– Присядь, отдохни чуток.
– Не могу я сидеть. Я слишком нервничаю.
Покачав головой, Марло снова уставилась в экран и принялась размещать новости на сайте «Кроличьей норы».
Я вышла на террасу и огляделась по сторонам. Стол я расчистила, все краски убрала на верхние полки, а полотна постаралась сложить аккуратно. Умение хранить законченные картины само по себе было видом искусства, которым мне, к сожалению, так и не удалось овладеть.
Перси была дома, по четвергам она в колледж не ходила. Однако, устав наблюдать за моими метаниями, она вызвалась прополоть сорняки на заднем дворе – очевидно, это занятие раздражало ее чуть меньше, чем мое мельтешение. И теперь, усевшись на корточки перед кустами камелий, она с остервенением выдергивала из земли росичку. Мо работал с ней бок о бок. Правда, вместе с сорняками он заодно выдирал и цветы, но вид имел очень гордый. А мне было не жалко: пускай хоть все мои посадки уничтожит, лишь бы это доставило ему удовольствие. С тех пор как у нас появилась Флора, Мо стал чуть больше похож на себя прежнего, и все мы рады были небольшой отсрочке. А в том, что это именно отсрочка, сомнений не было. Мы знали, что рано или поздно деменция отнимет его у нас навсегда.
Думать об этом было невыносимо. Я взглянула на удобно устроившуюся у меня на руках Флору, та подняла на меня глазки и медленно моргнула. Затем высунула язычок, и я крепче прижала ее к себе.
– Лапушка моя, ты дырку в полу протрешь, если не сядешь, – снова заговорила Марло так хорошо известным мне «маминым» тоном.
И Флора пискнула у меня в руках, вероятно, выражая согласие с ее словами. А потом замахала ручками, как будто только что обнаружила, что может ими шевелить, и задергала ножками, натягивая ткань своего разрисованного маргаритками комбинезончика.
– Как думаешь, может желудок в буквальном смысле завязаться в узел? – спросила я.
– Нет, – улыбнулась Марло.
А я вот не была в этом так уверена.
Бродя по комнате, я скользнула взглядом по стоявшим на книжных полках фотографиям. Большая часть полароидных снимков с годами выцвела и растрескалась. Время постепенно стирало эти картинки из прошлого, и я знала, что однажды точно так же поблекнут и воспоминания. На этих фото были все мои близкие. Твайла и папа, еще молодые и счастливые, играли в карты. На лице Уэйда сияла улыбка, такая же огромная, как бас-гитара, которую он гордо демонстрировал в камеру. Мы с Таем, все перемазанные глиной, играли в ручье. Малютка Перси спала под новогодней елкой. Мак, только что окончивший школу, позировал в камуфляжной форме и шляпе, затеняющей его серьезные глаза. Мне так и не довелось с ним познакомиться. Он уехал из дома и погиб в драке, когда мне было всего несколько месяцев от роду.
Пока не умерли Уэйд и Тай, у меня было довольно счастливое детство. Конечно, мы были бедны. И к нам нередко наведывалась полиция. И ни у кого в семье не было постоянной работы. И у меня частенько бывало пусто в животе. Но в нашем доме жила любовь. Тай был моим лучшим другом. Он никогда не срывался на надоедливую младшую сестренку, вечно ходившую за ним хвостом и звавшую в лес играть в прятки. Папа обожал ребусы, которые публиковали в еженедельной газете. И одним из самых ранних моих воспоминаний было, как я сижу на его крепком колене, помогаю ему отыскать правильные буквы, а он нахваливает меня за то, как хорошо я знаю алфавит. Мама отлично пекла и терпеливо учила меня этому искусству. Уэйда мы видели только по воскресеньям. Он был намного старше меня и с восемнадцати лет жил отдельно. Но в выходной специально приходил пораньше, брал меня на реку, и там мы вместе ловили рыбу нам на ужин. Я обожала воскресенья. В этот день мы все собирались за одним столом, даже если еды на нем было не густо. В доме сразу делалось шумно и тесно, и на некоторое время мы как будто бы становились нормальной семьей.
Я переводила взгляд с одной фотографии на другую, а в груди у меня все теснее становилось от горя и ярости. Они должны были быть здесь. Со мной. С Перси. С Флорой. Почему они не старались избежать беды? Почему принимали неверные решения? Почему бросили меня расхлебывать последствия их поступков? Бросили одну с Перси.
Бросили.
Судорожно сглотнув, я закрыла глаза, стараясь выгнать из головы вопросы, на которые мне не суждено было получить ответы. Вопросы, которые годами не давали мне покоя. Вопросы, которые одолевали меня именно в те моменты, когда я нервничала, словно чувствовали, что сейчас я не могу дать им должный отпор.
Флора принялась крутиться у меня в руках, и я перехватила ее иначе, прижав головкой к своей груди. Но что бы я ни делала, она лишь сильнее извивалась и громче хныкала.
– Может, есть хочет? – спросила Марло.
– Не должна.
Я совсем недавно выкупала ее, переодела и накормила. А светлые пушистые волосы украсила кружевной повязкой с бантиком, отчего малышка стала похожа на красиво завернутый подарок.
– Она полчаса назад проглотила целую бутылочку. Шшш, шшш, Флора, все хорошо.
– Наверное, ей твоя нервозность передалась.
– Тогда бы она уже вопила благим матом.
Стоило мне произнести эти слова, как Флора издала истошный вопль. Развернув ее личиком к себе, я проверила, все ли в порядке.
– Ну что случилось? О нет, она поцарапала щечку.
Наклонившись, я поцеловала царапину, будто бы могла своей любовью облегчить ее боль. Рядом тут же оказалась Марло. Темно-карие глаза ее ярко сияли.
– Все будет хорошо. Одна секунда – и все пройдет.
На беленькой щечке Флоры виднелась тонкая ярко-алая полоса.
– Знала же, что нужно подстричь ей ногти, – вскрикнула я, едва ли не громче Флоры. – Боже, как думаешь, следователь к этому придерется?
– Дай-ка мне малышку, – протянула ко мне руки Марло. – Я ее покачаю.
– Но…
Она поманила Флору длинными пальцами.
– Иди ко мне, крошка. Иногда быть хорошей мамой – это значит уметь попросить о помощи и принять ее, когда предложат.
В смятении я передала Флору ей.
Прижав малышку к себе, Марло принялась ласково ее укачивать.
– А ты, Блу, пойди налей себе стакан воды и успокойся. Давай-давай, – безапелляционно заявила она.
Этот непререкаемый тон был мне знаком так же хорошо, как и ласковый и ободряющий. Мне не раз доводилось слышать оба за все годы, что Марло растила из меня того человека, которым я была сейчас. Я прошла на кухню и достала из шкафчика чашку.
Марло тихонько раскачивалась и напевала что-то монотонное, поглаживая щечку Флоры большим пальцем. Вскоре девочка затихла, и в ту же минуту мы услышали, что к дому подъехала машина.
– Похоже, твой гость уже здесь, – сказала Марло. – Отведу-ка я Мо домой. Все обойдется, Блу. Просто поверь, так и будет. Слышишь?
И я вдруг обратила внимание, что глаза ее, еще пару минут назад сиявшие так ярко, заметно потускнели.
– Да, мэм.
Она передала мне Флору, крепко обняла меня и вышла за дверь. И только тогда я заметила, что пересекавшая щечку Флоры алая царапина бесследно исчезла.
– И сколько лет Персиммон? – спросил Сэм Мантилла, пока мы обходили дом.
– Восемнадцать.
До сих пор все шло более или менее гладко. Следователь задавал множество вопросов, осматривался, заглядывал в шкафы, проверял окна и двери.
Мистер Мантилла пометил что-то в папке с документами, которую держал в руках.
– Когда ей исполнится девятнадцать?
Я постаралась не принимать близко к сердцу, что папка была озаглавлена «Флора Доу[9]».
– В ноябре. А что?
– Как вы знаете, совершеннолетие в Алабаме наступает в девятнадцать. Мы обязаны тщательно проверять всех живущих вместе с ребенком взрослых, – ответил он. – Но в данном случае, раз день рождения у вашей сестры только через полгода, в этом нет необходимости.
Нет необходимости, поскольку к моменту совершеннолетия Перси судьба Флоры и степень моего в ней участия уже будут решены.
Мы вошли в детскую, и я включила свет.
– Могу вас успокоить: Перси – честнейший человек. Ни разу в жизни не вляпывалась ни в какие неприятности.
Чего нельзя было сказать обо мне.
Я навлекла беду на свою голову только раз за всю жизнь. В тот день, когда в школе случился пожар. Принимая то судьбоносное решение, я и представить себе не могла, как оно повлияет на мое будущее. И сейчас счастлива была, что тот случай не разрушил мою репутацию окончательно – по крайней мере, в глазах закона. Да, меня привлекли к ответственности за мелкое правонарушение, но по гражданскому соглашению меру пресечения заменили на штраф. И несколько лет назад судимость с меня сняли.
Мистер Мантилла открыл окно, осмотрел раму и задвижку. Провел рукой по пеленальному столику, комоду и детской кроватке, проверяя, нет ли где острых углов. Наконец вернулся к двери в детскую и оглядел задвижку.
– Сколько у вас одежды для Флоры?
– Более чем достаточно. – Я стала выдвигать ящики комода, чтобы показать ему, сколько у нас детских вещей.
– Что насчет доктора?
– Веду Флору на прием на следующей неделе.
Он кивнул.
– А кто в случае чего сможет вас поддержать?
Сердце пустилось вскачь.
– Что ж, Перси. Мои соседи Марло и Мо Аллеманы. Хотя мне они скорее как бабушка и дедушка.
Сделав пометку в бумагах, Мантилла поднял на меня глаза:
– Еще какие-нибудь родственники? Близкие друзья?
Я покачала головой.
– Понятно. А что насчет общественной жизни? Занимаетесь волонтерством?
Вдоль позвоночника поползла струйка пота.
– Иногда прихожу почитать пациентам «Аромата магнолий». Вот как раз сегодня туда иду.
– И как часто вы этим занимаетесь? Скажем, сколько раз были там за последние шесть месяцев?
– Дважды, – ответила я, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
– Хммм…
– Ах да. Я собираюсь вступить в Клуб мамочек Баттонвуда.
Он снова сделал какую-то пометку в документах.