– Надеюсь, он гигантский, потому что я хочу избавиться от большей части мебели. Сохранять тут особо нечего. – Она вытащила из коробки несколько расписанных камешков. – О, это же мои первые попытки рисовать. Даже не верится, что Твайла их сохранила.
– Какие милые. В этаком народном стиле.
Блу с улыбкой повертела в руках косоглазую свинью и нелепого цыпленка. Затем отложила их, снова сунула руку в коробку и, переменившись в лице, достала оттуда деревянную пуговицу.
Отправь девочек в «Кроличью нору».
– Ты знала об этом? – ахнула я.
Не отрывая взгляда от пуговицы, Блу сдавленно выговорила:
– Нет.
Видно, пуговицу часто брали в руки – она блестела, как полированная.
– Сколько тебе было, когда ты впервые пришла в книжный?
– Одиннадцать. Это случилось через несколько месяцев после ограбления банка.
После ограбления банка, не после гибели братьев. Мне захотелось обнять Блу и не отпускать, пока болезненные воспоминания не померкнут.
– Вау. Интересно, о чем Твайла спрашивала Пуговичное дерево?
Я представила, как она, согбенная горем, плетется к Платану, не представляя, как ей теперь в одиночку растить двух маленьких дочек.
Но Пуговичное дерево знало ответ.
– Не знаю, но это было лучшее, что она сделала для нас с Перси за всю жизнь. – Блу сжала пуговицу в руке, затем положила ее обратно в коробку и накрыла ее крышкой, не взглянув на остальные вещицы. Нужные рисовальные принадлежности она побросала в портфель на молнии, повесила его на плечо, а коробку с памятными вещами взяла в руки. – Нам с Флорой пора домой. С остальным разберусь завтра.
Я не поняла, что именно она имела в виду – коробку или весь дом. А может, и то и другое.
Пока мы спускались по лестнице на первый этаж, на мой телефон пришло сообщение.
– Это Шеп. Он сегодня должен ко мне зайти. – Она приподняла брови, и я поскорее объяснила: – Возьмет у меня образец ДНК на анализ, я ведь тоже бывала в этом доме. Но… – я приложила все усилия, чтобы не покраснеть, – еще он обещал принести пиццу.
Блу расплылась в улыбке.
– Ты следуешь зову сердца, Сара Грейс?
– Может быть. – Я распахнула входную дверь. – Мое сердце сейчас слегка в растерянности. Само точно не знает, чего хочет. Шеп – это самый простой ответ. Так всегда было, нет смысла отрицать. Но он лишь часть чего-то большего.
– Чего же?
Мы вышли на крыльцо, и я заперла дверь. А затем, чувствуя себя немного глупо, призналась:
– Я хочу стать другой. Уверенной в себе. Смелой. Открытой. Спонтанной. Хочу принимать решения, основываясь на том, чего хочу я, а не другие, – слишком долго я все это в себе подавляла. Я хочу стать собой. По-моему, именно это и имела в виду моя пуговица.
Блу поставила коробку на сиденье пикапа и обернулась ко мне.
– Судя по тому, что случилось на прошлой неделе, мне кажется, ты на верном пути. Ну и как, ты стала счастливее?
На несколько секунд я задумалась над ответом. Грудь мою по-прежнему распирал надувшийся внутри воздушный шарик. Я улыбнулась. Улыбнулась так широко, что заболели щеки, а на глазах выступили слезы.
– Конечно, совершенству нет предела, но да. Я счастлива.
И произнеся эти слова, я мысленно поблагодарила Пуговичное дерево. Потому что вдруг осознала, что больше не чувствую себя проклятой.
15
Сунув судье в рот стальной шпатель, Адель Рэй Докери провозгласила:
– Говорят, судья Квимби, у вас там с этой малышкой, которую Блу в лесу нашла, дым коромыслом? – И, звонко прицокнув языком, добавила: – Ну и дела, а! Найти в лесу младенца!
– Арргррх, – прохрипел он. Не слишком удобно было отвечать с чужими пальцами во рту.
Судья никогда не понимал, зачем стоматологи во время приема пытаются завязать разговор с пациентом. Однако Адель Рэй – ту еще балаболку – кажется, вполне устраивал монолог. Ей было уже за пятьдесят, и в этой клинике она проработала всю жизнь. Начинала как Адель Рэй Уиттфорд, но потом – лет тридцать назад – вышла замуж за доктора Докери и сменила фамилию.
Судья Квимби думал, что после замужества она и место работы сменит, но Адель всем дала понять, что ей нравится трудиться бок о бок с супругом. Судья едва не захихикал, на мгновение представив, что бы сказала миссис Квимби, если бы им пришлось работать вместе. Без сомнения, она бы уже к концу первого дня подала на развод. Начальником он был требовательным и придирчивым.
– Я не слишком хорошо знаю Блу, – продолжила Адель Рэй. – Но как-то раз, лет десять назад, я пошла за покупками в «Пабликс», и тут… Я вам не рассказывала?
Судья покачал головой. Шпатель неприятно скреб по зубам и деснам.
– Ох, ну, в общем, дело было так. Брожу я по магазину, тележку перед собой толкаю и вдруг смотрю, а помолвочного кольца-то на пальце нет. Я чуть замертво не упала. Это ведь «Гарри Уинстон», вы понимаете? Стоит больше, чем мой родной дом. На работу я его не ношу, но тогда выходной был, и я весь день по городу носилась по своим делам. Один бог знает, где я могла его потерять. Честное слово, со мной настоящая истерика приключилась. И тут вдруг подходит Блу Бишоп, успокаивает меня и говорит, что пару минут назад нашла какое-то кольцо в ящике с картошкой и только что отнесла его на стойку. Клянусь вам могилой матери, я еще никому за всю жизнь не была так благодарна. Ну и дела, а?
– Арргрррх.
– Вот именно! До сих пор не верится. Все эти годы думаю: ведь Блу ничего не стоило забрать его себе. Положила бы в карман, и дело с концом. У нее ведь ни гроша не было – весь Баттонвуд об этом знал. А она все же взяла и вернула его. Я ей заплатить хотела, так она отказалась брать деньги. В общем, с тех пор каждый раз, как меня приглашают на очередной день детских подарков, я дарю будущей мамочке всю серию ее книг. Очень славные книжки, кстати. И женщина она очень милая. И мамочкой этой малышке станет отличной. Как вы считаете?
– Аррггхх, – отозвался судья, испугавшись, что если промолчит, Адель, пожалуй, ткнет его шпателем.
– Я знала, что вы тоже так думаете, – кивнула она. – Уверена была. Ну а теперь расскажите, как часто вы пользуетесь зубной нитью.
Дождь начался вскоре после того, как Сара Грейс подбросила меня домой, и с тех пор не прекращался. Несколько минут я наблюдала за тем, как капли стекают по окнам террасы, а затем заставила себя вернуться к работе. Недавно пробило десять, и во всем доме было темно. Но до меня доносился приглушенный голос Перси, разговаривавшей по телефону в своей комнате.
Я по-прежнему не знала, кто это ей все время названивает.
В неярком свете настольной лампы я обмакнула кисточку в голубую гуашь и поднесла ее к акварельной бумаге, на которой чуть раньше сделала набросок. Мелкими резкими мазками я стала вырисовывать мех Зайчушки-Попрыгушки. Уши у нее свисали до самой земли. А длинные черные усы топорщились в стороны, словно помогая ей лучше расслышать наставления учителя танцев. Глаза крольчонка, рыжевато-карие, как спелая хурма, светились решимостью. Друзья Попрыгушки, пушистая кошечка и толстяк-енот, отрабатывали балетные па рядом с ней. Я выкрасила трико и пачку Зайчушки сиреневым, а затем, смочив кисточку водой, добавила юбке воздушности. Иллюстрация к странице тридцать медленно обретала жизнь, становясь все красочнее, глубже и объемнее.
Рисовала я за обеденным столом, расставив перед собой все необходимые принадлежности. Стаканчик с водой, пузырек растворителя, кисточки, губки, бумажные полотенца, маленькие баночки с гуашью, палетку с акварелью и пузырьки с самодельными чернилами.
Внезапно кто-то поскребся в заднюю дверь, и я едва не подпрыгнула от неожиданности. Шагов на крыльце я не слышала, но когда подошла к двери, в окошечке маячило испуганное лицо Марло.
Я рывком распахнула дверь.
– Что-то с Мо? Он в порядке?
– Пропал он. Сама не знаю, как ему удалось улизнуть, – отозвалась она. И я заметила, что под глазами ее от усталости нависли морщинистые мешки. Ссутулившись и едва переставляя ноги, Марло вошла на террасу. – Ей-богу, этот парень просто змея настоящая, в дверную щель способен просочиться. Поможешь мне его отыскать?
Пропал? Эта новость застала меня врасплох. Обычно, когда Мо уходил из дома, ветер тут же принимался завывать, призывая меня на помощь. Но не в этот раз.
– Конечно, но нечего нам обеим бегать по округе в такую бурю. Сейчас, только попрошу Перси присмотреть за Флорой.
Марло, вздохнув с облегчением, возразила:
– Не надо. Я останусь тут, подожду тебя и пригляжу за нашим цветочком.
Кивнув, я открыла шкаф и сунула ноги в теннисные туфли. Затем стащила с крючка дождевик и схватила фонарь. Правда, где именно искать Мо, было неясно.
– Не знаешь, куда он мог отправиться?
Марло заломила руки.
– Я не знаю даже, давно ли он ушел. Он сегодня с Флорой пообщался и стал так похож на себя прежнего. Будто бы новая жизнь вдохнула силы в старую. Вечером мне показалось, что он в полном сознании, вот я и расслабилась. Прикорнула на диване, а когда проснулась, его и след простыл. Не разбуди меня дождь, я так до утра и спала бы.
– Тебе нужно было отдохнуть. – Я сунула фонарь в карман и взяла ее за руки, успокаивая. – Все мы знаем, что Мо не только от Флоры энергией подпитывается. И на тебе это сказывается, Марло. Ты выжата, как лимон. Я боюсь, что однажды утром у тебя совсем не останется сил. Ты убиваешь себя, чтобы жил он.
Сжав мои руки, она заглянула мне в глаза.
– Блу, детка моя родная, есть вещи, ради которых стоит умереть.
Повинуясь порыву, я крепко обняла ее.
– Но ведь есть и вещи, ради которых стоит жить, правда? Я не хочу терять ни одного из вас, но если потеряю обоих сразу, просто этого не вынесу.
Марло притянула меня к себе.
– Как ты в толк не возьмешь, Блу? Пока жива твоя любовь к нам, ты никого из нас не потеряешь. Мы всегда будем в тебе. Так же, как твои мама, папа и братья живут во всем, что ты говоришь, что делаешь, в том, как ты любишь.