Спросонья он нелеп и беззащитен. Светлые кудри торчат в разные стороны, глаза близоруко щурятся.
– Но я вышел, как обещал… Я молодец! Да, Марина?
С этого момента все мои мысли о концерте и поезде попросту испарились. Нет, разумеется не сразу уступив место сексуальным фантазиям, которые так некстати угадали карты Мадам. Поначалу я попросту злилась. На что? Да на саму себя и свое глупое выползание из купе в такую рань. Да и на Дмитрия тоже злилась, за идиотскую эту пошлиночку в разговорах. И на Ринку, которая, сама того не понимая, вечно масло в огонь подливала….
НПВ
– Я молодец, что проснулся! Верил, что ты будешь ждать, – сияет Дмитрий, подмигивая самым что ни на есть пошлым образом.
– Я, ждать??? – смеюсь, конечно, но понимаю, что все равно уже навеки скомпрометирована.
Вспоминаю немедленно наш вчерашний разговор перед сном. Даже как-то неловко делается, что забыла… Помнила бы – сидела б в купе, даже если вместо Ринки там храпело бы сто тридцать три богатыря. Не высовывалась бы, лишь бы в таком потешном свете себя не выставлять. Разговор у нас вчера произошел совершенно дурацкий:
Едва за окнами начало светать, я почувствовала, как слипаются глаза и, распрощавшись с наиболее стойкими коллегами, отправилась в свой вагон. По пути столкнулась нос к носу с Дмитрием.
– Как?! – наигранно трагично прошептал он, – Вы уходите, не уделив мне и доли внимания? Вы растратили все на этого паскудного баяниста, и он, конечно, обманул все надежды, и теперь, под утро, уставшая и злая, вы плететесь домой, чтоб отдаться одинокому сну…
– Блаженному одинокому сну, – улыбнулась я, – Вы, вероятно, и представить себе не можете, как прекрасно порой отдаться благотворному сну.
На этих словах я сладко зевнула, потягиваясь и демонстрируя гибкость стана. Так вязко и томно, что Дмитрий не удержался и немного поплыл.
– М-да, – встряхнулся он тут же, сделав вид, что попросту тоже засыпает, – Вообще в твоих словах есть доля правды. Нам по пути. Раз ты уходишь, то мне на этом безобразии делать нечего…
– Глубокоуважаемый, вагонопровожатый, – поддразнила, посмеиваясь. Уж я-то прекрасно понимала, что именно вдруг резко изменило его намерения. – Одну даму уложили, теперь другую провожать взялись. Потом, я так понимаю, вернетесь за третьей…
– Не говори глупостей! – внезапно всерьез обозлился Дмитрий. – Ты так уверенно записала меня в ловеласы, что теперь как-то даже неловко разочаровывать. Я не…
– Неважно, – отмахнулась я, зачем-то прокручивая в помутненном алкоголем воображении, что могло бы выйти из этой нашей встречи в безлюдном тамбуре, забудь я на миг, как хочу спать и где нахожусь, – Не важно, какой ты на самом деле, важно, в чей образ мы будем тебя одевать. Это же намного интересней…
– Ну что ж, – Дмитрий тут же передумал изображать из себя ворчливого праведника, – Тогда, мадам, позвольте проводить вас.
И я позволила. Шли молча, старательно делая вид, что в соприкосновении наших рук нет ничего личного. Обычный ритуал провожания, ничего более.
– Мадам, не желаете ли осмотреть жилище одинокого рок-н-рольщика? – Дмитрий картинно склонился в пригласительном поклоне возле двери своего купе.
– Народ, ну что за балаган, старому человеку уснуть не дают! – грузно заворчал из открытого купе сосед Димы – Валик, – Больные люди, которым и лоботомия не страшна! Так орать в четыре часа утра! Сначала по мне ползал кот, теперь…
– Валик, Валик, успокойтесь, – зашикал Дмитрий, – Разбудите весь вагон! Я не думал, что вы уже пришли, и Шумахер не думал. Он отчего-то страшно любит сидеть на вашей постели. Шумахер, иди сюда, где ты там…
– Я пойду, – прошептала я, легонько тронув Дмитрия за плечо. Ждать, пока он выловит кота, усыпит старика, и выудит свою голову из купе, сил не было.
Дмитрий мгновенно переключился на меня. Порывисто пригладил бакенбарды, заученно сверкнул глазами и горячо зашептал:
– До завтра, звезда моя, до завтра! В семь утра буду ждать вас на этом же месте.
– Это покруче, чем в полночь на кладбище, – устало улыбнулась я. – Ваш бы юмор, да в благое русло…
– Что вы, я не шутил, – продолжал разыгрывать страсть Дмитрий, – Утро – самое правильное время в этом сумасшедшем поезде. Единственные часы, когда порядочным влюбленным можно остаться наедине…
Все это я слушала уже из своего купе, Дмитрий балагурил за дверью, я смывала кремом косметику и сонно улыбалась отражению в зеркале, за спиной которого еще доносились обрывки убеждающих фраз Дмитрия.
И вот теперь выходило, будто его вчерашние юродствования я приняла за чистую монету. Подорвалась ни свет, ни заря, стою теперь, трепещу при мысли, что Дмитрий действительно пришел на «свидание» и вообще веду себя довольно-таки глупо. Оправдываться, объясняя, что проснулась я случайно, а о вчерашнем разговоре вообще не помнила, было бы еще хуже.
– Знал, что ты заподозришь в моей вчерашней шутке серьезные намерения,– продолжает злить меня Дмитрий. – Не стал бы вставать, но услышал, что дверь соседнего купе открывается…
– Можешь идти спать, – говорю, – Я попросту собралась принять душ, пока все в него не ринулись…
Сама не понимаю, зачем вру. Сказала бы про храпящую Ринку, объяснила б, что и забыла уже о нашей вчерашней беседе…
– А душем, между прочим, на ходу пользоваться нельзя – запасы воды не позволяют. Считаешь, что на ходу можно к водопроводу станции подключиться? – Дмитрий элегантным «па» перекатывается через откинутую боковую седушку, приближается ко мне вплотную, заглядывает в лицо, многозначительно шевеля бровями. – Нельзя. И ты это прекрасно знаешь!
– Безусловно! – смело отвечаю на его выпад. – Но ровно в семь часов мы должны подъехать на станцию. Красноград уже близко. И это я тоже прекрасно знаю.
– Х-м, – Дмитрий откатывается обратно. – Один-один, – констатирует. – Эх, воспринимали б вы, девушка, мои шутки всерьез, мы бы такие с вами мокасины, маракасы учудили… – он игриво поцокивает языком, будто это может пояснить потаенный смысл его высказывания.
В этот момент поезд дёргается и остаётся вкопанным.
– Ох, Дима, – качаю головой, – Ты болтаешь больше Ерёмы, хотя он вчера утверждал, что всегда являлся чемпионом словопролития…
– Он? Чемпионом? – тут же заводится Дмитрий. – Старый пердун зря хорохорится. Отличная, кстати, идея. Надо будет вызвать его на словесную дуэль. Драться будем за прекрасную даму… Или нет, лучше вызову на дуэль своего соседа Валентина и отвоюю право ночи с Шумахером. Представляешь, мой кот возлюбил этого барана Валентина и спит теперь исключительно на булькающем пузе нашего тенора. Мой верный друг Шумахер и вдруг такая измена… Кстати, «тенор» изначально означало «кастрат». Ты знала? Что ты смеешься? Это правда!
Смеюсь не столько от смысла сказанного, сколько от того, как именно Димка это говорит. Все-таки, у нас в труппе попадаются отличные артисты. Димку б с Еремой , да на большие залы… Ведь действительно талантливые люди.
А играет как! Взял вчера после ужина гитару… Нет, не пел, просто мелодии наигрывал. И все притихли, все заслушались… А я еще и засмотрелась. Так быстро пальцы бегают…
«Гениальная рука!» – отчего-то язвительно бросила тогда бывшая массажистка. Димка самодовольно хмыкнул, пошло отшутился, мол, рука его действительно гениальна, но как орудие ласк, а не… И даже глупость такой шутки меня тогда не напрягла, настолько понравились мелодии…
– А Ерему я действительно вызову на сраженье, – якобы всерьез говорит Дмитрий, не заметив, что я задумалась. – Вижу ведь, как ты на него смотришь. Думаешь, он артистичней меня?! Дулю! У него просто репертуар интересней. А все почему? Потому что мой – отцензуренный. Я вызову Ерёму, даже не на словесную… На сакайскую дуэль. Знаешь, как дерутся дуэлянты этого племени? Щекочут друг друга павлиньими перьями. Кто первый засмеётся, тот и проиграл. Он победит, потому что я смеяться больше вообще не буду. Такая скука тут… Хотя, чего, собственно, можно было ожидать от такого глупого мероприятия? – последнюю фразу он говорит вполне нормальным тоном, без тени клоунады, – Слушай, столько слов одновременно я, наверное, никогда еще не говорил… Может, ты все же охмуришься?
Отрицательно мотаю головой, улыбаясь.
Утро. Даже глубоко любимым людям почти никогда не удавалось вызвать мое расположение в эту пору. А тут – едва знакомый тип. К тому же, артист. Это подразделение мужиков всегда интересовало меня исключительно с эстетической точки зрения. Ведь, как известно, мужики-атритсы всегда отличаются самовлюбленностью и поверхностностью. От недавних мыслей о бурном шквале страстей с Дмитрием, в моей голове не осталось и следа. Вчера была пьяна. В автобусе – слишком одинока. Сейчас я в норме и мыслю достаточно здраво.
Дождавшись, пока к вагону подключат все необходимые капельницы, я тихонько заскакиваю за шампунем и действительно отправляюсь в душ. Конечно, кнопка нагрева на коричневом ящичке категорически отказывалась нажиматься. Тьфу! В прошлый раз воду нам включал проводник…
Душевая распложена в одном из вагонных туалетов. Как в некоторых гостиницах – душ висит напротив зеркала возле умывальника, и ты, подстелив коврик, с наслаждением вертишься на одном квадратном метре пространства, подставляя тело под колючие горячие струи воды. Увы, чтобы вода была, нужно подтащить к поезду необходимые шланги, а чтобы вода была горячей, нужно включить нагреватель.
– Эй! – высовываюсь в вагон, – Дим, ты не мог бы помочь… Тут нагреватель не включается.
Говорю без тени игривости. Дмитрий воспринимает правильно, спокойно заходит, по-деловому всматривается в прибор.
– Бабы, что с вас взять, – сокрушается. – Тут же ясно нарисовано, сначала включить воду.
С этими словами Дмитрий поворачивает кран, и оставленный кем-то в неправильной позе душ, резко обдаёт меня ледяной водой. Прикрываю рот обеими руками, чтоб не завизжать, мечусь, ища спасения, и в результате, вся мокрая, заскакиваю с ногами на крышку унитаза. Все нижние поверхности вокруг нас покрыты слоем ледяной воды. Дмитрий быстро давит вожделенную кнопку.