– Нет, я на них совсем не похожа, – возразила я, стараясь не вспоминать, как всего несколько дней назад нашла в старом доме розовую ленточку и едва не сбежала оттуда без оглядки.
Отпрянув, Марло заглянула мне в глаза.
– Нельзя выбрать лишь те части себя, которые тебе нравятся, а остальное выбросить. Быть частью целого – благословенный дар.
Это была цитата из «Вечного Тука»[13], но сейчас у меня не было сил над ней размышлять. Меня душили эмоции, и мне оставалось лишь отчаянно мотать головой.
– А теперь ступай. – Марло легонько оттолкнула меня на расстояние вытянутой руки, и я едва не разрыдалась, заметив дрожащие в ее глазах золотистые искорки, слезы любви. – Приведи Мо домой.
Шмыгая носом, я пыталась придумать доводы, которые убедили бы ее передумать. Может, существовало волшебное слово, которое могло бы заставить ее остаться?
– Иди, – сказала она, подталкивая меня к двери. – Найди его. А я пригляжу за милой малюткой Флорой.
Не сказав больше ни слова, я натянула на голову капюшон и нырнула в темноту. В отдалении прогремел гром, я же поспешила по тротуару в сторону центра города. Мо и раньше случалось удирать ночами, и искать его можно было где угодно. Очевидно, он всегда выбирал привычные маршруты из прошлой жизни. Частенько я находила его в книжном, в церкви, у Платана, в парикмахерской или в парке. А иногда в библиотеке или в «Пабликс». И каждый раз стоило мне с ним заговорить, как становилось ясно: он даже не понял, что потерялся. Не знаю, проклятием для него это было или благословением.
Но раньше, когда он пропадал, ветер всегда помогал мне найти его, подталкивал в спину, подсказывая, куда бежать.
А сегодня ветра не было, и меня захлестнула паника – что, если я не смогу отыскать его и привести домой? Что, если мы больше никогда его не увидим?
Я не могла этого допустить.
Я носилась по городу до тех пор, пока у меня не начало жечь в легких. И только у перекрестка, где Тополиная аллея упиралась в окружную дорогу, остановилась перевести дух.
Я пристально вглядывалась в темноту, но Мо нигде не было видно – ни у подъездов домов, ни на скамейке, ни под деревом. Фонари светили слабо, кругом висела густая тьма. И вскоре на глаза навернулись слезы. Плащ не спасал от дождя, я уже вымокла до нитки. Над головой сверкнула молния, прогремел гром, и я заорала изо всех сил:
– Мо?
Вдалеке показались фары приближающейся машины. Небо снова озарила яркая вспышка, и от прорезавшего воздух электрического разряда волоски у меня на руках встали дыбом. И в ту же секунду мне удалось разглядеть какую-то тень у дорожного столба, очертаниями напоминающую человеческую фигуру.
– Мо! – с облегчением вскрикнула я, но голос мой заглушил очередной раскат грома.
Тень отделилась от столба, шагнула в залитый дождем водосточный желоб, я же бросилась через дорогу наперерез ей. Разглядеть чернокожего, облаченного в темную одежду Мо в темноте было непросто.
– Мо! – снова выкрикнула я, спеша к нему. – Уходи с дороги!
Огоньки фар становились все ярче, вскоре стали видны и очертания машины. Это был несущийся в южном направлении трактор с прицепом.
Он приближался, и паника нарастала внутри с каждым шагом. Мо, не замечая опасности, неспешно шлепал по щиколотку в воде в одному ему известном направлении, и трактор вот-вот должен был его сбить.
Меня от Мо отделяло еще футов пять, когда он вдруг начал забирать вправо – в сторону проезжей части. Еще пара шагов – и он окажется ровно на пути трактора. Водитель явно его не видел – не слышно было ни гудков, ни визга тормозов.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я бросилась к Мо, ухватила его за руку и изо всех сил рванула на себя. Мы навзничь повалились в желоб, и в ту же секунду мимо прогрохотал трактор. Водитель так и не узнал, какой беды ему удалось избежать.
Зато я слишком хорошо это знала.
Меня трясло. В голове мелькали бесконечные «что, если?». Что, если бы у меня не хватило сил столкнуть Мо с дороги? Что, если бы я сама попала под колеса? Моя жизнь могла оборваться в одну секунду. Времени на раздумья не было, но я знала, что поступила бы так же, даже если бы принимала решение спокойно.
ЛЮБОВЬ СТОИТ РИСКА.
Я приподнялась и помогла сесть Мо. В желобе, заливая наши колени, бурлила дождевая вода. Щеку Мо пересекала глубокая царапина, но в остальном он был цел и невредим.
Зарыдав, я обняла его, человека, который некогда, не задавая лишних вопросов, взял нас с Перси под крыло. Человека, который впервые прочел мне «Ветер в ивах» – притом для каждого персонажа у него был свой голос, и я до сих пор не могла слушать эту книгу в другом исполнении. Человека, который щедро и великодушно делился со мной своей жизнью, своей любовью и всем, что имел сам. Человека, который воспитывал меня, учил, наставлял, утешал. А теперь уходил от меня, сраженный жестокой бессердечной болезнью, с каждым днем уносящей его все дальше и дальше.
– А, Блу, – отозвался он, похлопав меня по спине. – Ну-ну, не реви.
Шмыгнув носом, я отстранилась и заглянула ему в глаза, пораженная тем, как разумно прозвучал его голос. Несмотря на дождь и темень, мне удалось разглядеть, что смотрит на меня он тоже ясно и осмысленно. Марло правду сказала – это был наш прежний Мо.
И тут у меня перехватило дыхание – я внезапно поняла, для чего он отправился в это ночное путешествие. Вовсе не болезнь толкнула Мо под колеса трактора. Сердце мое разбилось на куски – прямо тут, на обочине дороги.
Ветер не вел меня к нему, потому что… Мо не терялся.
Дождь смывал мои слезы в водосток, и мне было жаль, что он не может так же легко и просто вымыть боль из моей груди.
– Мо, но почему?
Он поднялся на ноги и протянул мне руку.
– Была у меня как-то собачка. Скиттер. Дворняжка обычная.
Прикоснувшись к его руке, я ощутила все ее тепло, всю убывающую с каждым днем силу, и вцепилась в нее так, словно от этого зависела моя жизнь. Нет. Его жизнь.
Он натянул мне на голову сползший капюшон и обхватил рукой за плечи. Гром заворчал в отдалении, дождь понемногу начал стихать. Разгар ненастья остался позади.
Мы побрели к дому, и по дороге Мо продолжил свой рассказ.
– Я ее до смерти любил, собачку свою. Но когда мне сравнялось пятнадцать, она вдруг начала удирать из дома. Понимаешь, захворала она. Всерьез захворала. Папаша мой объяснял мне, что у собак инстинкт такой – мол, всегда они прячутся, когда им нездоровится. Оставь ее, твердил он мне. Но я не мог допустить, чтобы моя псинка умерла в одиночестве. Все время находил ее и приводил домой.
– И правильно делал, – сказала я, сглотнув комок в горле.
– Правда? А мне вот теперь уже так не кажется. Я же не давал ей совершить то, чего она хотела больше всего на свете.
От этих его слов внутри у меня все заполыхало. Мы целый квартал прошли молча, прежде чем я наконец нашла в себе силы ответить спокойно:
– А у меня когда-то был папа. Тоже, честно признаться, обычная дворняжка. И я тоже любила его до смерти. А потом он захворал. Серьезно захворал. Мне всего одиннадцать было, когда он удрал, чтобы умереть в одиночестве, а не у нас на глазах. И с тех пор и дня не прошло, чтобы я не пожалела о том, что его нельзя разыскать и привести домой. – Я обернулась к Мо и взглянула ему прямо в глаза. – Так что учти, Мо, сколько бы раз ты ни убегал, я всегда буду находить тебя и приводить обратно. Всегда.
– Это разные вещи, Блу.
Не сдержавшись, я заорала:
– А как по мне, так абсолютно одинаковые. Ты захворал. Я понимаю. Это очень несправедливо. И ты хочешь уйти на своих условиях. Ладно. Годится. Но уходить в одиночестве? Это уже никуда не годится. С какой стороны ни посмотри. И не вздумай говорить, что хочешь избавить нас от боли, потому что это бесстыдное вранье. Когда придет твой час, мы все будем рядом. Мы до последнего будем повторять, как любим тебя, и проводим тебя как подобает. Не заставляй нас носиться по округе и разыскивать тебя. Или ездить по вызову шерифа опознавать неизвестное тело. Или отскребать тебя с чертова асфальта! И нечего смеяться. Я так на тебя злюсь, что своими руками придушила бы.
Я терпеть не могла сердиться, не помнила даже, когда в последний раз так орала, но это было сильнее меня. Мо должен был понять, что неправ. Очень, очень неправ.
– Не могу удержаться. Нечасто увидишь, как ты кипятишься. Я всегда считал, что тебе стоит почаще выпускать пар. Ты ведь Бишоп, в конце концов. Гляжу, как ярко твой свет сияет, – и душа радуется.
Я раздраженно фыркнула.
– Это все ко мне не имеет никакого отношения.
– Правда?
– Мо.
– Какую милую картинку ты мне тут нарисовала – ну, не про то, как вам придется отскребать меня с асфальта, а про то, как вы все соберетесь возле меня, когда придет мой час. – Он скорчил рожицу. – Должен признаться, я об этом как-то не думал.
– Да хватит паясничать. Ничего тут смешного нет.
И все же его тактика сработала. Злость моя рассеялась, уступив место глубокой боли.
Мо поцеловал меня в лоб.
– Дело не в том, что я хочу уйти на своих условиях или избавить кого-то от боли.
– Не в том? А в чем же тогда? Уж объясни, пожалуйста, а то я прямо теряюсь.
– А вот зачем ты потащила меня назад? Почему не дала броситься под трактор? Ты ведь и сама могла там погибнуть, а? Чего же ты так сглупила?
– В каком это смысле – почему? – снова вспылила я. – Потому что я люблю тебя. Это же инстинкт – защищать тех, кого ты любишь.
Мо медленно кивнул.
– Вот именно. Как же ты в толк не возьмешь? Дело вовсе не во мне, Блу.
Я не сразу поняла, о чем это он. А когда догадалась, злость со свистом вылетела из меня, как воздух из проткнутого иголкой шарика. Я должна была сразу понять. Сама ведь всего пару дней назад хотела пожертвовать собой ради того, кого любила.
– Марло.
– Она меня не отпустит – ни на моих условиях, ни на своих. И как мне иначе ее остановить? Как? Не хочу я, чтобы она из-за меня погибла.