Дожидаться, пока она начнет заботиться, не стали, а попросту перевели Лизку работать в задние вагоны – с глаз чрезмерно моральных артистов долой. Потеряв из виду раздражитель, Зинаида успокоилась, и совершенно забыла о том инциденте. А Лизка вот не забыла. Потому что, всякий раз, собираясь зачем-то пройти в другой конец поезда, она вынуждена была просить подруг разузнать, где Зинаида. И ждать, ждать, бесконечно долго ждать, пока прима скроется в недрах своего купе, закроет дверь и предоставит Лизке возможность спокойно пробежать по вагону.
– Попадешься Зинаиде Марковне на глаза – уволю! – ясно сказал Лизке Передвижной, и бедняжка вынуждена была теперь прятаться. И где?! В собственном поезде, который ей давно уже стал родным домом… В этом составе Лизка работала уже три года, и больше девяти месяцев в году жила в поезде…
И вот, после всей этой истории, отправилась я как-то в штабной вагон – не помню уже, зачем… Кажется, что-то с бумагами надо было согласовать. Покровительствующая мне Зинаида увязалась следом, чтобы вставить свое веское «фи» Передвижному, в случае его со мной несогласия.
Едва открыв дверь тамбура, я оторопела от увиденного.
Не произнося ни звука, упрямо, словно мышь, пытающаяся запихнуть в норку не входящий туда кусок пищи, Передвижной толкал сопротивляющуюся Лизку в свое купе. Та тоже молчала, лишь расширенными глазами вращала бешено, и растопыривала руки-ноги, чтобы не сдаться в плен.
– Что за заминка? – уже громыхала нагоняющая меня Зинаида. Мы с Передвижным обменялись красноречивыми взглядами. Совсем не по-джентельменски Передвижной растопырил ладонь и, резко надавив на лицо жертвы, втолкнул обалдевшую от такого обращения Лизку в купе. После чего, как ни в чем не бывало, задвинул дверь и повернул в замке проводницкий ключ, больше похожий на инструмент какого-нибудь сантехника.
– Что тут у вас происходит? – подоспевшая Зинаида высунулась из-за моего плеча.
– Ничего, – без смущения соврала я, и пропустила приму в штабной вагон.
Разговор был недолгим, окончился вполне положительно и вмешательства примы не потребовал.
– Можете идти, – сообщил Передвижной, изогнув тонкие губы в блеклом подобии улыбки.
Сейчас, столкнувшись с его истинной сущностью, смешно вспоминать, что эта его манера держать себя командиром, казалась мне тогда привлекательной. «Ничего от него не зависит, и на разговор, собственно, не он нас, а мы его вызвали – а все равно командиром держится… Нет, ну точно, в гражданскую войну его надо, он бы тогда себя о-го-го как проявил!» – думала раньше. Увы, нынче, когда подобие войны пришло в наш поезд и потребовало от Передвижного решительных действий, стало ясно, как я заблуждалась. Ведь трусится весь и отчаянно ищет, на кого б спихнуть обязанности разбираться в заваренном! Вся его надуманная мной слащовщина моментально развеялась… А значит, давнишняя манера общаться со всеми, будто с подчиненными, была вовсе не последствием природной манеры брать на себя ответственность за все происходящее, а попросту самоутверждением на людях. А эта черта мною глубоко не уважаема…
Впрочем, не о трусости нынешнего Передвижного сейчас речь.
– Бесфамильная, вас можно попросить остаться на секундочку? – тоном учителя, требующего, чтобы двоечник остался после уроков, произнес Передвижной, когда мы с Зинаидой уже повставали со своих мест.
– Разумеется.
Я осталась, пребывая в некотором замешательстве. Передвижной начал как-то уж слишком издалека.
– Зная вашу склонность переводить все в привычные вам области, считаю своим долгом заявить…
Пока я переваривала эту витиеватую словесную конструкцию, Передвижной достал из бара два стакана и предложил мне сока. Согласилась, удивившись совсем не свойственной ему ранее галантности (обычно он вполне мог выпить сок сам на глазах у диву дающегося от такого поведения гостя).
– Так вот, – Передвижной старательно подбирал слова. – То, что вы видели, – он кивнул в сторону двери своего купе, – это вовсе не то, что вы думаете…
Разговор становился похож на фарс.
– А что я думаю? – поинтересовалась я как можно невинней и стараясь не рассмеяться.
– Вы думаете, что я, пользуясь служебным положением и польстившись на сомнительные… то есть вы, вероятно, думаете, что несомненные… прелести своей подчиненной, заставил ее явиться ко мне в купе, чтобы… – тут Передвижной остановился, подбирая слова.
– Чтобы стесать ей колени, – невольно подсказала я, но потом решила не мучить Передвижного недосказанностями. Ведь он же, по моему мнению, хотел как лучше. Помнил о моем знакомстве с Клавдией, переживал. Опасался, что я превратно пойму увиденное и… Вот только непонятно, зачем объясняться в такой странной форме. Будто намеренно желая меня обидеть. – Успокойтесь, ничего я такого не думаю. – заверила я. – И, знаете, мне, конечно, все равно, но все же было бы приятно, если б и вы про меня не думали всяких гадостей. Все эти ваши «переводить в привычные вам области» и прочие намеки, во-первых, лишены всякой почвы, а во-вторых, попросту невежливы.
С этими словами я встала и, не дожидаясь никакого разрешения, направилась к двери. Передвижной, казалось, вообще не расслышал моих последних слов. Торопливо сыпя словами, он начал оправдываться:
– Просто я не хочу, чтобы проводницу уволили в середине моего тура. Поэтому не позволяю ей показываться на глаза вашей приме. А она – упрямая, как и все работники этого чертового поезда. Ей, видите ли, надоело прятаться… Поэтому и пришлось вот так, как вы видели… А у меня в вагоне она оказалась вовсе не потому, что вы думаете, а оттого, что надо же было ее куда-то селить. Вот я и поселил в дальнее купе – оно пустовало и было отдано под склад белья… А… Можете идти, – поспешно бросил Передвижной так необходимые ему слова, когда я, ничего не слушая, уже вышла в тамбур.
Честно говоря, я негодовала. Нет, вовсе не из-за Лизки. Та и сопротивлялась-то не всерьез… Иначе закричала бы давно. Похоже, Лизка и сама совсем не хочет встречаться с Зинаидой, а сопротивлялась просто из вредности, или, может, думала, что до своего купе успеет добежать, пока прима не войдет.
Негодовала я из-за несправедливого ко мне отношения. Нет, ну с чего вдруг?! Если ему в принципе любая женщина чем-то блудным кажется (знаю такой тип мужиков, встречала), так чего же он только на меня с этими своими подколками бросается?! Причем ладно б и впрямь бросался – значило бы, что просто не нравлюсь я ему, или там, наоборот, очень нравлюсь, – а то ведь не столько придирается, сколько спокойно говорит тоном обычной констатации фактов. Почему?!?!
Теперь знаю, почему: это Артур постарался. Он всегда какое-то странное мнение имел относительно моей личной жизни. Если не монашенка – то развратница, середину он не признавал… Представляю, что он обо мне Передвижному наболтал. Знаю я примерно, что он обо мне в этом смысле думаеь. Но одно дело, Дим, знать, что у человека вава в голове и он как-то очень тебя в сексуальном смысле переоценивает, а совсем другое – что он об этих своих оценках другим рассказывает. Вот сволочь! А еще взял с меня слово с ним уехать… Кстати!
Дим, нет, ну представляешь? И как я теперь, спрашивается, слово сдержу, если Артур скрылся… Это нормально? Сначала вынудить меня согласиться на совместную поездку, а потом уехать одному… Это у вас, мужиков, юмор такой, да? Что ты смеешься?! Почему раньше не возмущалась? Так я забыла, что обещала с ним уехать. Только что вспомнила. Нет, это не у нас, женщин, юмор такой, это просто так получилось. Ну и что? Да, сначала дала обещание, а потом оно вылетело из головы… Но ведь, если бы он напомнил, я б поехала…
– Ты о чем? – Лиличка настороженно прислушивается к моим словам. Тьфу, опять бормочу вслух, а не мысленно…. И когда уже научусь быть обычным человеком ?
– Не обращайте внимания, – вступается за меня Передвижной неожиданно заботливо. Видимо, данные Зинаидой установки оберегать меня, все еще по инерции действуют на обитателей поезда. Надо же, Зинаида уехала, а ее правила остались…
– В каком смысле, не обращать внимания? – Лиличка, с готовностью матерого стервятника, набросилась на возможность узнать обо мне что-то новое…
– Х-м-м-м… – Передвижной явно смущен. Он не умеет говорить при мне обо мне так, будто меня здесь нет. Зинаида уехала, так и не обучив его.
– А пойдемте, вы покажете мне состояние складов? – чутко реагирует Лиличка.
Конечно же, они уходят.
Что, Дим, будем делать ставки? Сколько минут Лиличка выдержит разговор о складах? Когда переключится на вопросы о нас с тобой? Сразу у тамбура, или аж в следующем вагоне? Знаешь, иногда чувствую вину перед тобой. Из-за меня про тебя постоянно кто-то вспоминает. Все время что-то о нас рассказывают, додумывая новые подробности и наделяя тебя совсем не свойственными чертами. Не удивлюсь, если через пару месяцев мы с тобой и с Ринкой станем настоящей легендой. Отелло, Дездемона и Яго на современный манер. Скажи, это не сильно вредит твоему упокою?
– Еще что-нибудь принести? – в дверях появляется сияющая Лизка. С момента отбытия Зинаиды проводница чувствует себя победительницей. Намеренно гордо расхаживает по поезду, демонстрирует себя, словно свидетельство торжества справедливости, кидается помогать сразу всем работникам поезда одновременно.
– Нет, спасибо, – по-хозяйски отпускает ее старичок с портфельчиком.
Смотрю на Лизу, улыбаюсь ей панибратски, и тут:
– Откуда у тебя это? – слова вырываются раньше, чем мозг понимает, в чем дело. На Лизкиной шее, выбившись из плена обтягивающей блузки, красуется медальон Артура. Сто раз эту штуку на Артуре видела – миниатюрная золотая голова льва. Сейчас, на привязи обычной женской цепочки, лев смотрится жалким и заброшенным.
– Откуда? – немедленно вторит мне Рыбка, который тоже теперь узнал медальон.
– Мне подарили, – лепечет внезапно раскрасневшаяся Лизка, и побыстрее запихивает медальон обратно под блузку. – Я сама б не взяла, мне чужого не надо…