Быстро закончив рисунок, я подала ему зеркало.
– Она бы ответила: «Не забудь захватить воздушного змея».
Нарисованный на его лице кролик держал за веревку воздушного змея, рвавшегося в клубившиеся у линии роста волос облака.
Генри, увидев себя в зеркале, улыбнулся, щека его дернулась, и показалось, что у нарисованного кролика надулось круглое пузо.
– Блу! Привет! – под навес в сопровождении двух пожилых женщин вплыла миссис Тиллман. – О боже, Блу! Это ты нарисовала? Какой потрясающий кролик!
Я встала со стула.
– Спасибо, миссис Тиллман. Вы знакомы с Генри Далтоном? Он новый хозяин «Кроличьей норы.
Миссис Тиллман с улыбкой пожала Генри руку.
– Добро пожаловать в Баттонвуд, Генри! Нам, конечно, будет не хватать Марло и Мо. Но приятно знать, что наш любимый магазин в надежных руках.
– Спасибо, мэм.
Развернувшись к своим спутницам, она добавила:
– Генри, это миссис Джуди Рудольф и миссис Клем Уиз. Они члены жюри на нашем конкурсе десертов. Джуди еще играет на органе в Баттонвудской баптистской церкви, а Клем – президент нашего Клуба мамочек.
– Хотя сама давно уже стала бабулей, – усмехнулась та и протянула Генри руку. – Очень приятно с тобой познакомиться.
Заговорщицки подмигнув мне, миссис Тиллман продолжила:
– К несчастью, третий член жюри, миссис Джанет Огилви, свалилась с простудой и попросила передать кому-нибудь ее полномочия. И мы все надеемся, что ты, Блу, согласишься занять ее место.
– Я? – я прижала руки к груди.
– Ты девушка честная, – улыбнулась миссис Тиллман. – Мы верим, что ты будешь судить справедливо и беспристрастно. К тому же всем известно, что ты печешь. Марло нам про твое печенье все уши прожужжала. На все про все уйдет не больше получаса. Ты как, Генри, сможешь ее отпустить?
– Мы-то, конечно, как-нибудь справимся, – Генри покосился на меня. – Но решать Блу.
От мысли, что я стану членом жюри, мне сделалось дурно. Ведь придется сидеть на виду у всех соседей. А они будут следить за каждым моим движением и прислушиваться к каждому слову.
Все это больше походило на кошмар, чем на почетную привилегию. Но тут мне вспомнился серьезный взгляд Сэма Мантиллы и его слова о том, как важны для Флоры мои социальные связи. И я решила, что полчаса неловкости – невысокая цена за то, чтобы горожане наконец увидели, что я за человек.
Пока я раздумывала, что ответить, в разговор вклинилась мисс Джуди.
– Генри, мне отчего-то знакома твоя фамилия. Мы раньше встречаться не могли?
– Могли, – кивнул Генри. – Когда я был маленьким, мы с родителями иногда приезжали в Баттонвуд. Я даже провел пару воскресений, сидя на скамье в местной церкви. Вернее, если быть честным, не сидя, а ерзая.
– Далтон, Далтон… – Миссис Джуди покачала головой.
Внезапно мне показалось, что солнечный свет под навесом померк, а воздух зазвенел от напряжения. К нам, решительно приминая черными лодочками увядавшую от одного ее приближения траву, двигалась Олета Блэксток.
Если когда и существовало на земле живое воплощение южной готики[12], это, без сомнения, была Олета. Костлявая, скуластая, с коротко остриженными седыми волосами и черными глазами, острая на язык и до нелепости самоуверенная, одетая в одно из своих жестких от крахмала старомодных платьев с короткими рукавами и шляпку-таблетку ему в тон, она казалась жутким порождением кошмарного сна.
Я с трудом подавила порыв спрятаться под стол.
– Значит, слухи не лгут, – заявила Олета, окидывая тяжелым взглядом меня и Генри.
– Черт, – прошептал тот и закашлялся.
Я покосилась на него, удивленная такой реакцией.
– Здравствуйте, миссис Олета! – защебетала миссис Тиллман. – Какой чудный день, не правда ли?
Олета приподняла густо намазанные темным брови.
– Ничего подобного.
Миссис Тиллман приоткрыла рот и принялась озираться, не зная, что ответить.
Олета ткнула пальцем в мою сторону.
– К твоему сведению, Блу Бишоп, я ни минуты не сомневаюсь, что ребенок, которого ты нашла, – незаконное дитя твоей сестры. И вы все это разыграли, чтобы скрыть правду. И не я одна так думаю. Весь город с утра только об этом и говорит.
Ненависть, тлевшая в ее черных глазах-угольках, с каждым ее яростным выдохом разгоралась все ярче.
– Господи, – прошептала миссис Тиллман, прикрыв рот рукой.
Я могла вынести злобу Олеты, но трогать Перси она не имела никакого права. Внутри вскипел гнев и жаркой волной прокатился от кончиков пальцев к ушам.
– Лолли, прекрати, – резко бросил Генри.
Лолли?
Теперь она наставила палец на него.
– Подожди, скоро доберусь и до тебя.
– Нет. – Он загородил меня собой. – Ты прекратишь сию же секунду.
Олета выпрямилась и расправила плечи.
– Придется напомнить тебе о хороших манерах, внук. Старших нужно уважать.
Все, кто стоял под навесом, разом ахнули.
Я отшатнулась, переводя взгляд с Олеты на Генри. Дыхание сбилось, я молча прокляла набежавшие на глаза слезы, придя в ужас от того, что не могу скрыть своих чувств. Не могу скрыть боли, которая, стоило мне осознать правду, затопила все мое существо.
– Так ты Блэксток?
– Господь всемогущий! Да ведь ты сын Обри, – вскрикнула мисс Клем. – А я и не знала, что ты из баттонвудских. Почему же ты сразу не сказал?
– Да. Почему? – спросила я. Казалось, сердце сейчас просто разорвется на части.
– Блу, я могу объяснить, – начал он. – Давай пройдемся.
Все обернулись ко мне, и я вдруг осознала, что не желаю его слушать. Хотелось лишь, чтобы земля разверзлась и поглотила меня целиком. Голова кружилась, накатывала дурнота. Схватив рюкзак, я выпалила:
– Мне нужно домой. Передай Перси, что я ушла.
– Блу, подожди, – попытался удержать меня Генри. – Останься. Пожалуйста!
Но Олета, растянув губы в усмешке, вцепилась ему в руку.
– Пусти ее.
Со слезами на глазах и пылающими от стыда щеками я пробиралась сквозь толпу. Мне вспомнилось, как Мо спросил у Генри, не причинит ли тот мне боли.
Ни за что. Она мне нравится.
Что ж, Генри поступил так, как поступил, не для того, чтобы причинить мне боль. И все же мне сейчас было невыносимо больно.
13
Бывший член городского совета Эзра Атертон бочком подобрался к судье в баре загородного клуба и уставился на него остекленевшими глазами.
– Дурацкую игру вы затеяли, Квимби. У нас выборы через пять месяцев. Ваши избиратели – включая меня с моим банковским счетом – не простят вам, если вы примете неверное решение по делу этого ребенка, которого Блу Бишоп нашла. Лишили б вы ее статуса опекунши, пока не поздно.
Может, Эзра и рассчитывал напугать судью своим суровым взглядом, но в результате лишь напомнил ему, как давно тот не был на рыбалке. Стоило судье увидеть его зеленоватого оттенка лицо, глаза навыкате и отвисшие губы, как ему страстно захотелось поскорее выудить из реки окуня.
Заказав бокал виски, он ответил:
– Ценю ваше участие, Эзра. Но решение я буду принимать исходя из интересов ребенка.
– Я помню, Квимби, что мы с вами не по всем статьям сходимся. Но неужто вы всерьез вознамерились отдать эту девчонку Блу? Забыли разве, как она школу чуть не сожгла? До сих пор в толк не возьму, как ей тогда удалось выйти сухой из воды. Эти Бишопы насквозь гнилые людишки. До мозга костей испорченные. У нас тут полно хороших семей, так что вы уж лучше рассмотрите другие кандидатуры.
Конечно же, судья Квимби не забыл про пожар. Это был единственный раз, когда Блу оказалась в зале суда. А еще он знал, что не Эзре, известному взяточнику и хапуге, кидать в нее камень.
В этом городе звучные фамилии частенько закрывали людям глаза на грехи их обладателей. Но зала суда это не касалось.
Воскресным утром небо над городом затянули темные тучи, и во влажном воздухе запахло приближающимся дождем. Мы с Хэйзи вышли на прогулку в парк. Я шагала по дорожке, а она со скоростью улитки тащилась за мной, обнюхивая по пути каждую скамейку, каждый камешек и каждое дерево.
Вчера утром доктор Хеннеси выписал Хэйзи из лечебницы, и мы с ней весь день провели дома. Играли в мячик, смотрели кино, запихивали вещи Флетча в мусорные мешки, которые я затем оттащила в гараж. Телефон я выключила, а дверь никому не открывала. Очень уж хотелось побыть наедине со своей собакой и новообретенной свободой.
Еще не было и семи. В парке в такое время всегда тихо и безлюдно. Мне встретились только несколько рабочих, наводивших порядок после вчерашнего фестиваля. Они разбирали навесы, павильоны и колесо обозрения, уже к вечеру парк станет прежним.
Вот бы и в жизни расставить все по местам было так же легко! Но я знала, что это невозможно. Горожане вскоре проснутся, начнут собираться в церковь, нальют себе кофе, поджарят бекон и поднимут с крыльца «Вестник Баттонвуда».
А в нем, на первой полосе, увидят статью о нашей с Флетчем ссоре. Под заголовком:
Скандал в семье дочери мэра Баттонвуда.
Я готова была убить того, кто это написал, за то, что он впутал в ситуацию моего отца. Утром, включив телефон, я обнаружила на автоответчике десятки предложений об интервью от репортеров со всех концов штата. И все мои надежды сохранить то, что произошло между мной и Флетчем в тайне, мигом рассыпались в прах. За пару дней журналисты раскопают все подробности нашей жизни, которые мы так долго скрывали.
Увидев заголовок, я сразу же позвонила отцу и вовсе не удивилась, узнав, что он уже на ногах. Через несколько часов в предвыборном штабе должно было состояться экстренное заседание. Необходимо было оценить нанесенный публикацией ущерб.
Одно сообщение на автоответчике было и от Флетча. Он ставил меня в известность, что вечером зайдет собрать свои вещи. К счастью, я уже успела сделать это за него и надеялась, что встреча получится короткой.