– Хм. Почему именно орхидея? Да еще необычная.
– В иную минуту мадам напоминает мне изысканную хризантему.
– Сушеную?
– Как угодно мадам.
– Джеймс, вы мне льстите. Нахально льстите. А что вам напоминает мадам в остальное время?
– Росянку, мадам. Хищный цветок. Если попробовать собрать этот образ в единое целое, получится как раз необычная орхидея. Гхм.
– Джеймс, сказать вам или так поймете?
– Я вовсе не собирался обижать мадам. Я лишь развил свою мысль о вашей так называемой бесполезности.
– Да ну вас. Скажите по-человечески.
– Как пожелает мадам. Вы сказали о ваших гардениях: «Если бы они мне не нравились, их здесь просто не было бы». Полагаю, его сиятельство придерживался… то есть, придерживается такого же мнения о мадам.
– Джеймс! Мнения его сиятельства никто не спрашивает.
– Как это прискорбно, мадам.
– Он купил эту квартиру в кредит.
– Это тоже очень печально, мадам.
– А потом исчез в неизвестном направлении.
– Грущу вместе с вами, мадам.
– А кредит не выплачен.
– Увы, мадам, это так.
– И я хочу сказать вам следующее. Молчите и слушайте. Да, я почти ничего не зарабатываю. На гонорары, знаете, не разбежишься. Но это только пока. Вы меня еще узнаете!
– Мадам пугает меня. А ведь я немолодой человек.
– Вот еще. Слушайте дальше. Может быть, я и рисую на стенах…
– Ох, мадам! Этот факт тоже не вызывает у меня радости.
– …но это было для того, чтобы его сиятельство озаботился ремонтом. Ведь я же не думала, что он исчезнет с горизонта и оставит меня в этой квартире одну!
– Как похвально, мадам.
– Что?! Что похвально?
– Я имею в виду рисунки на стенах. Я не знал намерений мадам, полагая, что ее толкнула на это врожденная склонность к экстравагантным поступкам. Иными словами, к хулиганству.
– Джеймс! Вам должно быть стыдно!
– Увы, мадам.
– Может быть, я плохо готовлю. Но несколько простых блюд вполне в состоянии осилить. По крайней мере, его сиятельство их ел и хвалил. Как вы думаете, о чем это говорит?
– Это может говорить о двух вещах, мадам. Либо его сиятельству нравилось, как вы готовите, либо, приходя домой около полуночи, он уже не был в состоянии выразить свое огорчение.
– Молчите, Джеймс. Его сиятельство достаточно здоров, я имею в виду, был достаточно здоров, чтобы есть мою еду и не бояться моего гнева.
– По второму пункту я бы не стал утверждать со всей определенностью, мадам.
– Почему вы меня все время перебиваете! Может быть, я и завожу животных, которых большинство считает слишком экзотическими…
– Сбитая машиной дворняга, которую мадам принесла домой и потребовала у его сиятельства сейчас же ехать к ветеринару, вряд ли принадлежит к экзотическим животным.
– Я не могла поступить иначе, Джеймс. К тому же, мы ведь вернули ее хозяевам. Это разве плохо? И вы сбили меня с мысли, несносный старик. Я хотела привести совершенно бесспорный аргумент.
– Какой, мадам?
– Я завожу разных животных потому, что не могу завести собаку.
– Простите, мадам. Я совсем забыл про вашу аллергию. До сих пор меня огорчало только, что вы несли то животное в вашем новом пальто.
– Вы не понимаете, Джеймс.
– Понимаю, мадам. Но пальто! Итальянское пальто мериносовой шерсти!
– Что же мне было, оставить собаку валяться на проезжей части и бежать домой переодеваться?
– Осмелюсь спросить: а как реагировали на случившееся остальные люди?
– Я же не остальные люди, а, Джеймс?
– Нет, мадам.
– Тогда ну их к черту.
– Прекрасно, мадам!
– Именно, Джеймс. И если вы еще раз посмеете намекнуть на мою якобы бесполезность, я вас уволю!
– Прекрасно, мадам.Джеймс и великий потоп
– Какой кошмар, Джеймс: они там опять говорят, что я их заливаю! В пятый раз, между прочим!
– Мадам, вас просто нельзя оставлять одну в доме! Скорее бросайте на пол все полотенца!
– Джеймс! Что вы делаете? Это же мой купальный халат!
– Я склонен предположить, мадам, что в создавшихся условиях именно купальный халат наилучшим образом впитает воду. Если вас не затруднит, принесите из ванной наверху также и халат его сиятельства.
– Но Джеймс! Это был любимый и к тому же единственный халат его сиятельства! А вдруг его сиятельство вернется?
– Если вы не принесете халат, мадам, у соседей внизу будет залит их любимый и к тому же единственный потолок. Кстати, забыл поинтересоваться: это течет холодная вода или горячая?
– Теплая, Джеймс. Ваши ноги должны это чувствовать.
– А что мадам предполагала делать с водой, пока не забыла выключить кран?
– Купать ящериц, Джеймс.
– Должен заметить, что ваши животные прекрасно себя чувствуют, мадам.
– А соседи, судя по звонку в дверь, чувствуют себя совсем не прекрасно.
– Я пойду открою, мадам.
– Ну как, Джеймс, что вы им сказали?
– Что потоп вот-вот будет ликвидирован.
– И что?
– И все, мадам.
– А о чем вы так долго разговаривали?
– Наша беседа несколько затянулась, мадам. Мы ходили смотреть на их потолок.
– Джеймс!
– Мадам?
– Его сиятельство расстроится… то есть, тьфу. Это я, я расстроюсь!
– От чего же, мадам?
– Какой вы все-таки бесчувственный болван! Да ведь теперь придется оплачивать соседям ремонт. А он у них, наверное, дорогой.
– Очень дорогой, мадам.
– Ох, Джеймс!
– Прекрасный ремонт, мадам. Все отменно продумано.
– Замолчите немедленно!
– Хорошо, мадам. Больше я вам ничего не скажу.
– Хм. Не надейтесь, я не дам вам больше терзать мою нервную систему. А что, вам есть, что добавить?
– Да, мадам.
– Так, Джеймс. Скажите мне все. Я хочу знать правду.
– Я уже сказал, что у наших соседей все продумано, мадам. Поэтому ремонт делать не придется.
– Как?!
– Вся вода вылилась через уже известную вам пожарную сигнализацию.
– Вот, значит, как она работает. И что, их потолок…
– …совершенно сухой, мадам. В этом прекрасном доме строители действительно учли все возможные обстоятельства. Ну, вот и все, мадам. Должен заметить, что полы на этой неделе мыть больше не придется.
– Нам повезло, Джеймс.
Джеймс борется с излишествами
– Мадам, уверяю вас, что двадцать будильников – это чересчур.
– А я уверяю вас, Джеймс, что ничего подобного. Вот, пожалуйста: сегодня утром я почему-то проспала. Будильник звонил, а я его не слышала. Впрочем, это к лучшему, потому что я звук будильника ненавижу!
– Но двадцать, мадам!
– Более-менее хватит на месяц.
– Могу я поинтересоваться, что мадам собирается делать с таким количеством будильников?
– Можете, Джеймс. Мадам намерена каждое утро выбрасывать в окно по одному.
– Мне кажется, я понимаю вас, мадам.
– Думаю, что понимаете. Каждый поймет, какие желания возникают, когда в шесть утра тебе трубят в горн и играют на барабане.
– Мадам может установить в качестве будильника что-нибудь более мелодичное.
– Джеймс, вот вам лично какая мелодия кажется приятной в шесть утра?
– Боюсь, мадам, что такой не найдется.
– Ну, вот видите. Вы же все видите, Джеймс! Только из вредности печетесь о каких-то приличиях.
– Скорее, борюсь с излишествами, мадам.
– Вы хотите, чтобы мне было плохо, Джеймс.
– Отнюдь, мадам. Я хотел бы сохранить вашу нервную систему в более или менее хорошем состоянии. А если вы будете идти на поводу у низменных эмоций, это может плохо кончиться.
– Интересно! Чем это таким плохим может кончиться?
– Мадам интересует мое видение ситуации?
– Да, я очень хотела бы узнать, как именно вы видите порчу моих нервов.
– Осмелюсь предположить, что качество, которому мадам так опрометчиво хочет дать волю, называется самодурством.
– Подумаешь. Ну и что? Чем это грозит?
– Испорченным характером мадам. Можете назвать меня хамом.
– Вы хам, Джеймс.
– Отчего же, мадам?
– Вы обозвали меня сумасшедшей старухой.
– Отнюдь, мадам. Я лишь рискнул предположить возможные негативные последствия.
– Знаете, Джеймс, в качестве самодура я, пожалуй, вас уволю.
– Вы останетесь без поддержки по дому, мадам. По обоим этажам и всем балконам.
– Вы меня не жалеете, Джеймс. А ведь я встаю в шесть утра. Знаете, как мне тяжело?
– Очень хорошо знаю, мадам. Достаточно услышать, какие слова вы употребляете в это время.
– Не придирайтесь, Джеймс. Лучше подумайте о том, насколько мне станет легче, если я получу возможность отвести душу. Может быть, тогда я перестану употреблять слова, о которых вы говорите.
– Боюсь, что нет, мадам. Но я мог бы предложить другое решение со своей стороны.
– Какое?
– Вы могли бы не вставать так рано, мадам.
– Вот еще. Кто же тогда приготовит завтрак его сиятельству… ой, то есть, мне! Мне!
– Это мог бы делать я, мадам.
– Бросьте, Джеймс. В вашем возрасте недосып уже слишком вреден.
– Кажется, мадам изволит оскорбительно выражаться о моей скромной персоне?
– Да вы что, Джеймс?!
– Именно так я позволю себе думать, мадам. Вы иносказательно сообщили, что я старый… э… мешок с песком.
– Вы просто старый… Знаете, Джеймс, вы ошибаетесь. Я просто хотела сказать, что хотела бы, чтобы вы проработали в моем доме подольше. Вот и забочусь о вашем здоровье.
– Я очень тронут вашей заботой. И все-таки, может быть, мадам еще раз обдумает свое намерение?
– Мадам обдумывала его со школьной скамьи.
– В таком случае, мадам плохо посчитала количество будильников.
– Как? Вот смотрите: в месяце четыре недели. Пять дней каждой недели – рабочие. Итого двадцать.
– Четыре недели, мадам, это двадцать восемь дней. Тогда как в месяце тридцать или даже тридцать один день.
– Ну, это пустяки, Джеймс. Не стоит и возиться.
– Как посмотреть, мадам. Отнимите от тридцати одного двадцать восемь.