Эсэсовец, лежавший на мне, был здоровенный, может, пудов на семь весом, еле я выкарабкался из-под него. Около болотца валялось еще несколько убитых охранников. Упираясь в землю ногами и немного локтями, я пополз дальше от убитых немцев, чтобы не встретиться с живы-ми. К счастью, эсэсовцы не торопились забирать покойников, а может, и боялись сунуться сюда.
Полз я долго, но очень медленно, так как руками почти совсем не владел, а ноги часто млели. Каковы шансы на спасение, трудно было сказать, но хотелось бороться до последнего. После того что было и прошло, все теперь казалось нестрашным.
В минуту очередного вынужденного отдыха мне вдруг показалось, что кто-то тихонько зовет меня по имени. Я прислушался: действительно зовет. Поворачиваюсь на оклик и вижу, что ко мне ползет один из наших подрывников.
- А где все наши?-с радостью и тревогой спрашиваю у него. - Удалось им отойти?
- Кажется, удалось, - неуверенно отвечает подрывник.- Вот только я здесь был прижат: ни туда и ни сюда. А они были дальше.
- Это ты и стрелял из пистолета, и гранаты твои?
- Нет, нет, - угрюмо покачал головой подрывник. - Мои гранаты - вот они, при мне. Это Савицкая стреляла, и гранаты бросала она.
- Лена?
- Да, она. Видел я все это, только помочь ей не мог.
- Где она теперь, где?
- Побежала туда, к речке, в сторону от своих. И все время отстреливалась, так как чуть ли не целый взвод эсэсовцев погнался за нею…
Мы долго искали Лену. Не жалея сил, я обшарил, казалось, все заросли, мой напарник - он был здоровее меня - осмотрел болото почти до самой реки. Нашли нескольких наших хлопцев, а Лены все не было.
Острая боль охватила мою душу, казалось, самому нельзя жить на свете, если ее нет. А главное - где она? Или ее захватили враги? Разве только неживую, ведь иначе не сдастся. Или утонула в речке после тяжелых ран?
А может, лежит где-нибудь в густой траве при смерти, и найти ее мы не можем.
В страшном отчаянии, рискуя выдать всех нас врагу, я с трудом поднялся на ноги и закричал:
- Лена-а! Где ты, Леночка?!
Глуховатое эхо несмело прошлось сначала по зарослям, а затем перелетело речку и широко разлилось по сосновому лесу.
Никто не отозвался, никто не ответил…
Прошло много лет с того времени. Все теперь изменилось повсюду, и у меня уже дети в школу пошли. А сердце и теперь болит, когда вспомню о Лене. Утешаю себя только тем, что ни сыну моему, ни дочке, наверное, не доведется переживать такого расставания с близким человеком, не придется горевать о нем всю жизнь.
ДВЕНАДЦАТЫЙ, ЖЕСТКИЙ
Мало-помалу все стало настраиваться на обычный дорожный лад. Проводница забросила на верхнюю полку свой желтый флажок, с которым недавно стояла на перроне, и принялась ходить по вагону, собирать плацкартные билеты. Старательно благоустраивалась в своем купе одна уже немолодая пара, на которую все обратили внимание, потому что она ввалилась в вагон с четырьмя чемоданами невероятной величины и здоровенным куцехвостым бульдогом.
В соседнем купе на крючке уже висел длинный, военного покроя плащ с капюшоном и возле него стоял, приглаживая мягкие, с желтоватым отливом волосы, стройный лейтенант. На нижней полке, между двумя узлами, сидела девочка того возраста, когда ничего не стоит дотянуться пяткой до рта. Ее мать, совсем еще молодая, с прямыми светло-русыми волосами, возилась с узлами - что-то поправляла, что-то перекладывала с одного места на другое.
Лейтенант услышал, что в том купе, где вместе с немолодой парой ехал бульдог, разгорается не очень мирная беседа. Он улыбнулся, будто обрадовавшись случаю увидеть что-то забавное, и быстро вышел. Собака лежала на нижней полке, у окна, и встретила лейтенанта такими ласковыми и доверчивыми глазами, что у того сразу пропала неприязнь к ней. Ее хозяева, перебивая друг друга, втолковывали своему соседу, тоже лейтенанту, что собака имеет полное право ехать в купе, потому что на нее куплен билет. Лейтенант-сосед позвал проводницу. Та подошла, безразлично глянула на собаку и, не говоря ни слова, двинулась дальше.
- Так как же?-почти в один голос спросили оба лейтенанта.
- Имеет право, - невозмутимо ответила проводница.
- Значит, пассажир?
Проводница кивнула головой.
А «пассажир», будто смекнув, что спор вокруг его особы уже закончен, свободней улегся на полке, широко зевнул и добродушно свесил язык.
- Он ведь у нас о-очень споко-о-ойный, - напевно заговорила хозяйка собаки и, протянув оголенную руку, унизанную яркими обручиками, погладила собачий хвост. - Тюльпан никогда никого не тро-огает, даже не лает никогда.
- Так это, может, и не собака? - спросил лейтенант, сосед по купе.
- Ну что вы! Собака, конечно, - ответила женщина,- только это такая собака, каких мало. Мы за нее, когда она еще щеночком была, пятьсот рублей заплатили.
- И все-таки я не хочу ехать рядом с ней, - сказал лейтенант и встал.
- Так знаете что, - обратился к нему второй лейтенант, - в моем купе есть свободное место. Переходите к нам.
Спросили согласия проводницы, она издали снова молча кивнула головой.
Когда были перенесены вещи, лейтенанты познакомились.
- Володя, - сказал тот, что пригласил к себе соседа.
- Ермолов, - ответил сосед.
Они пожали друг другу руки, и Володя полусерьезно заметил:
- А вам повезло с фамилией… Не то что у меня, - Мох. Помнится, адмирал какой-то был - тоже Ермолов.
- Не адмирал, а генерал, - поправил лейтенант.
- Так я ж и говорю: был кто-то… А это - моя спутница жизни, - показал Володя на молодую женщину.- Зина. А это - дочка.
Ермолов присел на свою полку, наклонился к девочке и протянул ей руку:
- Ну, давай познакомимся, красавица.
Девочка засмеялась, широко открывая свой еще беззубый ротик, и так смешно сморщила нос с немного синеватой переносицей, что казалось, она сама хотела позабавить незнакомого дядю.
- Как же тебя зовут, красавица?
Девочка взмахнула ручонками и потянулась к маме.
- Скажи, Людочка, как тебя зовут, - попросила мама. - Не умеешь? Не умеем, скажи, мы еще говорить. Нам всего еще девять месяцев.
- Ну теперь-то мы уже знаем, как тебя зовут, - улыбаясь сказал лейтенант. - Познакомились. А вот это тебе нравится?-Он достал из какого-то своего свертка конфету.- Видишь, мишка тут нарисован. Медведь.
Мать взяла девочку на руки, прижала к себе и счастливо улыбнулась. Лейтенант заметил, что у нее тоже чуть-чуть сморщилась переносица, но только это и было детского в ее улыбке, очень своеобразной, приметной. Доброе открытое лицо стало сначала почти торжественным, а по-том как-то вдруг помрачнело, словно на него набежала тень. Женщина, видно, хотела поднять на соседа глаза, чтобы ответить на его добрые слова, но почему-то не решилась.
- В карты играете? -спросил Володя,
- Нет, - ответил Ермолов. - Раньше пробовал в подкидного, а теперь и это забыл. Как сяду с кем-нибудь играть, так обязательно дураком себя чувствую.
- Мы вас научим, - принялся уговаривать Володя.- Стоит раз-другой перекинуться - и все.
- Нет-нет, - возразил Ермолов. - Не люблю я карт.
- Жаль, - натянуто улыбнулся Володя. - Ну что ж, пойду искать партнеров. Колода у меня с собой.
Он подошел к соседнему купе. Дверь была открыта. Женщина с яркими обручиками на руке кормила из алюминиевой миски собаку, а ее спутник, по-видимому муж, старательно очищал банку из-под какого-то джема.
- Прошу прощения, - обратился к ним лейтенант. - Вы в карты играете?
Женщина подарила ему долгий, полный доверия взгляд и очень охотно заговорила:
- А кто же это в дороге в карты не играет? Конечно играем. У нас и карты где-то есть. Дима, у тебя эта новая колода?
- У меня старая, - ответил Дима, облизывая толстые губы. - А новая где-то у тебя.
- Так сыграем?-удовлетворенно спросил лейтенант.
- Конечно, конечно! - заторопилась женщина, придвигая собаке миску. - Вот только четвертого партнера у нас нет.
- А этот?-показал Володя на собаку и громко рассмеялся, довольный остротой.
Мать тем временем забавляла Людочку. Она показала ей большой каштан. Девочка потянулась ручонками к каштану и, завладев им, поспешила направить в рот.
- Нельзя так, Людочка. - Мать снова взяла девочку на руки и вышла с ней в коридор.
- Володя!-позвала она, услышав голос мужа в соседнем купе. - Иди, подержи минутку Людочку. Я ей постелю,
- Сейчас!-ответил Володя.
Она постояла несколько минут у окна и вернулась в купе.
- Давайте я с ней поиграю, - предложил Ермолов. - Иди, Людочка, ко мне.
- Ой, что вы?- удивилась мать. - Он сейчас придет. Очень любит в карты играть. Дома так чуть не каждый вечер. Как пойдет к этим своим партнерам, так мы с Людочкой уже и выспаться успеем, а его все нет.
Володя не пришел в свое купе. Зина принялась развязывать узлы одна, и, чтобы не стеснять ее, Ермолов вышел в коридор. За окном уплывал в сизую даль осенний лес. Смесь желтого с зеленым давала какой-то непривычный глазу темно-серый цвет. Эта однообразная полоса время от времени перебивалась голубыми, хоть и не совсем ясными, просветами. Из соседнего купе доносилось азартное шлепанье карт, возбужденные голоса да изредка свист. А между этими голосами и свистом Ермолов слышал монотонные, как в дремоте, слова женщины:
- Какая там погодка… будет теперь в Крыму? Весной в Цхалтубо хорошая была погода. Погрелись. Летом в Риге… Куда ты, Дима, короля суешь? В Риге тепло было.
Лес за окном кончился, начали попадаться строения, столбы высоковольтных передач. Железнодорожное полотно сначала раздвоилось, потом из-под колес вынырнули и третья и четвертая линии, - поезд стал сбавлять ход.
На остановке Володя вышел в коридор, заглянул в свое купе. Людочка спала, недовольно надув губки, а мать лежала рядом и тоже, видно, дремала.