— Елена, — сказала она, — мне нужно поговорить с тобой, если ты не занята.
Девушка, светлая блондинка с гладким, словно фарфоровым личиком, последовала за Кейт в ее комнату.
— Что-нибудь случилось, мисс Кейт? — спросила она боязливо.
— Нет, ничего особенного. Сядь. Скажи, ты на похронах Негры была?
— А разве нельзя?
— Не о том речь. Была?
— Да, мэм, была.
— Расскажи, как это было.
— Что рассказать?
— Все, что запомнила. Как это было.
— Как было? — Елена ужасно волновалась. — Ну, страшно, конечно, и… красиво.
— Что значит «страшно» и «красиво»?
— Что значит? Ну… ни цветов, ни молитвы, ничего, а все равно так прилично все, торжественно. Негра лежит себе, гроб черный, из черного дерева, а ручки серебряные, огромные, черт, сроду таких не видела. И от всего этого ты вроде… как бы это сказать… нет, словами не опишешь.
— Ладно, уже описала. Что на ней было надето?
— Надето?
— Ну да, надето. Не голая же она лежала, верно? По лицу Елены было видно, что она изо всех сил старается припомнить, но напрасно.
— Н-не знаю, — выдавила она наконец. — Не помню.
— А на кладбище ходила?
— Нет, мэм. Кроме него, никто не пошел.
— Кроме кого?
— Кроме ее мужа.
Кейт быстро спросила, может, даже слишком быстро:
— У тебя сегодня постоянные есть?
— Нет, мэм, народу мало. Завтра же День благодарения.
— Ах, да, я чуть не позабыла, — сказала Кейт. — Ну ступай! — Она проводила Елену глазами и быстро вернулась к бюро. Глаза ее смотрели на длинный счет от водопроводчика, а рука сама потянулась к груди и дотронулась до цепочки. Цепочка на шее успокаивала и придавала силы.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Ли и Кейл пытались отговорить Адама от намерения встречать Арона на вокзале. Тот должен был приехать ночным экспрессом «Жаворонок», курсирующим между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом.
— Пусть Абра одна на вокзал пойдет, — говорил Кейл. — Он все равно первым делом ее захочет увидеть.
— И я думаю, что остальных он просто не заметит, вторил ему Ли. — Зачем идти без толку?
— А мне хочется посмотреть, как он из вагона выходить будет, — стоял на своем Адам. — Он, должно быть, сильно переменился. Хочу поглядеть, какой он теперь.
— Да его всего два месяца не было, — сказал Ли. За это время не очень-то переменишься и старше не станешь.
— И все-таки он переменился. Новое окружение и вообще.
— Если ты пойдешь, нам тоже придется, — сказал Кейл.
— Ты что, не хочешь поскорее повидаться с братом? — строго спросил Адам.
— Я-то хочу, это он не захочет… то есть со мной с первым.
— Захочет, — сказал Адам. — Ты плохо Арона знаешь.
Ли примирительно поднял ладони кверху.
— Я вижу, мы все идем.
— Вы только представьте, как много нового он узнал! — увлеченно продолжал Адам. — Я не удивлюсь, если он и говорит теперь по-другому. Ты знаешь, Ли, учащиеся на Востоке привыкают изъясняться так, как принято в их учебном заведении. Гарвардского студента, например, сразу отличишь от принстонского. Так по крайней мере утверждают.
— Что ж, послушаем, — сказал Ли. — Интересно, на каком диалекте изъясняются в Станфорде? — Он, улыбаясь, подмигнул Кейлу.
Адам не видел в этом решительно ничего смешного.
— Ты поставил ему в комнату фрукты? — спросил он. — Арон обожает фрукты.
— Конечно, поставил, — ответил Ли. — Груши, яблоки и виноград «мускат».
— Да-да, он любит «мускат», я хорошо помню.
Адам так торопился и торопил других, что они пришли на вокзал за полчаса до прибытия поезда. Абра была уже там.
— Обидно, но я завтра не поспею к обеду, — сказала она Ли. — Отец хочет, чтобы я дома была. Попозже приду, как только освобожусь.
— Что-то ты запыхалась, — заметил Ли.
— А вы?
— Я, наверное, тоже. Погляди-ка на пути, может, там уже «зеленый» дали?
Почти для всех нас железнодорожное расписание является предметом гордости и причиной постоянного беспокойства. Когда вдали на светофоре вместо красного света зажегся зеленый, когда из-за поворота полоснул длинный тонкий луч паровозного прожектора и ярко осветил вокзал, мужчины разом посмотрели на часы и удовлетворенно сказали: «Точно приходит».
Точность не только придает нам гордость, но и приносит облегчение. Мы теперь уже склонны считать доли секунды. Все плотнее переплетаются и соединяются в одно дела человеческие, и появляется необходимость мерить время десятой долей секунды, потом придется придумывать название для сотой доли, тысячной, и так далее, пока в один прекрасный день мы не воскликнем: «Какого черта? Чем плох час?» — хотя я лично в это не верю. Но наше внимание к ничтожно малым единицам времени — отнюдь не глупая прихоть. Случись что-нибудь чуточку раньше или чуточку позже, расстроится весь порядок вещей, одна поломка вызовет другую, потом третью, и они будут расходиться кругами, как волны от камня, брошенного в спокойный пруд.
«Жаворонок» влетел на станционные пути с такой скоростью, что казалось, будто он вообще проскочит мимо.
Уже промелькнул локомотив и багажные вагоны, и лишь потом раздалось шипенье и скрежет тормозов, и состав, дергаясь и дребезжа, начал сбавлять ход и наконец остановился.
Из вагонов высыпала немалая по салинасским меркам толпа. Люди приехали домой или погостить на праздник, в руках у них были картонки и пакеты в яркой подарочной бумаге. Наши герои искали глазами Арона, а когда увидели его, он показался им солиднее, чем раньше.
На нем была модная, с плоским верхом и узкими полями шляпа. Заметив их, он сорвал шляпу и кинулся бегом навстречу, и они увидели, что его пышные волосы коротко подстрижены и торчат ежиком. Глаза его сияли, и все засмеялись от радости, глядя на него.
Арон бросил чемодан и одним махом поднял Абру. Потом поставил ее на землю и подал Адаму и Кейлу руки.
Он так сильно обнял Ли, что у того кости захрустели.
По пути домой говорили без умолку и все разом: «Ты-то как?», «Прекрасно выглядишь», «Абра, ты так похорошела!»
— Какое там похорошела. Ты зачем постригся?
— Да все так носят.
— Жалко, у тебя такие замечательные волосы.
Они быстро вышли на Главную улицу, через квартал свернули на Центральный проспект, прошли мимо булочной Рейно, в витринах которой красовались батоны французского хлеба, и черноволосая миссис Рейно помахала им белой, в муке рукой, и вот они — дома.
— Как насчет кофе, Ли? — спросил Адам.
— Я еще до ухода заварил. На медленном огне стоит.
На столе уже были расставлены чашки. И тут все поняли, что они вместе: Арон и Абра на диване, Адам в кресле у стоячей лампы, Ли разливает кофе, Кейл прислонился к дверному косяку. Настала минута, когда первая радость от встречи уже прошла и еще рано начинать другие разговоры. Нарушил молчание Адам.
— Ну, рассказывай обо всем по порядку. Баллы-то какие получаешь — высокие?
— Экзамены только в следующем месяце, отец.
— Ах, да. Ну, ничего, все сдашь прекрасно. Я уверен.
По лицу Арона промелькнуло неудовольствие.
— Я вижу, ты устал, — сказал Адам. — Хорошо, завтра поговорим.
— А я вижу, что не устал, — возразил Ли. — Я вижу, ему одному хочется побыть.
Адам поглядел на Ли и сказал:
— Ну, да, конечно, конечно. Тогда мы пошли спать?
Спасла положение Абра.
— Я не могу долго засиживаться, — сказала она. — Арон, может, ты проводишь меня? Завтра я опять приду.
На улице Арон прижал к себе ее руку. Он весь дрожал.
— Мороз будет.
— Ты рад, что приехал? — спросила Абра.
— Еще бы! Нам надо о многом поговорить.
— О хорошем?
— Думаю, тебе понравится.
— Очень уж ты серьезный сегодня.
— Это на самом деле серьезно.
— Когда тебе нужно возвращаться?
— В воскресенье вечером.
— Ну, тогда у нас масса времени. Я тоже хочу кое-что рассказать тебе. У нас, значит, есть завтра, пятница, суббота и почти все воскресенье. Слушай, ты не рассердишься, если я не приглашу тебя зайти сейчас к нам?
— Почему?
— Потом скажу.
— Скажи сейчас.
— У отца очередной бзик.
— Из-за меня дуется?
— Да, из-за тебя. Я к вам завтра на обед не смогу прийти. Но дома много есть не буду, у вас поем. Скажи Ли, чтобы оставил мне индюшки.
Абра чувствовала, что Арона одолевает робость. Его рука на ее руке разжалась, он молча поднял на нее глаза.
— Напрасно я тебе сегодня сказала.
— Нет, не напрасно, — отозвался он медленно. — Скажи, только честно: ты не передумала? Ты выйдешь за меня?
— Выйду.
— Тогда все в порядке. Я пошел. Завтра поговорим.
Абра стояла на крыльце, чувствуя на губах след легкого поцелуя. Ей было обидно, что Арон так быстро согласился и ушел, потом она невесело рассмеялась: что просила, то и получила — чего же обижаться. Она смотрела, как он быстрыми широкими шагами проходит круг света от фонаря на углу. Совсем с ума сошла, подумала она. Неизвестно что выдумываю.
Пожелав всем спокойной ночи, Арон пошел к себе, сел на краешек кровати и, зажав между коленями сцепленные руки, уставился на них. Тщеславные отцовские планы относительно его будущего спеленали его, как младенца, не давали распрямиться, вызывали досаду. До сегодняшнего вечера он не представлял, как сковывает чрезмерная родительская забота, и не знал, хватит ли у него сил вырваться из-под этой нежной и неусыпной опеки. Мысли его разбегались. Он поежился; в доме, казалось, было холодно и сыро. Арон встал, тихонько вышел в коридор. Из-под двери в комнату брата пробивался свет. Он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
Кейл сидел за своим новым письменным столом и над чем-то колдовал, шурша папиросной бумагой. Тут же стояла катушка красной тесьмы. Как только Арон вошел, он быстро прикрыл что-то большим блокнотом.
Арон улыбнулся:
— Подарки готовишь?
— Ага, — ответил Кейл, не вдаваясь в подробности.