К вечности — страница 16 из 55

Еще доли бхараней, я раздумывал, как ее спасти, а посем, стал резко наращивать сияние своего естества. Я чувствовал, как моя мощь многажды увеличившись, надавила своей массой на мозг девочки и стенки ее черепа, отчего слышимо хрустнули кости и натужно дернулось внутри груди сердце. Лепесток моего сияния, словно лоскуток огня, проделал стремительное перемещение через мельчайшие трещины, сосуды, проточины единящие черепное лоно и рот, и выплеснулись оттуда едва заметным лучом… Смаглый долгий и вельми разрозненный поток моего естества, мой хвостик, рывком облизал золото-красную сияющую суть царицы белоглазых альвов, выглядывающую из ее рта, единожды снимая с нее напряжение, полученное от видения, и срыву вталкивая обратно в голову. Я резко дернул на себя собственный хвостик и с тем разглядел несколько выпученные белые очи Вещуньи Мудрой от натужного состояния, покрывшиеся мельчайшими вкраплениями золотых пежин. И тот же миг втянул удлинившийся луч собственного естества обратно вглубь черепной коробки, единожды, похоже, окатив горячими струями и сам рот, и все кровотоки девочки по оным прокатилось мое сияние. Резкий тот рывок, подобно вздоху, легохонько ударил по мне. И я также же энергично отворил еще шире свой рот и сглотнул дотоль застрявшую в нем искру. Немедля сообразив, что у меня появился голос.

— А…а…а! — закричал я и вторила мне таким же протяжным криком отроковица.

А я выплескивал в том крике… зове… все полученное мной видение, пропущенное через альвинку и мозг девочки напряжение, разрывая мост промеж нами тремя и воссоздавая мощную чревоточину общения между собой, Богами и Родителем.

— Отец! Отец! — уже из последних своих сил докричал я, ощущая, что днесь отключусь. — Я жив! Я здесь!

Глава девятая

Здесь!

А и впрямь, где здесь?

Это была первая моя мысль после того, как я вновь обрел себя, после отключения и подачи зова.

Вероятно, в этом стоило разобраться.

Разобраться в том, где я находился. Ни в ком, а именно где.

Токмо самую толику времени я приходил в себя, оглядывая пространство, местность, плывущую обок девочки. А после понял, что она (надобно верно называть ее по имени?), то есть Владелина живет в Галактике Млечный Путь, Солнечной Системе, на планете Земля. Кстати первой обитаемой системе и планете Галактики Млечный Путь.

Как я это понял?

Нет, не догадался…

Я просто-напросто вспомнил. Мой старший брат, Темряй, еще тогда, когда я был подле Отца, в общении со мной почасту показывал мне не только Галактики, но и системы, планеты, звезды… И Солнечная система, как ближайшая к обживанию в Млечном Пути вельми тогда меня заинтересовала. Посему, Темряй, не раз показывал мне отображением и саму систему, и планету в ней.

Впрочем, сейчас девочка, восседая на кологриве (существах обитающих только в Галактики Синее Око, в созвездии Выжлец, на планетах Эльфийская Лебединая Арибэлла, Блаженная Журавлиная Эвлисия и созданных когда-то моим Отцом по просьбе Седми) летела над зелеными полотнищами лесов, где редкими прогалинами виднелись левады и елани. Голубыми бликами вод мелькали изредка средь той густоты дубрав, березняков, осинников и краснолесья тонкие излучины рек, круглые озера и вовсе дальними пятнами лиманы.

Большая лысина, и находящееся на нем поселение, как-то дюже резко нарисовалось пред очами Владелины. И в центре его особым призывом, как светосигнальное устройство для меня, глянуло капище, своим шатровым навершием корпуса и шаровой луковой венчающей само судно. Четырехугольные люки, слегка заслоняемые летящей впереди девочки альвинкой, расположившиеся подле самой луковки, нежданно блеснули переливами света, точно отразившись от чревоточины, и вращающегося повдоль планеты Земля, спутника, Месяц. И увенчанная принимающе-передающим устройством, похожим на тонкий шпиль, луковка, послала на меня протяжный голос моего дорогого Отца, бывшего отображением али точнее сказать записью:

— Крушец! Милый, бесценный мой малецык! Я так рад, что ты жив!

А после пришла и картинка серебристо-насыщенной веретенообразной Галактики, испещренной пылевыми и газовыми включениями. Расположенная сверху и снизу от диска Галактики нестабильная волокнистая составляющая находящихся там плотных скоплений звезд, видимо излучала темно-голубые и лиловые спектры сияния, указывающие на то, что в тех местах только давеча произошли вспышки звезд.

Галактика…

Это была Галактика, Дымчатый Тавр. Галактика в оной ноне, очевидно, находилась пагода моего Отца.

Одначе, звук явственно пришел не оттуда. Он казался более близким, вроде как оставленным… Ну, если не на самой планете, то воочью в системе, али вернее на самом спутнике Месяц, к которому был прицеплен хурул Дажбы.

И меня сразу отпустило.

Хворь и утомление не ушли, но мне стало намного спокойней. Ведь теперь Отец знал, что я жив, и сама эта мысль принесла успокоение.

И вместе с ней, я ощутил совсем небольшой прилив сил.

Еще бы я столько пережил, тоску, боль по своему Творцу, разлуку с ним и с тем, однако, сумел спасти от гибели Вещунью Мудрую. Определенно, пребывание в Березане меня укрепило. Ну, если и не укрепило, дало возможность пережить расставание с Отцом. Теперь, подав зов, я ждал его прибытия. И того, что обещал Родитель, а именно Серебряной Льги. И посему всяк раз приходя в себя, ибо все также подолгу я находился в отрешенном, отключенном состоянии, посылал на мозг Владелины особую смурь по Отцу, абы когда она его увидела, более не пожелала с ним расстаться.

Тем не менее, и Отец, и Небо распорядились по-другому.

Отец не прибыл меня забрать…

А Небо, означил моему старшему брату, Седми, перенаправить чувственность девочки на себя.

Зачем? безусловно, чтобы привязать саму плоть и ее мозг к себе, чтобы заместить смурь с Першего на Небо.

И Седми сие содеял.

Чем вельми меня удивил, або его зависимость от Отца была столь сильна, что явно переориентируя чувственность плоти, он действовал против Першего и против меня.

Вообще-то Седми никогда не шел наперекор интересам Отца, посему непонятно почему ноне выполнил распоряжения Небо… Распоряжение, может точнее сказать просьбу, вряд ли Небо так распорядился. Поелику никогда не мог указывать, повелевать собственным старшим сыном.

Седми, как и Вежды, и Велет будучи лучицей рос подле Першего.

Его первая человеческая плоть даже появилась в одной из Галактик Отца (тогда их было очень мало). В Галактике Татания, как рассказывал мне Отец. Родившуюся в черных отпрысках Першего девочку, в голове оной находилась лучица Седми, перевезли сразу после появления в Северный Венец в Созвездие Зозулины Слезки, на спутник Пекол, расположившийся подле не живой планеты Адитья, населенной демонами. Девочку, которую назвали Амака, воспитывали на Пеколе вплоть до двадцати лет. Лишь засим она была возвращена в Татанию, в одну из систем и планет, где на тот момент (момент юности и самого Всевышнего) обитали человеческие отпрыски всех трех печищ. Это погодя, спустя много времени, в Татании остались жить токмо отпрыски моего дорогого Отца.

Седми рос на планете в Галактики Татания. Именно на этой планете, название оной, как и ясно, утерялось, вернее, переместилось, вместе с самой сутью системы в Синее Око, Боги вели за него соперничество. Впрочем, Седми ближе всех стал, конечно, Перший, так-таки в его печищу он жаждал вступить. Может еще и потому, что семь его граней были в течение собственных жизней темными, черными людьми, отпрысками старшего Димурга.

Отец сказывал, что Седми до последнего ждал его на Коло Жизни. Отец не просто это видел, он это чувствовал, ощущал, осязал, слышал. Но не смог не уступить Седми своим младшим братьям, абы они его оба о том просили.

Седми, однако, так и не смирился со своим выбором. Еще будучи совсем юным Богом почасту улетал от Небо и Дивного. Почасту жил в Северном Венце, не желая не того, чтобы строить и управлять в своей Галактике, но даже творить существ, общаться с Небо. Та чувственность, особая, которая связывала Першего и Седми, только она спасала от непоправимого поступка последнего и всегда возвращала его в лоно печищи Расов.

И было неприятно, что очевидное, ощутимое мной огорчение Седми ноне так нелепо сказалась на Владелине.

Помню глаза Седми…

Хотя, определенно, следует сказать о нем всем…

Высоком, худом Расе, сравнительно с Димургами, каковой был узок в плечах и талии. Однако вместе с тем имел идеально правильной формы тело, руки, ноги и голову. Сквозь тонкую-претонкую молочно-белую кожу заметно проступали оранжевые паутинные кровеносные сосуды, ажурные нити кумачовых мышц и жилок. А сама кожа подсвечивалась золотыми переливами света. На красивом, с прямыми границами и вроде квадратной челюстью, лице, находился вздернутый с выпяченными ноздрями нос (сказывающей о порывистости и своеволии его носителя), кораллово-красные с полной верхней и тонкой нижней губы, едва прикрытые прямыми, пшеничными волосками усов. Такими же пшеничными, короткими, прямыми были волосы Бога и борода. Седми почасту носил на голове ореол-венеца, который в Отческих недрах, в созвездие Ра-чертогов, в Стлязь-Ра ему даровал Родитель. Это был проходящий по лбу широкий мелко плетеный обод — цепь, на котором, словно на пирамиде восседали такие же цепи, где, однако, каждое последующее звено выглядело меньшим в обхвате предыдущего, а заканчивалось едва зримым овалом. Сияющий золото-огнистым светом венец, единожды перемещал по поверхности и вовсе рдяные капли искр. Порой, одначе, венец походил на красную, тонкую бечевку… Седми, похоже, конфликтовал не только с Небо и Дивным, но и с Родителем. Абы это лишь он, в силу собственных возможностей, таковой придавал вид творению Родителя. Впрочем, Вежды также почасту уменьшал свой ореол-венца, придавая ему форму тончайшего обода окутанного багряными нитевидными сосудами и жилками без положенного глаза в навершие. Право молвить старший брат сие делал, ибо любил во всем простоту.