Служба сторожа при школе хоть и под силу была ему по состоянию здоровья, но не по душе. Для рук находилось то-се, а для головы - почти ничего. Походил, походил человек в сторожах, да и начал искать что-нибудь по своей натуре. Облюбовал кусок земли на пришкольном участке и, посоветовавшись с директором, начал постепенно засаживать его плодовыми деревьями.
Прошел год, прошло два - появился пришкольный садик. Сначала росло в нем то, что и во многих других садах этих мест, - груши-бессемянки, репки, антоновка, а потом Семен Вавилович начал постепенно заводить новые сорта. Бывало, как наступит осень, так иной раз всю неделю человека нет дома: все ездит где-то по далеким садам и опытным станциям, все выбирает хорошие сорта для своего сада. Минул еще год - и уже большая часть пришкольного участка была под садом. А там еще годик и еще…
Женщина говорила и о каких-то «зонтичках», которые навязывал Семен Вавилович на расцветшие веточки, и о каких-то ящичках, коробочках, куда он собирал зернышки, как потом высевал он эти зернышки и заводил новые и новые сорта. Так и вышла у него эта самая малиновка, та малиновка, из-за которой теперь чуть ли не из всего района приезжают люди в Семенов сад, чтобы выпросить тут если не саженец, так хоть несколько штук семян.
Что бы ни делал Протько, во всем ему помогали ученики. Уроки ботаники часто переносились в сад.
Во время войны школа была закрыта. Многие старшие школьники со своими родителями пошли в партизанские отряды, некоторые остались в местных подпольных организациях. Те, что остались, так и не отошли от Протько. Сберечь сад, все его лучшие сорта - немалая задача. Фашисты все жгут, разрушают, а этот сад должен расти и цвести, чтобы после войны дать людям много семян и молодых деревьев.
Собрал Протько плоды в тот год, когда началась война, собрал и в следующем году. Над школой кружились самолеты оккупантов, а Протько, с ненавистью поглядывая на них, сидел под яблоней и выбирал зернышки и ярких, как летнее солнце, сочных малиновок. По улице шли фашистские танки, а Протько потихоньку копался в грядках, высевал чуть подсохшие семена. Пусть растут на зло врагу!
На зиму каждое деревце обвязывалось так же старательно, как и все годы до войны. А когда в снежную зиму сорок второго года в сад повадились зайцы, Вавилыч целыми ночами не спал. Чуть не каждое утро приносил он тогда убитого русака и шутливо говорил своим юным помощникам:
- Ну теперь вы знаете, что такое настоящий сад в хозяйстве. Настоящий сад - это вкусные яблоки летом, а зимой - заячьи шкурки. Все свое, все под боком.
Два года оберегал так Протько своих питомцев, а летом сорок третьего разместилась в «Колосе» фашистская танковая часть. В школе оккупанты устроили казарму, а в саду поставили танки и цистерны с горючим. Понятно, что осталось после этого от сада, особенно от сеянцев, от плодового питомника.
Пригорюнился Протько, засел в своей хате, что стояла тут же, около сада. Из хаты незаметно наблюдал за тем, что делалось в саду. Протько в хате, а около хаты днем и ночью ходит часовой, стережет танки и горючее. В других концах сада - еще по часовому.
Днем в хату Протько часто забегали мальчишки, бывшие школьники. Ночью никому не разрешалось тут ходить, да и днем не очень-то. Но мальчишек днем пускали. Часовой от окна, они к окну: глядят, готовы плакать от злости.
- Вот если б огоньку сюда, - как-то, как бы ненароком, сказал Вавилыч.
Мальчишки оживились.
- Школа сгорит, - сказал один из них.
- И ваша хата, - сказал другой.
- И все ваши строения, - сказал третий.
Протько неподвижно сидел у окна, некоторое время ничего не отвечал хлопцам. Он задумчиво глядел на мутно-белые цистерны, похожие на огромных пауков, на прикрытые брезентом и свежими ветвями малиновок танки. Глядел и что-то про себя обдумывал. Через некоторое время сказал:
- Школа не сгорит! - и снова умолк.
Ребятишки убежали.
Ночью скрытыми тропинками пробрались в хату Протько комсомольцы-подпольщики, в прошлом также помощники Вавилыча. Они пробыли в хате чуть ли не до самого рассвета. Протько узнал в эту ночь, что он не один все время наблюдал за садом… Дня через два привезли в сад еще несколько цистерн, а еще через день, темной ночью, все они взлетели на воздух. Зарево видно было, может быть, даже самому Гитлеру.
Вместе с ними сгорело несколько фашистских танков, а вслед за ними и хата Семена Вавиловича и все его усадебные постройки.
Лес был далеко от Семенова сада. Пока фашисты опомнились, Вавилыч и партизаны, которые приходили к нему на помощь, успели удалиться на сотню шагов, однако больная нога садовника их задержала. Не мог Вавилыч успеть за партизанами, а партизаны не могли покинуть его. Огромное зарево от взрыва горючего осветило их. Гитлеровцы открыли огонь чуть ли не из всех видов оружия. Осколком мины Протько был тяжело ранен. Партизаны на руках вынесли его из полосы огня.
Такова история этого человека. Еще раз женщина извинилась передо мной, что не умеет рассказать все подробно, еще раз сослалась на ботаника Ивана Владимировича, который скоро должен был закончить свой урок. А мне казалось, что и ее слов достаточно: передо мной вставал скромный советский человек, со светлой душой, мужественным характером. Я даже лицо его видел, представлял его облик, работающие, всегда немного обсыпанные землей руки, искалеченную ногу. Вот только вылечился Семен Вавилович или нет?
Прежде чем ответить на этот вопрос, женщина, как бы стараясь что-то разглядеть, отвернулась от меня, незаметно притронулась углом платка к глазам.
- Не вылечился, - почти шепотом сказала она, и широкий, слегка раздвоенный ее подбородок затрясся. - Умер в партизанском лагере, но похоронен здесь, - и она снова стала вглядываться в сад.
Несколько минут мы молчали. Пришла откуда-то целая команда школьников: мальчиков и девочек. Все еще с лета загорелые, все в красных галстуках. Женщина как будто только и ждала их прихода: улыбнулась, поинтересовалась, зачем они пришли и к кому. Видно, ей приятно было, что ученики явились как раз вовремя и помогли ей скрыть свои переживания от чужого человека.
Я уже больше не отваживался волновать женщину: приближался конец урока и ей нужно было идти звонить.
Во время звонка пионеры-гости живо построились в два ряда и, как только показались на крыльце школьники, отдали им салют. Быстро вышел человек до того внешне похожий на Мичурина, что я даже вздрогнул от удивления. Пионеры и ему салютовали, а старший, видимо, вожатый звена, бойким шагом подошел к нему и доложил, что все они из соседней школы и пришли за саженцами.
- Знаю, - ответил человек, - мы ждали вас.
Потом он приблизился ко мне, спросил, не его ли я жду, и сразу же представился:
- Иван Владимирович Короед, здешний ботаник.
Я невольно усмехнулся. Иван Владимирович не удивился и, видимо, не обиделся за это. Заметив его добродушный нрав, я решился объяснить, что, поглядев на него и услышав имя-отчество, хочется сказать Мичурин, а не Короед.
- Немножечко не дотянул, - ответил на это Иван Владимирович и, подняв вверх свою русую бородку клинышком, залился веселым смешком.
Мы пошли в Семенов сад. За нами - школьники-гости и школьники-хозяева. Гостей было больше, так как почти все хозяева еще занимались. Красные галстуки замелькали среди деревьев. И большинство деревьев в саду были такими же подростками, как и эти пионеры.
- Все вырастили снова, - сказал Иван Владимирович, обведя рукой сад, - вот только одна малиновка Протько осталась из старого сада да десяток сеянцев. А так - всё чужаки уничтожили в войну.
Яблоня эта была седельчатой и однобокой: видимо, немало пришлось перенести всяких невзгод. Тут же в несколько рядов росли молодые яблоньки.
- Это все сорта Протько, - сказал Иван Владимирович. - С одной этой яблони да из сеянцев развели. А вон там и питомник наш. Вам жена Протько, должно быть, рассказывала обо всем этом.
- Какая жена?
- Ну дежурная наша. Она мне говорила, что немного познакомила вас с нашим житьем-бытьем.
- Неужели это… - Я растерялся и в первое мгновение не знал, что сказать.
- Что?-спросил Иван Владимирович и уже готов был снова рассмеяться.
- Неужели это жена Протько? Того самого?.. -Я неловко показал на старую малиновку, на весь сад.
- Жена Семена Вавилыча, - немного удивившись, что я так возбужденно расспрашиваю, подтвердил Короед,- разве она вам не сказала об этом?
- Нет, - признался я, а самому вспомнились ее заплаканные глаза.
Иван Владимирович продолжал:
- Она и тут вместе с ним была и там… - он поднял бороду в направлении далекого, едва заметного леса. - Она сама с помощью партизан и хоронила вот здесь своего мужа, - он показал на каменный памятник, на котором слабыми переливами отражались солнечные лучи.
Пока мы шли к памятнику, я все думал о женщине, с которой недавно разговаривал. И так мне хотелось вернуться к ней, с душевным восхищением и благодарностью посмотреть ей в глаза, дружески пожать руку.
Около памятника Иван Владимирович снял свою белую, не линяющую на солнце кепку, на минуту застыл на месте. Я встал рядом с ним. Пионеры и так были без головных уборов - день стоял погожий. Они тесным живым венком окружили памятник.
Мне хотелось долго стоять на этом месте..,
Иван Владимирович повел потом учеников к кругловерхой, похожей на хорошую копну сена сторожевой будке. Там он выдал некоторым ребятам по лопате и направился к плодовому питомнику, чтобы показать мичуринцам, как надо выкапывать саженцы.
Ребята горячо взялись за работу, а мы с Иваном Владимировичем следили за тем, чтобы их энергия нечаянно не принесла вреда, чтобы каждое выкопанное деревце могло потом легко приняться.
Между прочим, я спросил у ботаника, каким все-таки методом выводил Семен Вавилович новые сорта деревьев.
- Разве жена Протько не рассказывала?-снова удивился Иван Владимирович. - Она знает. Искусственным скрещиванием сначала, а потом, понятно, семена… Мичурина человек в голове и в сердце держал.