— Приношу свои глубочайшие извинения, — пробормотал он и, махнув Иоганну и солдатам, поспешил прочь.
Старик приказал водрузить сундук на его законное место и скосил глаза на кучера. Тот тихонько улыбнулся в густую черную бороду и тихо прошептал:
— Ну что я вам говорил? Ослы!
77
18 июня, от 6 до 8 часов вечера
Строфокамилла летала по дому, как на крыльях. Прислуга вздохнуть не успевала, как вновь и вновь получала совершенно срочные приказания. Ничто не могло укрыться от хозяйственного взора, все пришло в движение — выбивались сто лет не выбитые перины, перебиралось и перетрясалось замшелое добро в сундуках, с окон были содраны пропылившиеся и выцветшие гардины, сметена вековая паутина со стропил, отправлены в стирку скатерти с немодными тяжелыми кистями, в кухне так и гудело от чистки закопченных кастрюль и сковородок. Даже томимые нехорошими предчувствиями куры и гуси так и носились по двору, близко к сердцу приняв невиданный переполох.
Однако, к удивлению шута, привыкшего к капризам и вздорности своей госпожи, Строфокамилла никого не тиранила, расправой не грозила и вообще изменилась самым коренным образом. То ли ее преобразила любовь, то ли чудесное избавление от неминучей гибели, но теперь она напоминала не прокисшую ромовую бабу, а домовитую и жизнерадостную пышечку. Шут осторожно заехал с разговором о компенсации затрат на лекарство, и неожиданно легко получил более чем солидную сумму. Такую, что пожалуй отныне можно было деликатно послать Фихтенгольца ко всем демонам и отдаться сочинению Настоящего Органного Хорала, о чем он мечтал уже давно.
С этим решением он и удалился в «Лису и курицу» — привыкать к новым обстоятельствам следовало постепенно и щадяще, и пенный эль местного производства мог этому немало поспособствовать… В трактире царила тишь да благодать, посетителей было немного. Шут примостился в уголке и принялся цедить напиток, загрызая его симпатичным ребрышком. В тумане своего глубокого удовлетворения жизнью и элем он не сразу обратил внимание на расстроенную и заплаканную Матильду, но старые навыки соглядатая все же сработали: добрая женщина явно была в больших грустях.
Подозвав и усадив ее за кружечку эля, он без труда доведался, что причиной неизбывной печали пышнотелой богини очагов и духовок был исчезнувший бесследно рыцарь Ательстан. «У него столько могущественных врагов, — шептала она, сморкаясь. — Я так волнуюсь. У нас зародилось такое большое и светлое чувство, и он не мог бы покинуть меня просто так. Ах, я вне себя от беспокойства и тоски…» Шут (отрекомендовавшийся менестрелем) все сочувственно выслушал, повздыхал над жестокостью судьбы, а затем прямо-таки вдохнул жизнь в поблекшие было ланиты трепещущей Матильды, заявив, что догадывается, где можно отыскать Ательстана Великолепного. Воспылавшая надеждой Матильда пообещала ему вечный кредит в виде жареных каплунов и бочонков эля и теплый уголок на кухне пожизненно, и тронутый такой силой любви шут, пошатываясь от сытости, незаметно удалился в направлении лагеря комедиантов.
Найдя там бородатую женщину и пошептавшись с нею, он вернулся в трактир и передал Матильде некое устное сообщение, от которого ее глаза вспыхнули невиданным светом извечной женской надежды на счастье.
Дом Глорио постепенно посветлел от вымытых окон и свежих розовых кисейных занавесок, о существовании которых Глорио доселе и не подозревал, ограничиваясь тяжелыми бархатными шторами цвета раздраженного тарантула. С кухни потянуло яблочным штруделем и жареной утятиной, а когда вечером усталый граф вернулся домой, изнуренный беседой с Уильямом и всеми происшествиями дня, и бухнулся в кресло у камина, ему были поданы козьего пуха домашние тапки, халат и огромная кружка горячего пунша. Взбудораженный разговорами о далеком прошлом, он поначалу и не заметил благотворных перемен, произошедших с домом. Но вместе с пуншем по его закореневшему в одиночестве организму разлилось непонятное тепло, халат мягко обнял талию, тапки довершили впечатление…
И граф, воскресший для жизни и любви, отправился искать Строфокамиллу.
78
18 июня, 7 часов вечера
Император уже выехал из пределов своей державы и стоял лагерем в предгорьях, когда его поезд догнали всадник одвуконь и легкая карета, запряженная парой. В монаршую палатку вошли двое, усталые, запыленные, закутанные в дорожные плащи. Один был неприлично задиристо молод, второму было за тридцать. На пальце у него блестел перстень, увидев который, стража императора безмолвно расступилась.
— Ваше Величество, — начал тот, что постарше, — у меня для вас очень плохие новости. Сегодня утром на Гончарной улице найдено тело генерала вашей свиты графа Фридемана Зуухеля фон Цубербилера. Граф был убит кинжалом в сердце. Убийца скрылся, труп нашли прохожие. На теле убитого найден свиток, который он несомненно вез вам.
Арнульф впился глазами в поданный ему пергамент.
— Где Гюнтер?
— Это моя вторая плохая новость, Ваше Величество. Сегодня же, в это несчастное утро ваш верный слуга Гюнтер найден мертвым у себя в кабинете. Судя по всему, отравлен.
— Убийца?
— Скрылся.
— Треплиц?
— Не найден. Но сегодня утром человека, похожего на него, видели входящим в резиденцию Ордена Тамплиеров. Вокруг выставлен караул, но наружу никто оттуда не выходил. Обыскать их мы не можем, они находятся под прямым покровительством Папы.
Император чуть заметно скрипнул зубами.
— А ты кто? — обратился он к гонцу.
— Последний год я был заместителем Гюнтера. По роду службы я полностью в курсе всех операций, которые у нас ведутся. Ваше Величество, вот перстень Гюнтера. Разрешите мне отправиться в Вену и там ожидать распоряжений от моего будущего начальника. — И гонец начал движение к повороту «кругом» и выходу из палатки.
Но император остановил его:
— Теперь я буду твоим начальником. Одень свой перстень, Гюнтер.
— Благодарю вас, Ваше Величество.
— Откуда это письмо?
Вперед выступил юноша, спутник Гюнтера:
— Ваше Величество, меня зовут Фриц Нагель, я был оруженосцем убитого генерала. — И Фриц коротко доложил как был найден и прочитан пергамент.
— Читать-писать умеешь?
— Умею, Ваше Величество.
— Латынь?
— Знаю.
— Писание? Классиков?
— Учен, Ваше Величество, хвала моему батюшке покойному.
— Бери вон там клочок пергамента, пиши мне на память вторую главы книги Иова.
Фриц несколько секунд постоял в задумчивости, потом заскрипел пером. Император, однако, не стал дожидаться, пока Нагель окончит и нетерпеливо прервал его через две минуты, взяв у него исписанный клочок и внимательно его изучая.
— Кто сейчас королем в Британии?
— Его Величество Генрих Третий Плантагенет.
— Чьи жизнеописания приведены у Светония?
— Цезарь, Август, Тиберий…. - начал перечислять Фриц и опять его прервали.
— Как Светоний характеризует Нерона?
Фриц отбарабанил по памяти пару латинских абзацев.
— Ладно, хватит. Почерк хороший, про то, что знаешь, не врешь или врешь не сильно. Как так получилось, что тебя не было рядом с моим верным Фридеманом?
— Государь, мы вернулись из поездки и должны были отправляться за вами следом. Господин генерал отпустили меня на пару часов повидать маменьку.
— Ну и как, повидал ты ее?
Фриц слегка покраснел и замялся с ответом:
— Нет, я… понимаете… я не попал домой… я задержался… задержался по дороге…
— Ладно, понятно, сам был молодой когда-то. За то что правду говоришь, молодец. Будешь моим походным секретарем. Немедленно составь письма в Рим, Париж, Лондон, Мадрид… ээ… Константинополь о том, что монахи Ордена Тамплиеров помогли скрыться важному государственному преступнику, злоумышлявшему на устои нашей монаршей власти. В Мадрид и Лондон надо особо намекнуть, что и у них возможны те же эксцессы. В парижском письме упор сделать на денежное могущество Ордена, позволяющее ему ставить себя выше королевских особ. Ох, допрыгаются эти ребятки, пожалеют они, что Треплицу убежище дали.
— Что у нас по Манон? — обратился опять император к Гюнтеру. Гюнтер не ответил, показав глазами на Нагеля.
— Иди, работай, — отправил Арнульф Фрица. — За час справишься?
— Да, Ваше Величество.
— Хорошо, иди. Да, и доложись квартирмейстеру, пусть устроит тебя по рангу.
— Слушаюсь, Ваше Величество. — Фриц выбежал из палатки, повторяя про себя названия столиц и имена монархов, куда ему предстояло писать. Это было его первое задание в новой должности и Фриц уже дал себе клятву, что исполнит его как нельзя лучше.
А император тем временем дал знак Гюнтеру задернуть полог палатки и приступить к докладу. Ему сегодня еще предстояло много работы.
79
19 июня, 10 часов утра
Эделия не могла дождаться, когда же, наконец, маменька увезет ее из дома Глорио. Нет, сам граф Глорио не вызывал у Эделии никаких отрицательных эмоций — приветлив, предупредителен, но без навязчивости. Полюбилась девушке и невеста графа. Она постоянно присылала с кухни в комнату Эделии то необыкновенно красивые фрукты, то свежевыжатый сок, а то и горячие, прямо-таки тающие во рту пирожки. Словом, нельзя было признать в этой аппетитно сбитой хозяюшке ту вздорную особу, которой Строфокамилла запомнилась Эделии по первой встрече. Воистину — счастье творит с людьми чудеса! Всякий раз, когда Эделия видела девицу фон Линц, ей в голову приходила эта немудрящая мысль. Тут Эделия, как правило, затуманивалась слезами. Ее собственное счастье неизвестно где скиталось и вообще непонятно было, встретятся ли они когда-нибудь. Да и было ли оно в этом мире — эделиино счастье?
Так что граф и Строфокамилла скорее радовали выздоравливающую Эделию. Но вот прибывший вчера хельветский король… Сказать, что он был странен, значило не сказать ничего. Он непрерывно рассказывал Эделии, что у нее в точности такой же нос, как был у его королевской бабушки. Или принимался целовать Эделии ручки, приговаривая, что такие ручки были только у его кузины, умершей горячкой в возрасте пятнадцати лет. Эделия чувствовала себя в его присутствии как торт, который режут на куски. И нельзя сказать, что ощущение было приятным. Потому надо ли удивляться, что сборы герцогинь в дорогу пошли с приездом венценосного болвана (как окрестила его про себя Эделия) гораздо быстрее.