои основания» [728] .
Жуков пишет далее и о других просчетах оперативного плана: «При переработке оперативных планов весной 1941 года не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальный период. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, может начаться с обеих сторон по ранее существующей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле силы и условия были далеко не равными» [729] .
Оценивая Сталина как полководца, нельзя пройти мимо выдвинутых Сталиным двух концепций: «Ни одной пяди своей земли не отдадим врагу» и «Будем вести войну на территории противника». Сталиным были отвергнуты разумные предложения некоторых военных о создании в западных районах СССР глубоко эшелонируемой обороны. Сталин начисто исключал возможность прорыва вражеских войск в глубину советской территории. Поэтому ни промышленные предприятия западных районов, ни население не были подготовлены к возможной эвакуации. Передний край военных позиций буквально совпадал с начертанием государственной границы со всеми ее извилинами. Это мешало использованию войсками для обороны естественных рубежей: река Неман, Августовский канал и др. и увеличивало опасность окружений. В результате дислоцированных на границе 12 армий оказалось недостаточно для отражения концентрированного по отдельным направлениям немецкого наступления [730] .
«Русские сосредоточились как раз на границе, – записывал в июне 1941 года в своем дневнике Геббельс. – Самое лучшее, на что мы можем рассчитывать. Если бы они эшелонировались вглубь, то представляли бы большую опасность» [731] .
То же самое писал в своей «Истории Второй мировой войны» и известный немецкий военный историк К. Типпельскирх, только с большим числом подробностей и деталей [732] .
Еще в начале 30-х годов Реввоенсовет СССР предвидел возможность временного отступления Красной Армии в первый период войны под давлением противника. Поэтому во всех приграничных округах под руководством Якира, Уборевича, Блюхера, Я. К. Берзина была развернута система тайных партизанских баз и проводилась работа по подготовке партизанских кадров и техники. После уничтожения Сталиным этих военачальников начатая ими подготовка к партизанской войне была опорочена как вредительская. Подготовленные отряды были распущены, а партизанские базы ликвидированы. Более того, многие командиры этих отрядов и баз, работавшие пока еще на мирной советской, партийной и хозяйственной работе, были арестованы. Их обвиняли в «неверии в мощь Советского государства» и в «подготовке враждебных действий в тылу советских армий». Из будущих партизан они превратились в «диверсантов» [733] .
Сталин проявил полную растерянность в первые часы и в первые сутки войны, которая оказалась для него столь неожиданной. В книге Жукова имеется достаточное описание первых часов войны. Еще с вечера 21 июня в Наркомате обороны никто не ложился спать, хотя Сталин раньше, чем обычно, покинул Кремль и уехал на свою дачу. Он лег спать в час ночи, крепко спала в эту ночь и почти вся охрана Сталина. С 3 часов 17 минут в Москву со всех фронтов и флотов стали поступать сообщения о налетах немецкой авиации. Только в 4 часа утра Жуков и Тимошенко решились потревожить вождя. «Нарком приказал мне звонить Сталину, – писал Жуков. – Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала охраны. Прошу его позвать к телефону Сталина. Минуты через три к аппарату подошел Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Я слышу только его дыхание.
– Вы меня поняли? – Опять молчание. Наконец Сталин спросил:
– Где нарком?
– Говорит с Киевским округом.
– Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал всех членов Политбюро.
В 4 часа 30 минут утра все вызванные члены Политбюро были в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал:
– Надо срочно звонить в германское посольство.
В посольстве ответили, что граф Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено Молотову. Тем временем первый заместитель начальника Генштаба генерал Н. Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление... Через несколько минут в кабинет быстро вошел В. М. Молотов.
– Германское правительство объявило нам войну...
И. В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их продвижение.
– Не задержать, а уничтожить, – уточнил Тимошенко.
– Давайте директиву, – сказал И. В. Сталин.
В 7 часов 15 минут 22 июня директива наркома обороны № 2 была передана в округа» [734] .
Директива № 1 о приведении войск приграничных округов в боевую готовность была передана из Москвы, как мы уже писали выше, в 0 часов 30 минут 22 июня и до войск дойти не успела. Директива № 2 также была передана с большим запозданием, она поступила в войска в 10 – 11 часов утра, когда сражение было уже в полном разгаре, когда значительная часть советской авиации была уничтожена на аэродромах и преимущество немецких войск определилось на многих участках фронта. Между тем директива наркома требовала от советской авиации «уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск», но почему-то наносить удары авиации на глубину не свыше 100 – 150 километров. Советские войска отступали, а в директиве была фраза: «Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить».
Днем 22 июня по требованию Сталина войскам была направлена директива № 3 с требованием перехода советских войск в наступление с целью разгрома противника и выхода на его территорию. «Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, – сказал Жуков своему заместителю Н. Ватутину, который получил указание Сталина. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уже тогда принять нужное решение?» «Я разделяю Вашу точку зрения, но это дело решенное», – ответил Ватутин.
Если директивы № 1 и № 2 вызвали удивление у командующих фронтами, то директива № 3 вызвала уже раздражение, и оно было вполне обоснованным. Жуков свидетельствует: «Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало обстановки и командование фронтов. В своем решении Главное командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы... Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы плохо, а потому и не достигли цели» [735] .
В своем закрытом докладе на XX съезде КПСС Хрущев сообщил делегатам, что после первых крупных поражений на фронте Сталин думал, что наступил конец. «Все, что создал Ленин, – сказал он членам Политбюро, – мы потеряли навсегда». После этого, как свидетельствовал Хрущев, в течение долгого времени «Сталин фактически не руководил военными действиями, прекратив делать что-либо вообще. Он вернулся к активному руководству только после того, как несколько членов Политбюро посетили его и сказали, что необходимо немедленно предпринять определенные шаги, чтобы улучшить положение на фронте» [736] . Хрущев хорошо знал, что он говорил. Среди делегатов съезда были все маршалы СССР и все члены Президиума ЦК КПСС, в том числе и те, кто в конце июня 1941 года явился на дачу Сталина, чтобы просить последнего вернуться к руководству страной и армией.