Тогда, выполняя просьбу Небо, Седми воздействовал на мозг девочки, и все посланные дотоль мной картинки, а также тоску и боль по Першему, заместил на Небо. Это было не сложно сделать, ведь Перший и Небо братья-близнецы и даже я проникся особым трепетом к старшему Расу так похожему на моего Отца. А потом Седми обладал особыми способностями по воздействию на мозг… не только человеческий, каковые можно было б назвать гипнотическими. Брат умел ввести мозг в пребывание сна, при сем оставляя малый участок в нем в состоянии бодрствования. А после, при данной сжатости сознания, осуществлял влияние на образование расположенное вокруг центрального ствола мозга, почасту называемое лимбической системой, тем самым подменяя картинки памяти.
Глаза Седми, они как-то единожды и враз оказались перед моими. Стоит молвить о самих глаза моего старшего брата. Они были у него серыми с различными оттенками от светло-серого, почитай голубо-пепельного, до темно-мышастого. В этот раз радужки Седми выглядели голубо-серыми с синими брызгами по окоему, они, кажется, воззрились в мою суть, ибо ведали, что я уже в плоти и своим высоким, звонким тенором с нотками драматической окраски брат сказал:
— Что ты там видела, моя милая? Там, в завесе?
Я весь напрягся от посланной на меня любви. Всей теплоты, что окутывала, объединяла наши естества, столь родственные с самим Родителем и зримо сотрясся. А после мощной волной послал в мозг все то, что ощущал допрежь сам…
— Отца, — выдохнули губы Владелины и тело ее судорожно дернулось от мощи, что оказал я. — Это Он…Он меня зовет… Не Небо… Нет! — Голос ее многажды окреп, и сама она вся напряглась, абы я единожды вспыхнув особой лучистостью сияния, одеревянил внутри нее мышцы, нервы, вены и саму плоть. Она резко дернулась вперед, широко открыла рот и днесь вже я!.. я, закричал, жаждая, чтобы меня услышал мой Творец. — Зовет! Отец! Отец!
Немедля порывисто дрогнули черты лица Седми, он и сам стремительно дернул головой, поелику мощь моего сияния вразы увеличилась, что не только слепило его очи, но и могло навредить мозгу Владелины. Брат торопко прикрыл ладонью рот девочке, а взгляд его повелел смолкнуть мне.
Я был юн… слаб… болен и не сумел противостоять распоряжениям брата, еще и потому, что у Зиждителей в кодах прописана та подчиненность старшим, оная есть основа нашего единства. Потому я не сумел проборствовать проведенному после обряду над девочкой, хотя пытался засиять сильней и с тем прикрыть мозг от вмешательства, пытался защитить лимбическую систему обобщенно.
Обаче брат выпустил из венца, ноне пролегающего по лбу тонкой бечевкой из красного золота, круглые звенья сформировав высокий конус, каковой закончился едва зримым овалом. Цвет золота сменился с червонного на огнистое полыхание, по его ребристому полотну с самого нижнего ряда, вплоть до верхнего, один-в-один, как по спирали прокатилась россыпь рдяных капель. Ибо Седми, как и мой дорогой Отец, как Огнь, был источником жара, огня, полымя, пламени. Творцом тех газов, которые при накале горели и в масштабном соотношении выступали источником рождения. Они выступали первоначальным толчком к слипанию, спаиванию мельчайших элементов, и как итог созидали новые химические компоненты, физические формы, многообразные предметы, различные твердые частицы.
Брат ввел мозг девочки в гипнотическое состояние, а, чтобы она не смогла вырваться, окутал ее тело рыхлой, перьевой материей, спустившейся с купола залы капища. Днесь, мы втроем находились в центральном помещение капища. Мощной круглой зале, увенчанной высоким прозрачным сводом, в каковом единожды отражались зеркальные стены, гладко отполированный кипельно-белый пол, и, точно заглядывающее извне голубое небо. Впрочем, это кажущаяся голубизна не являлась небосводом Земли, сие было отображение… как не странно отображением, иной планеты, где почасту бывал Воитель. Планеты Гмур, системы Сто-Жар-Стлязь, Галактики Блискавицы, родовой планеты племени гомозулей, чьим Творцом являлся Воитель. Об этом я также узнал в свое время от Темряя… И эта кажущаяся бело-голубизна, зеркальность купола была создана, або само капище в свое время являлось первым космическим судном, оное придумал Воитель.
Вырваться… Владелина, конечно, не могла вырваться, ибо силы были не равными. Я юн… слаб… болен, а Седми старше и много поколь мощней… Я лучица, а он, полноценный Бог!
Только все же я пытался прикрыть собой мозг девочки и посему насыщал собственное сияние. Я даже заслонил своим хвостиком лимбическую систему расположенную вокруг центрального ствола мозга, одначе это не помогло. Из овала, что завершал венец брата, теперь горящего багряным светом, зримо для меня вырвался поток лучей почитай синевато-красного полыхания. Он болезненно окатил меня своим жаром так, что я дернул хвостиком, открывая мозг для проникновения туда иной информации, и мгновенно снизил собственное сияние, а значит и ослабил саму мощь, само противостояние старшему брату. Клинопись, содержащая письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы являющиеся сутью всех Расов, точно дуновение, слегка огладили образование, расположенное обок центрального ствола мозга Владелины и оставили на нем приметные для меня наглядно-образные символы, оные тотчас внедрились в нервные волокна, в сами клетки мозга и с тем зараз вписали в память определенные сведения.
Поелику пару дамахей спустя багряность пред очами юницы, сменилась сначала на лучистую коричневу, а погодя на небесную голубизну… Голубизну очей Небо.
Очевидно, сия переписка памяти в мозгу девочки не принесла радости ни Седми, ни мне… Определенно, лишь успокоение самой Владелине, понеже, кажется, в следующее мгновение до меня доплыл разговор меж Седми и Дажбой, молвленный на доступном Богам мысленно-звуковом языке:
— Надобно будет сказать Отцу, — прозвучал мягкий баритон Дажбы. — Что у тебя Седми получилось. Отец, будет вельми рад, ибо ждал этого.
— Да уж, мой милый малецык, будь добр скажи, — явственно недовольно отозвался Седми. — Ибо я того совсем не желал творить и хвалиться мне пред Небо не чем. Считаю, что надобно им обоим… Отцам… вести себя иначе. Одному повиниться пред Родителем, а иному отдать лучицу.
Коли того не желал так зачем делал? хотелось мне негодующе возразить…
Возразить тебе, Седми, и Небо… Еще довольному Дажбе и Отцу, каковой своим упрямством, столько натворил. Но я был вельми раздражен, болен и ко всему прочему кроме крика, зова никак не мог высказаться. Посему я выплеснул услышанный разговор братьев в мозг девочки, не очень-то надеясь, что она меня поймет, а после, ярко засияв, от возбуждения, разком отключился…
И вновь стал подключаться рывками.
Иногда это происходило при встрече с Небо.
Он всегда был так нежен с девочкой, и не менее ласково пытался успокоить, поддержать меня. Называя полюбовно Крушец, и прислушиваясь ко мне… к ней… Обаче я не отзывался, потому как был мал, болен и вельми огорчен.
Вероятно, называя меня по имени, Небо старался тем приободрить, успокоить, поддержать. Не ошибусь, ежели скажу, что он понимал, я никогда не выберу его печищу, не смогу стать его братом, або слишком связан с Отцом. Впрочем, та особая чувствительность, которой обладал я, не позволяла Небо отдать меня Першему, привязывая его ко мне, удерживая его обок меня.
А может…
Может, старший Димург и вовсе не желал меня забрать. Ей-ей неужели было так сложно повиниться пред Родителем, тем паче его вельми долго там ждут.
Сие огорчение я не раз озвучивал в мозг Владелине, а она их передавала Небо, как и понятно, в такие моменты не воспринимая происходящего, и словно впадая в гипнотическое состояние, право молвить, это были теперь только мои способности.
— Милый, драгоценный мой Крушец, — Небо ласкал меня словами, трепетно неизменно произнося мое имя. Он меня любил столь сильно, словно пред ним находились его Седми, Огнь, Дажба. — Все будет хорошо, ты только не волнуйся… И успокойся. Я обок тебя, моя несравненная ни с чем драгость. Бесценный мой малецык… Я все, расскажу о твоей смури Отцу. Но он поколь не может к тебе прибыть. — Похоже, Небо старался облыжничать не только меня, но и себя. Ибо я понимал, ощущал, чувствовал его обман, направленный не столько против меня, сколько во имя, абы защитить и умиротворить. — Ты только мой милый, — уже более поучительно толковал мне Небо, явно страшась за мое своенравие. — Днесь не должен кричать. Ты, еще не научившись говорить, своим криком, своей мощью погубишь мозг плоти. Посему подавай зов, только в случае опасности, особой опасности для тебя. И тогда делай сие мягче, плавней, слегка наращивая сияние и им прикрывая сам мозг… Все же, что хочешь озвучить, мысленно направляй на мозг и тогда Владелина скажет мне о твоих желаниях. Ты только постарайся объединиться с плотью, недопустима твоя такая от нее отрешенность… Это очень опасно для тебя, мой милый.
Интересно, Небо и впрямь не понимал, что это не отрешенность, а болезнь?
Скорее всего, не понимал, так как подле не было мастера, учителя того, кто мог подсказать, того кто всегда вел лучицу, обучал и мог определить ее хворь.
Да и Небо, был те самым Богом, оного в лоне Зиждителей называли дубокожим.
Откуда я это знал?..
Конечно, не от Отца, ибо он вельми любил своих братьев, и, опекая их, считал нежными, хрупкими.
Об этом мне поведал Родитель. Не только показав в свое время их отображения, но и рассказав о них, все предельно четко и правдиво…
Представляю, как сия правдивость, не понравилась бы моему Отцу.
Почему же подле меня не было учителя, того кто мог помочь, и днесь, определенно, спасти?
Вероятно, теперь в том упрямствовал Небо. Он ведь был близнецом Першего и также как тот порой проявлял упрямство. Каковое скорее всего не должно быть присуще Богам, Творцам систем, планет, живых существ.
Впрочем, все мы живые!
Поелику я продолжал болеть… и отключаться…
Вельми четко меж тем мне запомнилось, в силу моего редкого подключения, событие из жизни девочки, когда ее похитил антропоморф, создание еще одного старшего брата, Опеча. Ноне ушедшего из печищи Атефов…