Вскоре после рождения первой дочери я получил открытку: пришла к родителям, а они переслали ее мне. Извещение о похоронах. Умерла какая-то женщина – в открытке называлось ее имя, умерла в тридцать шесть лет. Я понятия не имел, кто это. Судя по штемпелю, открытку бросили в ящик в Нагое, а у меня там никого не было, ни одной знакомой души. Но, подумав немного, я в конце концов сообразил: да ведь это двоюродная сестра Идзуми! Та самая, из Киото. Ее имя совсем вылетело у меня из головы. Оказалось, в Нагое живут ее родители.
Нетрудно было догадаться, что открытку прислала Идзуми. Кроме нее некому. Но зачем? Поначалу я никак не мог понять, но, разглядывая открытку, вдруг почувствовал от этого клочка картона леденящий холод. Идзуми ничего не забыла и ничего не простила. И хотела, чтобы я это знал. Потому и открытку послала. А ведь она несчастлива, почему-то подумал я. Будь с ней все в порядке, разве она бы сделала такое? А уж раз решила мне сообщить, черкнула бы, наверное, пару слов, объяснила, что к чему.
Я стал вспоминать сестру Идзуми. Вообразил ее комнату, ее обнаженное тело, охвативший нас тогда любовный угар. Однако эти мысленные картины уже потеряли былую четкость, они расплывались и таяли, словно дымок в порывах ветра. От чего она умерла? В тридцать шесть лет просто так не умирают. Фамилия у нее осталась та же. Значит, замуж так и не вышла, а может, развелась.
Новости об Идзуми я узнал от одного своего однокашника, который увидел мою фотографию в «Брутусе»[12]. Там напечатали «Путеводитель по токийским барам», и однокашник понял, что я держу два бара на Аояма. Сидел я как-то в одной из своих точек за стойкой и вдруг услышал:
– Здорово, старина! Сколько лет, сколько зим! Ну как ты?
Не думаю, что он специально явился на меня поглядеть. Просто заглянул человек с приятелями выпить, случайно меня заметил и решил окликнуть.
– Ты смотри! Уж который раз сюда захожу. Работаю тут рядом. Правду говорят: тесен мир, – сказал он.
Если я держался в классе как-то на отшибе, то он в школе был типичным активистом – учился хорошо, занимался спортом. Спокойный, в чужие дела никогда не лез. В общем, нормальный симпатичный парень. Играл в школьной футбольной команде и уже в то время был здоровяком, а сейчас растолстел – отрастил двойной подбородок, и пиджак его темно-синего костюма-тройки явно был ему тесноват.
– Во всем работа виновата, – пожаловался он. – Часто приходится клиентов угощать. Торговая фирма, что поделаешь. Рабочий день кончается, но все равно тащишься с кем-нибудь в кабак, да еще в любое время могут взять и засунуть в какую-нибудь дыру. Называется «перевод по службе». Стоит чуть проколоться – запросто можно под зад получить. Хорошо работаешь – жди, значит, еще что-нибудь подбросят. Работенка не позавидуешь.
Оказалось, его фирма находится тут же, в первом квартале Аояма, и до моего бара можно дойти пешком.
Мы разговорились. О чем говорят одноклассники, которые не виделись восемнадцать лет? Как работа, как семья, как дети, кто кого из знакомых видел. Тут-то он и назвал имя Идзуми.
– Помнишь девчонку, с которой ты тогда ходил? Вас водой было не разлить. Как ее звали-то? Охара…
– Охара Идзуми.
– Вот-вот, – сказал он. – Идзуми Охара. Я недавно ее видел.
– Где? В Токио? – удивился я.
– Да нет. В Тоёхаси.
– В Тоёхаси? Это где? В префектуре Айти?
– Точно.
– Что-то я не пойму. Как вы могли встретиться в Тоёхаси? Что она там делает?
Похоже, он уловил в моем голосе жесткие нотки:
– Понятия не имею. Но я ее там видел. Собственно, и сказать-то особенно нечего. Может, это и не она была.
Он попросил у бармена еще стаканчик «Дикой индейки» со льдом. Я потягивал коктейль «буравчик».
– Как это нечего? Нет, давай рассказывай.
– Чего рассказывать-то? – озадаченно проговорил одноклассник. – Знаешь, иногда бывает, не поймешь – было что или не было. Странное такое чувство. Кажется, видишь сон, а вроде все как наяву. Будто на самом деле происходит, но почему-то какое-то ненастоящее. Даже не знаю, как объяснить.
– Но ты на самом деле ее видел?
– Видел, – сказал он.
– Тогда рассказывай.
Он с обреченным видом кивнул и приложился к стакану с «Дикой индейкой», который перед ним поставил бармен.
– В Тоёхаси моя младшая сестра живет. Меня послали в командировку в Нагою. В пятницу я покончил с делами и решил заглянуть к ней на денек, переночевать. Там и наткнулся на Идзуми. Подхожу к дому, где живет сестра, захожу в лифт, а там – она. Надо же, как на Идзуми Охару похожа, подумал я. Да нет, откуда ей тут взяться? Как она могла оказаться в Тоёхаси, в лифте дома моей сестры? Да и лицо вроде не ее, другое какое-то. Сам не пойму, почему я сразу врубился, что это она. Интуиция, что ли?
– Так это была она или нет?
Он кивнул.
– Оказалось, живет на одном этаже с сестрой. Мы вместе вышли из лифта, и тут выяснилось, что в коридоре нам тоже по пути. За пару дверей до сестриной квартиры она зашла к себе. Меня разбирало любопытство, и я специально посмотрел, что написано на ее двери. «Охара».
– Она внимание на тебя обратила?
Он покачал головой:
– Мы хоть из одного класса, но близко не общались. А потом, я ведь двадцать кило прибавил. Не узнала, наверное.
– Но это правда была Идзуми? Ведь Охара – распространенная фамилия. Может, просто похожа?
– Я тоже так подумал и спросил сестру: «Что это за Охара у вас живет?» Она мне список жильцов показала. Знаешь, в некоторых домах составляют такие списки, чтобы деньги собирать на покраску стен или еще на что-нибудь. Там все жильцы переписаны. Гляжу – и, пожалуйста, написано: Охара Идзуми. Причем «Идзуми» – не иероглифами, а катаканой[13]. Не часто встречаются такие сочетания, когда фамилия – иероглифами, а имя – катаканой.
– Выходит, не замужем?
– Сестра об этом ничего не знает, – сказал он. – Идзуми в их доме считают темной лошадкой. С ней там никто не общается. Говорят: встретишь в коридоре, поздороваешься, а она не отвечает. Звонишь в дверь по какому-нибудь делу – не открывает, хоть и дома. Понятное дело, соседи ее не любят.
– Ну, значит, это не она, – рассмеялся я, качая головой. – Идзуми совсем не такая. Она приветливая, всегда улыбалась.
– Ладно. Не она так не она. Значит, имя и фамилия одинаковые. Давай о чем-нибудь другом. Сменим тему.
– А эта Идзуми Охара одна живет?
– Похоже на то. Никто не видел, чтобы к ней мужики ходили. На что она живет, одному богу известно. Тайна, покрытая мраком.
– Ну а ты что думаешь?
– О чем?
– О ней. Об этой Идзуми Охара, которая то ли однофамилица, то ли нет. Вот увидел ее и что подумал? Как хоть она выгладит?
Мой одноклассник подумал и сказал:
– Да нормально выглядит.
– Нормально – это как?
Он повертел в руках стакан с виски, нарушив спокойствие кубиков льда.
– Ну, конечно, постарела немного. Куда денешься? Тридцать шесть. Как и нам с тобой. Обмен веществ замедляется, вес прибавляется. Не школа ведь уже.
– Это понятно, – отозвался я.
– Давай бросим этот разговор, а? Обознался я, скорее всего. Это вовсе не она была.
Я вздохнул и, положив руки на стойку, посмотрел на него.
– Слушай! Я хочу знать. Мне это нужно. Перед самым окончанием школы мы с Идзуми расстались. Страшно некрасиво все вышло. Я сделал подлость, обидел ее… С тех пор ничего о ней не слышал. Понятия не имел, где она, чем занимается. Это для меня как заноза в груди. Поэтому я хочу, чтобы ты рассказал все, как было, не приукрашивая. Так это была Идзуми?
Он кивнул:
– Ну, раз такие дела… Она. Можешь не сомневаться. Хотя, может, и зря я тебе это говорю.
– Как она? Только честно.
– Хочу, чтобы ты понял одну вещь, – сказал он после короткой паузы. – Мы же из одного класса, и я все время думал, что она – очень привлекательная девчонка. Классная. И характер, и вообще… внешность. Не красавица, но очень обаятельная. От таких сердце начинает биться чаще. Правильно?
Я тряхнул головой в знак согласия.
– Значит, хочешь честно?
– Ну говори же.
– Боюсь, тебе это не очень понравится…
– Не имеет значения. Я хочу знать правду.
Он снова хлебнул виски.
– Я тебе завидовал. Завидовал, что ты всегда с ней. Хотелось, чтобы у меня была такая девчонка. Что уж теперь скрывать. Ее лицо всегда у меня перед глазами. Намертво в памяти отпечаталось. Поэтому, когда мы столкнулись в лифте, я сразу ее узнал, хоть и восемнадцать лет прошло. То есть я хочу сказать: какой мне смысл гадости про нее говорить? Я в шоке был, когда ее увидел. Поверить не мог. Короче, привлекательной ее больше не назовешь.
Я прикусил губу.
– Что ты имеешь в виду?
– Ее дети боятся. Дети, которые в их доме живут.
– Боятся? – Ничего не понимая, я не сводил с него глаз. Наверное, он неудачно выразился. – Что значит «боятся»?
– Может, хватит на эту тему? С меня достаточно.
– Она что? Говорит что-то детям?
– Она никому ничего не говорит. Я же тебе сказал.
– Чего тогда они боятся? Лица?
– Да.
– У нее что, шрам на лице?
– Никакого шрама.
– Чего ж тогда бояться?
Он залпом допил виски и бесшумно поставил стакан на стойку. Потом перевел взгляд на меня. Видно было, что ему неловко, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но в выражении его лица было еще что-то. Он вдруг напомнил мне того мальчишку, каким был в школе. Подняв голову, однокашник долго смотрел вдаль, словно провожал глазами бежавший куда-то водный поток, и наконец сказал:
– Не могу толком объяснить, да и не хочу. И не спрашивай меня больше ни о чем. Если бы ты ее увидел, сам бы все понял. А раз не видел – как тут объяснишь?
Я не стал больше ничего говорить. Лишь кивнул и сделал глоток «буравчика». Голос однокашника звучал спокойно, но попробуй я надавить, он просто послал бы меня куда подальше.