Пока они обнимались, Скотт вдруг безотчетно испугался, что на нем мог остаться запах духов Шейлы.
– С Рождеством, дорогой! – сказала Зельда, и он на мгновение растерялся.
– И с Новым годом!
– Только посмотри, как ты загорел! А как посветлели волосы… – Она вытянулась и потрогала их, будто не верила, что они настоящие.
– Там постоянно солнце… Твоя улыбка преобразилась!
– Нравится? – Зельда обнажила десны и откинула назад голову, чтобы Скотт мог сам оценить новый зуб. Вблизи было заметно, что коронка выделяется особенной белизной.
– Прекрасно.
– Я хотела быть красавицей для тебя.
– У тебя получилось.
– Я так рада, что ты смог вырваться.
– Прости, что не приехал на Рождество.
Было ли хоть одно его слово правдой? Скотт вспоминал, как они с Шейлой гуляли по пляжу, вспоминал украшенную ракушками елку. В аду уготован круг для обманщиков. Может, его личной пыткой станет раз за разом возвращаться к ждущей жене.
Провожая их до машины, доктор перечислял все предписания, как арбитр, напоминающий противникам правила перед поединком. Захватил он и список рецептов. После всех рассказов о естественном лечении и здоровом образе жизни Скотта поразило число лекарств. «Секонал» он знал, потому что и сам держал его в ванной, однако остальные названия ни о чем ему не говорили. Скорее всего, успокоительные. Неужели Зельда и сейчас ими напичкана?
– Хорошенько отдохните! – напутствовал доктор Кэрролл, махая им вслед.
– Непременно! – пообещала Зельда.
В прежние времена они бы так и поступили. В Майами супруги всегда останавливались в местном «Билтморе» со всякой невзыскательной публикой. В зените славы они играли там пьяной компанией в гольф с Джорджем Рутом[95] и голышом плавали в огромном бассейне, устроенном на манер римских бань, а собственное белье надевали на статуи на террасе. Теперь же великолепие этого места напоминало только о том, сколько они просаживали здесь за ночь. Плавали, играли в гольф, вставали рано разве что ради глубоководной рыбалки, ужинали в помпезном ресторане…
Доктор оказался прав, Зельда вела себя покладисто, даже ласково, но каждая минута рядом с ней превращалась в пытку. В качестве подарка на прошедшее Рождество она преподнесла Скотту автопортрет в образе верховной жрицы. В ниспадающих золоченых одеждах, с кошачьими глазами и высокими скулами она зловеще поднимала вверх три пальца в предзнаменование беды. Скотт изобразил приятное удивление, а сам думал только о том, где спрятать подарок от Шейлы. Зельда не могла нарадоваться новым мокасинам, но восторгалась и омлетом, который им подали в номер, и попугаями в холле отеля, и полем для крокета, будто была слегка навеселе. Весь мир казался ей «чудесным», «волшебным» и «божественным». Скотт думал, что жена просто рада вырваться на свободу, рада его присутствию. Ее натуре всегда была свойственна некоторая театральность, и, конечно, Зельде хотелось видеть идиллию в их отношениях, однако сейчас воодушевление казалось приторным. Скотт подозревал в ее возбужденности неуклюжую уловку, ждал, что рано или поздно ей надоест играть и явится ее истинная измученная сущность. Но когда терпение Скотта стало иссякать, ему пришло в голову, что у него разыгралось воображение, подогретое чувством вины. Каким бы ангелом она ни была, он все равно нашел бы к чему придраться.
Однажды утром, во время партии в теннис, Скотт понял, что она не притворялась. Обычно Зельда играла лучше него, дух соперничества был в ней необыкновенно силен. В детстве она обожала разделывать мальчишек под орех на глазах у всего загородного клуба. И Скотта она, как правило, обыгрывала. Только не сегодня. Он пытался ее подбодрить, когда она неловко отбивала подачи. В какой-то момент она повернулась, чтобы отразить простенький удар справа, ее ноги заплелись, она не удержалась и упала на плечо, а мячик ударился о сетку.
– Ты как, цела?
– Неплохая подача! – засмеялась она, отряхиваясь. Правый бок был весь перепачкан травой.
– Точно не больно?
– Жить буду.
Только когда они стали меняться местами, Скотт увидел, что у нее содрана кожа на подбородке и на багровой ссадине выступали капельки крови.
– Да ты поцарапалась!
Зельда дотронулась пальцем до ранки и рассмеялась.
– Щиплет, наверное?
– Немного.
Казалось, падение ее больше забавляло, чем расстраивало. И за прошедшую неделю Скотт понял, что так же Зельда относилась ко всему. К дельфинам, выпрыгивающим из воды, к кусочку масла, уроненному на скатерть, – всем она восхищалась, всему удивлялась. Из-за лекарств ничто не могло вызвать в ней хоть малейшего раздражения. Видимо, доктор Кэрролл пытался сделать своей подопечной прививку от всего мира. Ее мать, конечно, придет в восторг.
Они купались, ели, танцевали. Отпуск проходил, как в замедленной съемке. Перед сном оба глотали таблетки и ложились порознь. Зельда больше не ластилась к нему, и Скотт этому радовался, лежа в постели и прислушиваясь к дыханию жены. Вела она себя как нельзя лучше, ничего от него не хотела. В другое время Скотт был бы этим счастлив, но отчего он тогда снова и снова представлял, как тайком пробирается в ванную и смывает в унитаз все ее таблетки? Да и свои тоже.
Утром Зельда напудрила подбородок, чтобы никто не подумал, будто муж ее бьет, однако за завтраком случайно снова разбередила ранку салфеткой. Она улыбалась, а капельки крови медленно сочились по лицу. Скотт позвал официанта и попросил счет.
Он пребывал в унылом расположении духа, и чем меньше времени оставалось до отъезда, тем больше ему хотелось остаться. Рано или поздно миссис Сейр своего добьется, сомневаться не приходилось. И тогда Зельда поедет домой. Скотт и сам этого хотел, раз лучше все равно ничего не придумаешь. Они оба давным-давно предали святые обязанности друг перед другом, и потому между ними возникла пустота. Сейчас Скотт желал одного: чтобы Зельда провела тихую жизнь и обрела покой в окружении любимых людей. Это было возможно только в Монтгомери, и все же, помогая ей подняться по трапу, он чувствовал, что отдает жену на произвол судьбы.
В аэропорту их встречала тетя Сара в сопровождении водителя в потертой ливрее по фамилии Фриман. Хотя обе сестры Зельды все еще жили в Монтгомери, у них были собственные семьи, а Сара, у которой не было никого, осталась помогать миссис Сейр по хозяйству. Набожная сутулая женщина с вытянутым лицом, на котором было написано усталое разочарование, Сара обняла Зельду, осмотрела ее подбородок и неодобрительно глянула на Скотта, потом взяла племянницу за руки, будто она могла сбежать. Скотт помог водителю погрузить чемоданы в багажник, хотя тот и запротестовал: «Не извольте беспокоиться, сэр!» Снаружи под неусыпным взглядом полицейского их ждал величественный раритетный «Ласалль» с отполированным до блеска капотом – шофер постарался. Автомобиль остался в наследство от судьи Сейра, умершего семь лет назад.
Сара усадила Зельду в серединку, как будто продолжая думать, что ей придет в голову удрать, и шофер повел машину к городу. Каждый клочок равнинных земель был здесь возделан: поля засеяны хлопком, в сосновых лесах добывали смолу и древесину. Скотт помнил, как красная пыль висела облаком над палатками в Кэмп-Шеридане[96], а постельное белье приобретало ржавый оттенок. Их рота квартировалась на землях какого-то издольщика, выкупленных за приличную сумму министерством обороны, казармы и прочие необходимые сооружения возводили в срочном порядке. Весной землю развезло в багровую жижу, а летом негде было укрыться от палящего солнца. Но новобранцы были молоды, в тяготах армейской жизни им виделась романтика. И хотя между собой они частенько ворчали на лагерную жизнь, покрасоваться перед местными случая не упускали. Пятничными вечерами, начисто вымытые, солдаты отправлялись на автобусе в город по этой самой дороге, наводняли кинотеатры, окружали автоматы с содовой, поджидая хорошеньких девушек, болтались по городу, тратя все до последнего доллара. В то памятное лето, когда роту уже собирались перебросить в Европу, Скотт и встретил Зельду. Потом война внезапно кончилась, оборвалась, как неудавшийся роман, репутация обоих осталась незапятнанной, и молодые люди устыдились своих так и не осуществившихся желаний. Много лет спустя, когда Зельда поправлялась после первого серьезного срыва, супруги спрятались от мира в Монтгомери, сняли домик по соседству с домом ее родителей. Однажды весной Скотт отправился за город и исходил не одно топкое поле в поисках следов пребывания роты и квадратного строевого плаца. Землю уже не раз перепахивали, и он даже не мог бы с уверенностью сказать, правильное ли место нашел. Впрочем, Скотт и не жалел, что в местах его полубоевой славы теперь собирали урожаи. В конце концов, от армий Спарты и Наполеона осталось не больше.
– Какой симпатичный старинный амбар! – Зельда указала на выцветшую покосившуюся развалину.
Сара неодобрительно покачала головой:
– Мистер Коннор такого бы никогда не допустил.
– А Тэд все еще работает на мельнице?
– Снова подался в «Мобил». Дурная голова! Бог знает, как он там.
– Такой душка!
Женщины продолжали болтать, Зельда вторила сонным интонациям Сары, растягивая гласные, и по мере приближения к городу стала вновь входить в роль первой красавицы города. Ей нравилось посплетничать, хотя уже завтра, а может, и сегодня к вечеру, героиней пересудов предстояло стать ей самой. За столами в домах и лучших ресторанах только и будет разговоров, что о ней. В родном городе история Зельды стала поучительным примером того, к чему приводит разгульный образ жизни. В прошлый приезд Скотт видел, как, проезжая мимо на велосипедах, дети показывали на их дом пальцами. Однажды у театра одна шайка изловила мальчишку лет десяти и подучила его крикнуть Зельде «Брайс!» – так называлась психиатрическая больница штата в Таскалусе. Скотт догнал обидчика, намереваясь поучить его вежливости, и волоком притащил за воротник, но Зельда только сама стала вытирать слезы перепуганному ребенку.