сь это искусство накануне решающего сражения. И сражение, которое барон готов был начать со Строфокамиллой, относилось именно к таким. В этом сражении он окончательно стряхнет с себя провинциальную пыль и постоит за честь фон Мюнстеров!
Таким образом, не прошло и десяти минут с тех пор, как трактирщик отправил служку с сообщением о непредсказуемом поведении барона, а пришлось уже и ему самому взгромоздиться на лошадь и поскакать все в том же направлении, к дому с красными воротами, оставив трактир на волю придурковатого слуги, провидения и барона. По крайней мере именно в таком порядке выстраивал их трактирщик по степени своего доверия.
А еще через пять минут из трактира вышел Руперт. Он недовольно посмотрел на солнце (обедать-то уже пора!), затянул потуже ремень (вот же напился вина на пустой желудок!), забрался на покачнувшегося жеребца (не забыть проверить, куда его поставят!), потом вдруг выхватил меч, сильно перепугав проезжавшую торговку горшками, отсалютовал кому-то и с возгласом «Вперед!» понесся по дороге во весь опор.
Жеребец, накануне донельзя истомленный привязью к тихоходной карете, несся стрелой, вытянув шею и прижав уши. Рыцарь размахивал мечом и опасно покачивался в седле. Эта великолепная картина, к огромному сожалению, не удостоилась лицезрения ни одной достойной особы. Особы же недостойные, как то: смерды, бредущие гуськом по обочине, лавочники, месящие грязь на доверху нагруженных телегах, нищие, на ходу протягивающие руки ко встречным и прочий сброд, что в изобилии попадался на дороге в это время суток, не могли оценить ниспосланного им счастья по причине низкого происхождения. Они вытирали грязь с лиц, угрюмо смотрели вслед всаднику, шевеля губами, а некоторые, особо отпетые, даже исподтишка грозили кулаком.
Однако Руперт и не думал производить на кого-либо впечатление, он просто чрезвычайно любил скакать галопом, когда-то в молодости он даже предпочитал это занятие хорошему вину. И сейчас воспоминания о молодости накатили на него с такой силой и остротой, что он не заметил ни поворота на Хельветию, где виднелась еще его карета, ни трактирщика, который спрыгнул с лошади и бросился в лес, как только увидел, с какой скоростью нагоняет его барон и чем при этом размахивает, ни упавшего с дерева Вербициуса, посаженного туда в дозор Фихтенгольцем с раннего утра, ни даже самого дома с красными воротами и испуганным лицом Строфокамиллы в окне. Впрочем, несколько дальше дорогу покрывала такая огромная лужа, что рыцарь очнулся, огляделся, поворотил коня, и подъехал к распахнутым воротам одновременно с хромавшим Вербициусом. Хромота последнего вызвала у Руперта сочувствие, и он дружелюбно хлопнул его по спине мечом, который до сих пор держал в руке. Сделал он это, надо отметить, плашмя, однако подлый Вербициус вообразил себя разрубленным напополам, и с уже знакомым читателям визгом повалился наземь.
— Зарубили!! — раздался истошный женский крик из окна, и Руперт, подняв глаза, увидел Строфокамиллу.
— Здравствуйте, прекраснейшая! — галантно склонился перед ней барон, едва не вывалившись из седла. — Я счастлив предстать перед Вами по первому зову! Вербициус, поверженный наземь, увидав над собой нависшую в поклоне фигуру барона, быстро начал перебирать локтями и коленями, отползая в сторону дома.
— Ва-а-а-мы-ы-ы-ы… господин барон прибыл! — наконец доложил мажордом, поднимаясь с колен. Опасливо косясь на барона, он произнес — Строфокамилла фон Линц! — и сделал шаг в сторону. — Боже правый, любезный барон! — напевно заговорила Строфокамилла, обращаясь к барону и довольная ожившим Вербициусом. — Милости прошу в мои апартаменты.
Руперт наконец принял вертикальное положение и, приосанившись в седле, дал шпоры жеребцу. Жеребец, не ожидая столь ярко выраженного приказания, рванул и понесся в сторону конюшни. Барон откинулся назад но, не ослабляя железной хватки, удержался в седле и поскакал, увлекаемый благородным животным. Остатки конюшни встретили разгоряченную пару и рухнули, накрывая собой обоих.
Мокро… брызги… вода. Руперт открыл глаза, отмахиваясь от струи воды из кувшина, который держал над ним Вербициус.
— Уфф… Где я?.
— Вы у меня в гостях, любезный барон, — ответила Строфокамилла, стоя рядом с бароном, но немного в стороне, остерегаясь брызг воды из кувшина. Барон грузно сел, упершись руками в землю.
— Э… это все, что осталось от дома с красной крышей? — спросил барон, приходя в себя, и тут же сам расхохотался басом, спугнув нескольких любопытных ворон с веток деревьев, окружающих усадьбу фон Линц. В этот момент подскакал трактирщик. Соскочив с коня, не узнавая в грязном и мокром, сидящем на земле человеке грозного барона, чьею волей сам же был послан с ответным письмом, подошел к Строфокамилле.
— Письмо от барона Руперта фон Мюнстера! Сей момент прибудут сами.
Строфокамилла, принимая письмо, медленно перевела взгляд на сидящего барона. Руперт, еще не вполне отошедший от молодецкой скачки, удивленно пялился на трактирщика, медленно закипая.
— Ах ты висельник! Так я и знал. Кто это еще здесь, кроме меня, барон фон Мюнстер? — Вскочив на ноги, Руперт двинулся на трактирщика, прицеливаясь как бы ловчее наподдать тому под зад.
Трактирщик, еще не признав в грязной заляпанной фигуре пославшего его барона, быстро отскочил от развалин и начал на всякий случай оправдываться, упоминая своего отца — такого же честного трактирщика и матушку из семьи духовника. Вербициус, хихикая, попытался предугадать его участь, предвещая тому быть заколотым баронским клинком, но ошибся, получив в ухо от трезвеющего барона, с уточнением, что благородный клинок служит дворянину не для черни.
Успокоив таким образом разгулявшийся гнев, Руперт увидел в глазах перепуганного трактирщика проблески догадки.
— Нижайше прошу прощения, господин барон, не признал вас в таком виде, — закончил трактирщик, упираясь задом в изгородь усадьбы.
— То-то же, болван, — подобрев, закончил барон и повернулся наконец к Строфокамилле.
— Прошу в дом, — сказала она и, подхватив кружевные юбки, направилась к парадному входу.
Барон приказал найти жеребца. Благородное животное щипало траву, ничем не выдавая недавний испуг. Руперт осмотрел задние бабки и приказал конюху позаботиться о жеребце. Подозвал к себе трактирщика. Опираясь на его плечо, двинулся к дому, где намерен был, как минимум, пообедать. В доме уже раздавался голос энергичной Строфокамиллы, из кухни несли полотенца для господина барона. Спустя некоторое время барон в вычищенном платье восседал в обеденном зале за накрытым столом со свечами в компании Строфокамиллы фон Линц.
13
11 июня, от 6 часов вечера до полуночи
— Пока все идет как надо! Лучше не придумаешь. — Прошептал тихонько себе под нос Фихтенгольц, отпихивая любопытного Вербициуса от щелки в задрапированной двери.
— Пусть поворкуют голубки, — подыграл ему Вербициус, но не был удостоен вниманием. Фихтенгольц прошел к столу в центре комнаты и, подвинув к себе шкатулку с письменными принадлежностями, написал несколько строк. Присыпал песком из песочницы и запечатал в конверт.
— Скачи… передай… — неразборчиво прошептал он Вербициусу на ухо и отослал его движением руки…
— …и его высочество, конечно, — рокотал Руперт в перерывах между кусками восхитительного жаркого и взглядами на Строфокамиллу, подливая вина в бокал. — Особенно тяжело дворянскому духу пребывать в безвестности, вдали от жизни двора, вдали от прелестных глаз придворных дам. Ах, любезная Строфокамилла, если бы вы знали как трепещет сердце, заслышав звук боевой трубы. В атаку! Вперед воины, за честь и справедливость!
— Осаждая бастион… — тут воспоминания Руперта были прерваны новым блюдом из рыбы под белым соусом.
— Ставь сюда, — указал он слуге, освобождая место поближе к себе, — и принеси белого вина.
Обед подходил к завершению, и скоро барон пересел поближе к распахнутому окну. Держа бокал и вдыхая полной грудью, Руперт слушал голосок Строфокамиллы. Во двор въехал всадник. Барон узнал в нем Вербициуса.
«Куда его черт носил? — подумал про себя Руперт, — это становится интересным».
— И все же, любезный барон, неужели все ваши достойные подвиги совершались только во славу отечества и монарха? — невинно поинтересовалась Строфокамилла, — нет ли в вашем сердце места для любви? Чтобы во имя ее повергать в прах города и страны?
— Есть у меня место и для любви, мадам, и для верности.
— Кто же она, назовите ее имя? — приподнимаясь в кресле, потребовала Строфокамилла.
— Долг и честь, мадам! — выкатывая глаза, выпалил Руперт, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. «А ты чего ждала? — подумал про себя Руперт, — я еще разберусь, куда и кто посылал Вербициуса и за какой надобностью».
С этой мыслью барон перегнулся через подоконник и сломал веточку вьющегося растения с белым цветком. Встав с кресла, он подошел к Строфокамилле и запечатлел поцелуй на ее руке. Дама, потупив глаза, достойно приняла подарок. Внезапно барон обнял Строфокамиллу и, приподняв на руки, понес в будуар.
— Сумасшедший, — слабо сопротивляясь напору, прошептала дама, на всякий случай лишаясь чувств.
Когда тяжелый гобелен сомкнулся на двери будуара, в гостиную вошел Фихтенгольц. Вслед за ним на расстоянии плавно вплыл Вербициус. Фихтенгольц подошел к окну и требовательно протянул руку назад. Вербициус вынул из-за пазухи письмо с сургучной печатью и отдал его Фихтенгольцу. Задумчиво распечатав конверт, тот внимательно прочел короткий ответ и улыбнулся. Из спальни Строфокамиллы доносились страстные звуки.
— Проследите, чтобы утром все было как надо, и никаких задержек, хватит испытывать фортуну, пришла пора действовать. — Некоторое время Фихтенгольц стоял у окна, любуясь на закатные краски, потом вышел из гостиной. За ним тенью прошествовал Вербициус. Снаружи совсем стемнело. Дом погрузился в ночную прохладу. Из будуара Строфокамиллы доносился богатырский храп Руперта фон Мюнстера и только обладающий самым тонким слухом человек мог бы услышать за руладами барона уютное посапывание мадам. Заржал накормленный жеребец, хлопнули ставни в комнате Фихтенгольца, дом уснул.