Ночной кошмар вспомнился Куркову еще раз, когда рано утром они затаскивали в ГАЗ деревянные ящики с живым спецгрузом. В ящиках были просверлены дырки, чтобы министрам легче дышалось, и этим они отличались от гробов. Но все равно Алексеичу мешало жить нехорошее предчувствие. Барсов, то ли угадав настроение подчиненного, то ли по какой-то другой причине, не включил Куркова в группу «доставки», а старшим по операции назначил Рафа. Оно и верно. Шариф был не только бесстрашен – кого здесь бесстрашием удивишь, – в минуту крайней опасности он становился убийственно хладнокровен и расчетлив. И еще Шариф не был тем первым из курковского сна, шедшим ночью по горной дороге…
Грузовик выехал с виллы с небольшой задержкой: в последний момент вспомнили о колесах, решили подкачать. Потом водиле потребовалось в сортир, куда он и скрылся надолго, покрываемый негромким, но убедительным матом, – министры, разложенные по ящикам, уже лежали упакованными в кузове. Хорошо было бы вообще послать к черту этого дурного ларионовского водилу, но геологи все еще плохо разбирались в топографии местности, могли заплутать.
– Да оставьте вы его, дурни, пусть облегчается. Может, он вообще КАМом засвеченный или паками. Думаете, спят здесь наши братья по разуму? – на свой лад успокаивал товарищей Медведев.
– Если он засвеченный, то и мы все уже прозрачные. Ты об этом лучше не говори и не думай, – посоветовал Барсов, который тоже заметно нервничал перед отсылкой груза.
В тот самый момент, когда водитель ГАЗа все же переместился из сортира за руль и включил зажигание, председателю Революционного совета Афганистана по срочному делу позвонил его племянник.
– Дядя, – сказал родственник без особых церемоний, – Ватанжар исчез.
– Когда? – спросил Амин, еще не успевший по-настоящему проснуться. Его удивило не столько исчезновение министра внутренних дел, сколько радостное возбуждение в звенящем голосе своего семейного военного человека.
– Не знают. Похоже, что уже вчера.
– Где он? Может быть, заболел?
Племянник хмыкнул и задержался с ответом. Звоня дяде, он не знал, такой ли уж новостью окажется для него исчезновение министра, или председатель отлично знает, когда пропал и куда делся герой Саурской революции.
– Дядя, у военной разведки возможности ограничены. Я не хотел задействовать КАМ. Может быть, он и заболел, но только мои люди говорят, что Ватанжар исчез. А наши славянские друзья присылают тем временем десантников и держат в аэропорту транспортник.
Теперь уже Амин взял паузу. Если между прибытием десантного батальона и исчезновением силового министра действительно существовала связь, тогда вставал вопрос: стоит ли искать «майора Мухаммеда», поднимать шум и, идя напролом, выяснять отношения с Советами по-бычьи, или же лучше действовать тихо, постараться удержать контроль над ситуацией и осторожно выяснить, кто там, в далекой Москве, мутит воду и бросает тень на плетень добрых отношений в период самого обострения классовой борьбы.
– Дядя, – напомнил о себе племянник, – надо хотя бы перекрыть аэропорт, дороги из города. Хотя дороги перекрывать уже поздно. Мы теряем время. Пора задействовать наших людей в КАМе. И гнать оттуда затаившихся врагов!
– А для чего нам время? – спросил председатель, и его собеседник поразился непривычной безмятежности волевого и решительного лидера.
«Для чего время? Если Мухаммед и правда сбежал и прячется где-то в стране – куда ему деться? Здесь у него врагов поболе будет, чем друзей. Но если русские, что-то проведав о разногласиях, решили вытащить Ватанжара, если они захотят поиграть через него в свою игру… Тогда тем более не стоит с ними ссориться в открытую – мы найдем средства и время их переубедить. Хотя, конечно, мерзавца министра к ним выпускать нельзя. Нечего баловать».
– КАМ привлекать пока не будем. Я сам поговорю с Сарвари. А вот искать должны. Мы не можем бросаться министрами. Ищите, хоть все дно Кабул-реки переройте, но найдите мне Ватанжара. Только тихо. Самолеты удерживать не будем. Проблем с Москвой я не хочу. Это ясно?
Племянник узнал наконец старого Амина. Но все равно он не понимал, уже давно не понимал, с какой стати его дядя так заботится о мнении полоумных стариканов из Советского Политбюро, повторяя ошибку своего учителя. Повторяя ошибку, рискуешь повторить судьбу! Однако спорить с председателем, тем более по телефонной связи, племянник не стал, и вскоре дополнительные военные патрули появились на улицах Кабула и на афганских дорогах.
Председатель Амин срочно вызвал к себе министра госбезопасности, но и того нигде не обнаружили. Ни дома, ни в ведомстве. Секретарь был явно растерян – товарищ Сарвари вчера уехал на незапланированную встречу с министром внутренних дел и с тех пор не появлялся. Первая рабочая встреча на сегодня назначена на полдень. Семья? Семьи товарища Сарвари в городе нет, как известно, он отправил домашних отдыхать в Советский Союз…
Амин стиснул зубы и стукнул ладонью по столу. Потом вышел в бар, расположенный перед его спальней, выпил минеральной воды. Позвонил племяннику и потребовал, чтобы тот срочно приехал, взяв с собой нескольких надежных офицеров охраны. И уже после этого велел секретарю оповестить заместителей глав силовых министерств, чтобы те явились к нему на совещание. Немедля, сей же час.
Когда лейтенанту Измаилу Горбанди сообщили, что в аэропорту проходит загрузка советского транспортника и что штатские ребята носят какие-то большие ящики, штук семь или восемь, он сам не рискнул дать приказ на проведение осмотра. Все-таки не кто-нибудь, а «товарищи» грузили спецоборудование. Горбанди лишь исправно отбил рапорт непосредственному начальнику и стал ждать указаний. Видимо, начальник запросил своего начальника или дело закрутилось по какой-то другой схеме, но когда сверху пришел ответ, что досмотр, вообще говоря, надо провести, только не обижая «товарищей», – проводить его уже не было никакой возможности: самолет набирал скорость на полосе. Однако лейтенанту Горбанди приятно было выслушать похвалу лично от капитана безопасности за проявленную бдительность и осмотрительность в действиях.
Другое мероприятие, проводившееся уже бригадой ребят из госбеза, тоже не дало никаких толковых результатов – уцепившись за грузовик, доставивший ящики в аэропорт, камовцы протаскались по жаре по всему городу и добрались до закрепленной за шурави виллы, где, как показала простая проверка документов, поселились геологи.
Вскоре после того, как самолет приземлился в Баграме, а груз был переправлен в Москву, в Фергане начали готовить к отправке новые партии «геологов», а Центр подготовки «геологических» партий в подмосковной Балашихе принялся работать в усиленном режиме.
2000 год. Москва
Ведьмочка и ангелочек
– С-слушай, ты молодец, я тебя уважаю. Они там сами бы разобрались, и ты все верно с-сообразил, – говорил Боба, ходя своей переваливающейся с пятки на носок походкой вокруг Балашова. Тот сплевывал в бурую Яузу шелуху от соленых орешков и молчал.
Конгресс пен-клубов в столице России только завершился, и в рассеявшемся пороховом дыму стало ясно, что российские «пены» не лаптем щи хлебали и за себя постоять сумели, хотя бы и с помощью «иностранного легиона» в лице Аксенова. А что такого? Футболистов-легионеров в сборную приглашают, почему писателям нельзя?
– Б-балашов, а как правильно, пушту́ны или пуштуны́? Или ты уже б-бросил чуждую эту туфту и опять тонкими особами занялся? – Кречинский сочно хлопнул Игоря по спине, так что тому почудилось даже, будто внутри нечто мелкое и жесткое звякнуло и отскочило. Может, сердце?
Беда в том, что этот здоровый писательский бык угадал – вместо сценариев, чеченцев и афганцев Балашов уже два дня занимался совершенно бессмысленным делом, выяснением перезрелых отношений с Галей, и звонок Кречинского застал его как раз в тот момент, когда он, измученный ночными бдениями, претензиями, порывами чувственности, перемежаемыми холодным молчанием, вернулся от нее домой и размышлял, завалиться ли ему на неделю спать или вызвонить Фиму Крымова и удариться в пьяный загул.
По сути, Галя права. Слишком оба умные стали, слишком ясные друг другу. И оба всё понимают, и коньячок к рассвету лишь на матовом донышке, и подушка еще долго пахнет слабым, но настойчивым ландышем. Да нет, не права! Просто она не верит в его талант, вот и все. «Смотри, не потеряй себя. Не потеряй. Талант создает мир, и мир следует за ним. А я за твоим новым героем не хочу. Он хоть и тайный, но лишен поэзии. И тебе, Балашов, его не одолеть, не ты его, а он тебя за собой утянет, и последнего лишит, как вор. Потеряешь интеллигентность и с чем останешься? С кем?» – уколола его снова прежним острием Галя, но на сей раз радости от своего еретичества Игорь не испытал. Впервые ему показалось, что это их расставание – навсегда.
– С-старик, бросай меланхолию, не то Яуза с-сейчас зацветет. Ты ж не поэт пока, а прозаик. А поволоку на глаза вывесил, как какой-нибудь М-мережковский.
Балашов отпил пива и добавил мрачно:
– Не пока, а уже.
– Что уже?
– Не поэт уже.
– А-а… Ну тогда с-слушай внимательно, уже-не-п-п-оэт. Сейчас еще полчасика кислородной ванны, и двигаем в Д-домж-жур. Там я тебе с-сюрприз приготовил.
Кречинский гаденько хихикнул, извлек из кармана плаща еще одну бутылочку «Хайнекена» и ловким коротким ударом сбил об ограду зелененькую крышечку. Быстрая, неестественно белая и густая пена выскочила из горлышка и вспрыгнула ему на рукав.
– А, бес ее в п-печень, вз-зболталась, мышь белая! – Кречинский смахнул пену с руки. – Ты только там, Б-балашов, не бычься. А то д-дам моих распугаешь.
Балашов и не собирался бычиться. Домжур и дамы – это было как раз то, что ему сейчас прописал бы доктор Боткин…
В Домжуре Кречинского ждали. За столиком сидели две девушки. Обе заслуживали внимания и вместе, и по отдельности, но дело было не в этом, а в том, что большего контраста между подругами трудно было придумать. Одна походила на прибалтийку или немку. Рослая, в теле, блондинка с огромными светлыми глазами, что бывают у немецких красавиц. Только дно под этими озерами виделось не каменистое, а помягче – песчаное, теплое. Другое дело ее соседка. Крохотная, будто Дюймовочка. Острый лукавый взгляд.