авились на пагоду. Она висела недалече и купно объятая густыми сине-багровыми испарениями, глазела в мою сторону раскрытым клювом и, расположенными по правую и левую сторону от него, недвижно замершими черными зрачками. Длинные щупальца пагоды неспешно и плавно помахивали своими концами, тем поддерживая саму статичность судна, а в стеклянном корпусе иноредь рябили радужные всплески света, будто отражающиеся от плывущих туманностей и утаенных в них звездах. Братья вошли в судно Отца, и также синхронно, как дотоль они двигались, клюв сомкнулся. А потом из люков на меня полыхнуло золотое сияние, щупальца нежданно дернули пагоду на себя, отрывая его от края площадки. Космическое судно старшего Димурга резко развернулось и подталкиваемое щупальцами заскользило в синей марности космоса, наблюдаемо и степенно удаляясь от меня…
Удаляясь от Галактики Коло Жизни, путая свои щупальца в раскинувшейся позади нее ярко — зеленой эллиптической туманности, стремясь к соседней Галактике, стенки каковой были (и это я видел даже отсюда) тоньше молочной пленки.
Глава двадцать девятая
Одначе не прошло и пары дамахей (минут, как сказал бы люди, живущие по большей частью в Галактике Млечный Путь; часть, как сказал бы Родитель) между тем как пагода вошла в чревоточину и направила свой полет в Отческие недра и времени, что я остался на площадке, аки нежданно справа от меня появился Асил. Он возник так стремительно, что я вздрогнул, даже не приметив мелькнувшего сияния красной искры. И это хорошо, что меня удерживал диск, а то б я, непременно, упал. И плохо, что диск исполнял мои мысли незамедлительно, ибо меня тотчас закачало взад… вперед.
— Тише, тише, мой любезный, — встревожено протянул Асил и с той же тревогой оглядел меня. Засим он пронзительно зыркнул в центр диска, тем самым повелевая ему замереть и прекратить меня раскачивать.
Асил прибыл обряженный в распашное зеленое сакхи без рукавов с обработанными по краю выреза и вороту буро-серебряными узорами, в своем венце, где в навершие находилось густо цветущее платиновое деревце. Он принес с собой дуновение луговых трав и сладковатый аромат только, что снятой земли. Это сакхи я видел на нем тогда, при нашей первой встрече в жизни Владелины. Тогда я так жаждал припасть, дотронуться до него, поелику хранил, нес в себе чувственность, теплоту и нежность, что всегда питал к своим братьям, сынам мой Отец.
— Я прибыл к Коло Жизни, — серебристо-нежный тенор Асила прокатился песенными переливами по площадке. Он молвил ту самую приветственную фразу к юному божеству, каковую должен был сказать каждый старший четверки Богов. — Мой любезный малецык, чтобы узнать, увидеть и принять твой выбор. Чтобы приветствовать обретение тобой имени и печищи.
Асил внезапно смолк, его узкие, кремовые губы живописали улыбку и он, явственно, отступая от традиций, добавил:
— Днесь, я должен сообщить тебе имя. Имя, которое наша печища, печища Атефов тебе может предложить, выбрав его на общем совете. Но ноне, и сие впервые за существования нашей четверки Богов, за срок рождения у нас лучиц и божеств, у меня нет имени. Ибо оно уже было ранее выбрано тобой. Оно было тобой принято, и я не смею предложить иное. Ведая твой выбор, моя любезность, я одобряю его…
— Ты должен, обязан, коли пришел, назвать мне имя, — торопливо отозвался я, порой и сам, удивляясь тем знаниям, что таились во мне.
— Какое? — пожимая плечами, вопросил Асил и я уловил в его глазах, где радужки заполонив собой всю склеру, приобрели желтый цвет, озадаченность.
— Любое! Любое! которое я бы никогда не выбрал, — отчеканил я.
Оно как мне хотелось, абы сейчас я не разнился с моими братьями. Асил моментально уловил мое желание, и еще теплее просияв улыбкой, согласно сказал, и теперь голос его звучал насыщенно-торжественно:
— Атефы могут предложить тебе имя Сполох, и путь брата. Того кто сможет продлить жизнь печищи, кто сможет по статусу рождать лучицы.
Я очень любил Асила…
Та нежность, что жила еще до нашей встречи переполнила меня любовью, посему моя матово-серебристая плоть засияла золотисто-розовыми переливами, выплеснув их по коло тела, где в медном свете перемещались едва зримые серебряные, золотые, платиновые символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а также геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик.
— Я подумаю, — меж тем ответил я, ибо так полагалось ответить, и о том мне поведали братья в пагоде во время полета.
И более не мешкая, я развернулся да шагнул в направлении вещих птиц гамаюн платиновой рати, принявшись осматривать их с головы до ног. Тем самым не столько любопытствуя их видом, сколько стараясь отвлечься от течения времени. А саиб Мэхка меж тем резко вздел вверх острие своего ченя, точно тем взмахом приветствуя меня и фиксируя движение спицы в Коло Жизни.
«Сполох, — протянул я про себя. — Вспышка молнии, зарница».
Этими качествами, судя по всему, наделял меня Асил али видел во мне те способности…Способности моих старших братьев, моих Отцов и той самой темной материи, что когда-то, вначале собственного рождения, перехода я впитал в себя.
Время… веремя, как толковали существа населяющие Галактику Северный Венец…
В этот раз оно тянулось столь медлительно и мысли мои потерявшие продолжение, кажется, тоже остановились.
Я волновался… Тревога мощным полотнищем окутывала меня. Долгими лоскутками, ярчайшими всплесками, схожими с лепестками пламени, окружала меня. И посему так и не выждав положенного движения спицы Коло Жизни от клинка ченя Мэхка, я повернулся.
— Рано, — мысленно послал мне Асил.
Он и дотоль неотрывно на меня смотрел. Я чувствовал его взгляд даже спиной. Взгляд в котором в отношении меня плыла любовь и нежность. Вот и теперь Асил зыркнул в центр диска и указал ему прекратить меня раскачивать вправо…влево.
Я и сам знал, что рано, но уже не мог смотреть на довольное лицо саиба гамаюнов платиновой рати, не мог ни о чем думать… Внезапно представив себе, что Отец, как это почасту делал, может и вовсе не явиться за мной на Коло Жизни… иль опоздать. Так как поступил когда-то с Седми, Велетом, Светычем, Опечем, Огнем…
Впрочем, миг спустя той мысли прибыли Небо и Дивный.
Было ясно, они уловили мою тревогу и пришли раньше положенного, ибо спица не свершила положенного движения, так и не отодвинувшись влево от ченя Мэхка.
Ярчайшие, рдяные искры, мелькнув пред моими очами, обернулись в двух старших Расов. Боги были обряжены в те вещи, оные я впервые видел на них, еще во младенчестве Владелины. И если на Небо была одета золотая распашная рубаха, достающая до колен с укороченными до локтя рукавами и небесно-голубые шаровары просторные подле щиколотки да собранными на резинку на стане. То на Дивном сверху на белое сакхи, без вырезов и с одним долгим правым рукавом, завершающимся почти у запястья, был накинут оранжевый плащ. Плащ Дивного, переброшенный одним концом через правое плечо и проходящий подмышкой, скреплялся на груди темно-синим сапфиром. Едва достигая бедер Бога, шелковистый плащ струился по своему слегка округлому краю светозарной синей полосой. Мощные венцы восседали на головах Зиждителей, в одном из них перемещалась система с семью планетами, а в ином переливался солнечный диск.
Семь планет в венце Небо символизировали о форме последней из построенных систем, как мне сообщили братья в пагоде, сие была первая система в Багряной Зимцерле Стыня, оные Боги сотворили лишь оногдась.
Небо немедля, только оба Раса появились на площадке, с волнением обозрел меня, а после вельми скоро, точно старался поторопить и само приветствие, и движение стержня, что соединял ступицу и обод, сказал:
— Мы прибыли к Коло Жизни, наш драгоценный малецык, чтобы узнать, увидеть и принять твой выбор. Чтобы приветствовать обретение тобой имени и печищи, — его бас-баритон, нынче звучал как баритон. А вместе с той потерей глубины и мощи в нем ощущалась такая любовь и нежность, коя окутав меня, принесла на своих парах сладковатый аромат пыльцы.
— Расы, — вступил в толкование Дивный и его бархатистый баритон вторил голосу старшего брата, с которым он когда-то решил творить единое. — Могут предложить тебе имя Лучеизлом, и путь брата. Того кто сможет продлить жизнь печищи, кто сможет по статусу рождать лучицы. Хотя наша драгость, мы с Небо одобряем твой выбор.
Это Дивный добавил уже не основываясь на традициях Бытия, и я тому обстоятельству по теплому просиял, и, вероятно, самую малость даже успокоился.
— Я подумаю, — тотчас последовал мой ответ.
И также как в прошлый раз, развернувшись, я шагнул в направлении среднего прохода, что сотворили вещие птицы гамаюны золотой рати, где стоящий в центре саиб Мэхпи вскинул вверх острие своего эспадрона.
«Лучеизлом. Излом луча света, когда он проходит из одной прозрачной среды в иную,»- подумал я и враз всполошился.
Небо и Дивный пришли с уже приготовленным для меня именем…
А это могло значить, что Отец решил уступить меня им. Эту уступку я, однозначно, не мог принять, не мог пережить. Может потому братья и сравнивали меня со Светычем. Ведь Светыч был очень зависим от Першего, и не сумел пережить свою оторванность от него. Хотя Отец и после входа сына в печищу Расов всегда поддерживал и подсоблял старшему брату. Обаче Светычу стало достаточным и того, что он жил вне печищи Димургов, имел другой цвет кожи.
А, что если и сейчас?..
Сейчас, вот тут на Коло Жизни все повторяется.
И я прошедший такой тягостный путь. Переживший разлуку с Отцом в истоке своего вселения, болезнь в первой и второй плоти, допрежь иссушаемый смурью по нему и братьям, не увижу его, не получу ожидаемого величания Крушец.
Я даже не глянул на спицу и стремительно повертавшись, туго закачался. Еще миг и ослабли не только руки, туловище, но и шея, голова.
— Малецык, малецык, драгость наша, — торопливо произнес Небо и шагнул вперед, протянув ко мне руку и шевельнув перстами. — Успокойся, прошу тебя, успокойся. Перший придет. Придет в положенное время. Просто теперь он страшится нарушить Закон Бытия.