шемся туловище) в грядущем кои исполняли бы роль рук.
На одном из особо крутых, изредка проделываемых мной поворотов, я узрел недвижно висящего василиска и восседающего на нем сверху Гамаюн-Вихо. Вельми плоское, хотя и широкое тело василиска, покрытое короткими трубчатыми жгутиками с тупой округлой мордой и заостренным концом выглядело столь прозрачно, что чрез него просматривались курящиеся атмосферные газы. Здесь, в мироколице, цветом своим соответствующие серо-белым испарениям.
Я сразу узнал саиба племени вещих птиц гамаюн серебряной рати по его отличительной веретенообразной форме туловища и голове, в размерах соответствующей трети всего роста существа, сверху прикрытой панцирем. Тот панцирь также покрывал и спину создания, а темно-коричневый его щетинистый покров, имел светлый тон на груди.
Голова Гамаюн-Вихо, как и его лицо и два огромных глаза неотрывно смотрели в мою сторону, а длинные усы-антенны были подняты кверху. Руки саиба гамаюнов ноне завершались перстами с присосками на концах, которые прямо-таки напрочь всосались в плоть василиска, а гибкие ноги, свернутые в рулоны покоились во впадинке, не менее плотно к панцирю были прижаты и крылья. Так, что глянув на Гамаюн-Вихо, я сразу сообразил, что он только днесь прибыл из Отческих недр.
Я подлетел почитай впритык к нему и огляделся, на удивление не приметив иных гамаюнов, а после, абы похвалиться новыми своими способностями, негромко молвил:
— Здравствуй, Гамаюн-Вихо. Очень рад тебе.
В черных фасеточных глазах саиба гамаюнов, точно сложенных из сотен срезанных наискось залащенных граней мгновенно отразилось мое сияющее тело и единожды просквозило изумление.
— Вы говорите, саиб лучица? — не меньшим удивлением наполнился и его высокий, звонкий голос пытающийся, кажется, разорвать мой слух.
— Как видишь, говорю, — довольно откликнулся я, инолды, правда, мои слова вылетали более гулко. Ибо я еще не научился толком говорить.
— Эм! саиб лучица, определенно, вы поразите своими способностями не меня одного, — мягко и много ниже произнес Гамаюн-Вихо.
А я подумал, что саиб гамаюнов серебряной рати, также как Кали-Даруга, почасту используют в речи особый звук: «ЭМ!»
И почему-то почудилось, что сей звук, как-то по- особенному резонирует с моим сиянием, особым колебанием отражаясь не в столько божественном, сколько в человеческом, ноне составляющем меня. Этот звук, как и «Ом» демоницы, обладал характерным звучанием, и я его не раз слышал в колоземице. Я его слышал еще раньше… раньше… будучи в состоянии той самой темной материи. Может, потому как данный звук был родственен тому чуждому геному пришедшему во Всевышнего? А может, потому как данный звук наполняет и соседние Вселенные, являясь нечто большим, чем просто колебанием среды, а так-таки выступает общим единичным кодом в их структурных связях?
— Одначе, я ноне прибыл сюда по указанию Родителя, чтобы определить ваше состояние. И узнать причину вашего не желания искать плоть, — продолжил свои толкования Гамаюн-Вихо и легохонько повел в сторону руки, с тем незамедлительно развернув василиска так, абы я не улетел. — Родитель встревожен вашим напряжением, и раздражением. И опасаясь повторения болезни, прислал меня, чтобы я сумел выяснить причину вашего постоянного беспокойства, саиб лучица.
— Со мной все благополучно, просто мне не по нраву этот нимб, все время тянущий меня в сторону, — отозвался я, и слегка подался вверх. — Нимб и есть причина моего раздражения.
— Эм! саиб лучица, — показалось, Гамаюн-Вихо мне не поверил, уж так его обращение прозвучало обеспокоенно. — Если ваше напряжение связано всего-навсе с нимбом, то не стоит обращать на него ваше внимание. И надобно поторопиться с вселением. Вы пропустили уже и так все возможные сроки вселения. А нимб, он служит для контроля вашего состояния, призван докладывать Родителю о проблемах возникающих. Не стоит его пытаться снять, тем паче это невозможно, ибо его установил мой Творец. Вам же Родитель велел передать, чтобы вы успокоились и занялись поиском плоти. Так как коль вы в ближайшие свати не найдете плоть, Он пришлет меня и иных гамаюнов. Абы мы изъяли вас и доставили на взращивание в Березань Отческих недр. Более вами Родитель рисковать не станет. Не вами, не вашим бесценным здоровьем.
— Свати? — повторил я, и туго дернул хвостиком… точно нимб и впрямь, сдавливая, не давал развиваться моему естеству. — Хорошо, я найду плоть…
Я резко воспорил вверх, и зависнув над саибом гамаюнов так, что ему пришлось вскинуть выспрь голову, достаточно громко молвил:
— А тебе? Тебе, Гамаюн-Вихо, возвращено право видеть моего Отца, и жить в своем племени.
Саиб гамаюнов порывисто кивнул… И нежданно в его фасеточных глазах зараз отразилась зала пагоды моего Творца, его деревянный трон с высокой резной спинкой, также как и широкие облокотницы по краю инкрустированные серебряными вставками и черными крупными жемчужинами. Он восседал в нем в серебристом сакхи и своем венце, где в навершие устало зарилась на происходящее округ нее черная змея.
И я махом ощутил мощную смурь… Тоску, однозначно, присланную мне Отцом, точнее явленную отображением которое, або на меня повлиять, передал Родитель.
И тотчас я дернулся вперед, напоследок оглянувшись и кивнув головой саибу гамаюнов. Я не стал, однако, тянуть с вселением…
Я, конечно, и дотоль иноредь облетал потомков Есиславы, но нынче обратившись в искру понесся вниз к Земле. Не то, чтобы я боялся быть изъятым с Земли, просто очень… не выносимо сильно захотел увидеть моего Отца.
Мгновением, что было прописано, я промелькнул по неким потомкам моей одной грани и заприметил одного из них, кто днесь мог подойти.
Ребенок…
Однозначно ребенок, ибо я и не думал утруждать себя вселение во чрево матери. Так, вот ребенок имел достаточно большой объем мозга. Я вновь покинул помещение, где он жил, и, вылетев из жилища, принял свой образ…
Еще миг стремительного полета и я со всей мощи дернул своим хвостиком, одновременно, ударив по нему текущей по мне клинописью. Нимб, гулко крякнув, разломился надвое и отпал, мельчайшими горящими капельками. А я воодушевленный произведенным действом немедля направился к ребенку, которому, очевидно, было чуть меньше одной шестой асти, или по земным меркам, оные ввели вследствие гибели спутника Луны и изменения траектории движения Месяца, гипоцентавры, семь с половиной месяцев.
Обратившись в искру, я мгновенно проник в нос ребенка, и по вже изведанному, скорее даже, хоженому пути попал в черепную коробку. Лишь там приняв свой истинный облик и намотавшись вокруг мозга. Еще малость я зарился на искру, что сияла в недрах пористого вещества густо розового цвета, испещренного многочисленными разветвленными сосудами. Это была рдяно-золотая искра, с тончайшими четырьмя лучиками, имеющими золотые переливы, и я сразу понял, что ту искру когда-то пожертвовал для человечества Дивный.
Почему понял? Потому как она в своем сиянии обладала не просто золотым, а золото-красным светом. Все же нельзя забывать, что Дивный должен был стать Творцом не белых людей, а краснокожих. Я внимательно всмотрелся в эту сияющую, махонькую, газовую звезду, где, как и у всего идентичного, наблюдались особые отличительные признаки или параметры, а после отворил рот и проглотил искру. Конечно, сие не обязательно было делать. Обобщенно это не прописывали в лучицах. Такое действо необходимостью выступало только в первой плоти и то не всегда.
Зачем же я сделал это? Да, просто так. Або вершил и допрежь… Чего же, право слово, изменять своим привычкам.
Впрочем, я, похоже, при проникновение в плоть (кстати, плоть мальчика) был слишком взбудоражен и несколько ему так навредил. И ребенок получил ожог слизистой носа, кожи в подносовой выемке, хорошо, что не пострадал мозг. Ибо немного погодя я понял, что здоровье мальчика желает лучшего… верно много лучшего.
Тем не менее, на тот момент, я не стал обдумывать свой стремительный выбор, а отключился.
Еще бы, так долго летал в мироколице без отдыха, пора и набраться сил.
Подключался, я большую часть первых лет взросления Яробора не часто. Вероятно, я и впрямь вельми утомился, одначе, даже в те короткие фрагменты своего бодрствования приметил странность…
Такое ощущение, что меня хоронились…
Смешно, в самом деле. Неужели они, мои братья, Родитель думали, что я не замечал сначала лебединую деву, прицепленную к мальчику, которую не резким однократным зовом вывел из строя, а потом Бабая?
Удивительное существо Бабай, было первым творением моего старшего брата Темряя, которое, они созидали вместе с Мором. Ибо биологической основой сих созданий служили растения. Посему внешне существа походили на деревянный чурбан.
Бабая… только не Бабая Умного, которого поселили в избе присматривать за мальчиком, а иного, любимца Темряя, Бабая Шустрого, я видел в зале пагоды. И был поражен не только чудным его обликом, но и вельми умным речами. Брат нарочно привел его тогда ко мне, понеже было с кем потолковать, когда Отец оказывался занятым. Просто я утомлял, и это в лучшем понимании сего слова, всех обок меня своей любознательностью. А Бабай Шустрый мог говорить бесконечно долго, в частности рассказывая о своей планете в Северном Венце, где проживало его поколь не многочисленное племя… Планете, большую часть которой населяли удивительные растения, первые растения каковые в свое время, опробовая собственные силы, творил Мор.
Совсем малого росточка Бабай имел три образа и три, резных лика, напоминающих черты лица Темряя с длинным, мясистым носом, толстыми губами и выступающими вперед миндалевидной формой глазами, с усами и бородой. У Бабая были даже деревянные волосы, переплетенные с соседними волосками прилегающего к ним образа.
Эти существа по необходимости могли стать недвижно-окаменевшими, сливающимися обликом с обстановкой, впрочем, чрез морг оказывались вновь поворотливыми, юркими и даже гибкими. Або прячущиеся в глади деревянного тельца три короткие руки, с кистью и перстами, и две плотные ножки, повторяющие божественные стопы, с пятью пальцами поросшими пучками черной шерсти, по необходимости разком появлялись. Шесть глаз Бабая, попеременно вспыхивающие белыми, серебристыми огнями, не имели радужки и зрачка и были наполнены одной переливающейся, меняющей расцветку скл