– М-машенька, м-малыш, привет! – крикнув еще издали, от самой двери, Боба поспешил к столику и чмокнул подставившую щечку шуструю брюнетку. – Умница. В-выглядишь – во! Тебе никакой отпуск не нужен. Ну, з-знакомь, з-знакомь.
Машенька, однако, не спешила представлять подругу и откровенно рассматривала Игоря, появившегося за Бобиной спиной.
– Ах, да! Это наш б-будущий классик – Балашов. Гордая личность. К-каменный век. Ну, я тебе г-говорил.
– Здрасьте, – буркнула личность. Причисление к ископаемым польстило Балашову.
– Фактура подходящая, – что-то свое отметила Маша. – А это Ута, будущая звезда немецкой журналистики.
Сперва Балашов был доволен, что находится при Кречинском и может спокойно отмалчиваться, но потом Боба стал тяготить его. Родилось чувство, что встреча эта случилась для Балашова неспроста, и Кречинский, сделав, как орудие судьбы, свое дело, теперь вполне мог отойти в сторонку. Вспомнился таксист, умчавший его в «Чечению» от Гали и исчезнувший, растворившийся в крепком чае Москвы безвозвратным рафинадом. Разговор шел о Чечне, но это был тот самый тип разговоров, которые ведутся в Москве и когда о Чечне и о чем угодно ином всерьез не говорят, а серьезно, на самом деле, только о себе. О мужчине, о женщине…
– Мне могут дать оператора, – правильно, но с сильным акцентом выговаривала Ута, – только в Чечню не дадут. До Ингушетии дадут.
– Что же так? Что за фильм о Ч-чечне без Чечни? Несерьез-зные у вас л-люди.
– Кречинский, – вмешалась Машенька, – хочешь в Грозный съездить – пожалуйста. Поезжай, наберись опыта, потом расскажешь. Ты мужик-то у нас видный. А может, уже и состоятельный стал? Нет? Так тебя любовницы выкупят…
– У нас начальство корреспондента в Абхазию послало, – сказала Ута, смотря не на Кречинского, а прямо в глаза Балашову. – Гордые были, везде сообщили – наш собкор передает с места событий. А потом абхазцы – или абхазы? – абхазцы его в заложники поймали, выкуп потребовали. И сам директор запретил его имя в передачах называть. Чтобы никто не подумал, будто мы за него деньги будем платить. Как будто не наш человек. И в Чечню уже не хотят.
– И что, вытащили?
– Говорили, сами отпустили. А может быть, ваша ФСБ его освободила. Мы не знаем, он у нас больше не появился.
– Знаете анекдот? Ч-чечены взяли нового русского в з-заложники. Говорят ему…
– Я тебя, Кречинский, не поняла, – перебила Машенька. – Сдалась тебе эта Чечня? Нам под Чечню сейчас ни марки не выделят. Мне твоя Турищева говорила, что у вас объемный сценарий, эксперты, персонажи. Азия, Афганистан, талибы. Писатель такой весь из себя самопогруженный. Интеллигент, разбирающийся в основах… Мы там на телевидение уже с три короба расписали. – Она подмигнула Уте и укоризненно посмотрела на Балашова: – А у вас и нет ничего?
– Все у классика есть. Ч-что молчишь? – Кречинский толкнул Игоря в плечо. – Ты от п-пива-то оторвись, п-просвети будущих коллег, чего ты там надумал. Про идею «открытого» д-детектива расскажи. А то – что я один отдуваюсь з-за всю революцию, как п-последний п-пуштун?..
– Ну, тут такая задумка. Есть ряд событий в мире… – Балашов уперся взглядом в пепельницу, дымящуюся, как подожженный танк. С одной стороны, говорить обо всей этой афганщине девушкам ради первого знакомства, тем паче после двухдневной тягомотины с Галей, казалось тусклым, неуместным. С другой – почему-то именно из-за афганщины на него обратили внимание. И рисковать этим подарком он именно сейчас не готов. – События на первый взгляд мало чем между собой связаны. Мы снимаем о них короткие эпизоды, частью документальные, частью постановочные, так что каждый – маленький сюжет. И постепенно выявляем связь. Ну, например, предыстория штурма президентского дворца в Афганистане…
– Это когда КГБ собственных людей из охраны Амина положил? – вставила быстроглазая, и в этом вопросе Игорь уловил, помимо обычного, хоть и не женского, любопытства, некий подвох. «Бойкая Машенька. Ничего себе», – отметил он и решил от ответа воздержаться.
– Про Амина я знаю. Но что еще? – проявила свой интерес и немка.
– А при чем тут Амин? Нам деньги под прошлое, простите, не дадут.
– Ты п-погоди, Машенька, куда ты все летишь? Вот у тебя вопрос – п-при чем здесь Амин? И у зрителя будет вопрос. А у к-классика ответец имеется. К-как, классик, имеется?
– Из каменного века? – Маша погладила взглядом волосы на голове классика, будто подсчитав среди них число седых, усмехнулась и затушила в «танке» тонкую сигаретку. У Игоря зашевелилась кожа на голове.
«Ого-го, Игорек, не сгори. Про материалы она тут же смекнула. Ведьма. Ведьмочка и ангелочек. Сладкая парочка», – пришло на ум название для рассказа о двух подружках, посланных Творцом обольстить писателя. А вот это уже Кречинсковщина. Или это то самое, о потере себя?
– Мне это очень интересно. Рассказывайте, пожалуйста, – поддержала Балашова ангелочек, решившая, что Игорек обиделся на Машин кавалерийский наскок.
«Какие глаза… Там не сгори, тут не утони. А, после Гали хоть в огонь, хоть в воду. А медные трубы никто не обещает».
– Дальше развал Союза, смерть Наджибуллы, приход талибов. Потом первая Чечня, горная война. Проводим первую параллель с Афганистаном. О нефти не говорим, говорим о людях.
– Это хорошо. У нас в Германии о нефти много сказано уже.
– Вот видите. Затем переходим к эпизоду с наркотиками – из Афгана в Европу. Обозначаем вилку: через Косово – один зубец, через Таджикистан и Россию – другой. Документов, хроники, фотографий тут полно.
– И даже п-платить п-почти не п-придется, – неожиданно добавил Боба со знанием дела.
– Но это все – вещи понятные. А дальше мы делаем вот что: вспоминаем недавний кровавый конфликт в Каргиле и соединяем с последним Дагестаном.
– Каргил? – переспросила Ута. – Я не понимаю.
Игорь споткнулся. К нему вернулось уже вроде бы рассеявшееся чувство, что он говорит не о том.
– Хотите, я вам про это потом, отдельно? Чтобы не усложнять, – предложил он не без задней мысли, но Машенька оказалась начеку.
– А вы вкратце, по существу. Мы, маленькие, тоже хотим понять, о чем мыслят самопогруженные классики. А то прямо как в совке – все иностранцам. Давайте, давайте. Мы, может быть, из-за Каргила сюда и пришли. Бобочка, возьми-ка нам еще коньячку и кофе, ладно?
Балашов пустился в объяснения, что же это за Каргил. Узлы геополитических противоречий, искра гуляет по дуге кризиса, конфликт двух ядерных держав, афганские наемники, обкатанные паками в Чечне… Каргил – не случайность, а проба сил… Локальные конфликты на границах с исламским миром – это уже начавшаяся большая, очень большая, но пока что латентная война… Бумеранг, брошенный двадцать лет назад противосилами соперничавших сверхдержав, вот-вот вернется к ним обратно с удвоенной мощью. Балашов мялся, ему казалось, что тезисы Андрея Андреича выходят в его устах неуклюжими и неясными, но, как ни странно, девушки внимательно слушали. Вот тебе и московский разговор.
– Наши шефы в Германии будут спрашивать конкретно. Что мы можем им предложить в качестве резюме? – вдруг подвела черту Ута. Балашов еще раз удивился: озера озерами, песок песочком, а твердого грунта на дне, оказывается, достаточно. – Опасность исламского фундаментализма для Германии? Под это вряд ли дадут деньги.
Игорь и сам понял, что весь проект с немцами – ерунда. Не надо никаких аргументов, довольно лишь эту твердую нотку расслышать. Болван Боба… Нет, все же наша ведьмочка мне милей их ангелочка. Уже милей? Или все дело в «анти-Гале»? Не в судьбе, а в нежелании ее принять? Вот в чем беда.
Балашов глотком уничтожил коньяк, взял Бобину непочатую сотку, опустошил и ее. В баре посветлело и потеплело. В конце концов, его дело книга, а все остальное пусть додумывает Турищева. Видимо, на его лице отразилось нежелание дальше в чем-то убеждать телевизионщиков. Или Боба с Турищевой ее предупредили?
– Мы сохраним линию и общий план, а под деньги сузим тему. Например, обозначим проблему проникновения наркотиков в ФРГ через Россию из Чечни и Средней Азии, – предложила Маша сама и добавила, выдержав паузу: – Наркотиков и афганцев-боевиков. Тех, обкатанных, как сказал господин Балашов.
– В Германию? Боевики? – искренне изумилась Ута.
– Удивлена? – спросила подруга так, словно речь шла о неожиданном любовном приключении их общего знакомого. – А что тут удивляться? Боевики попадают в Чечню, получают там легальные паспорта, потом, как российские граждане, едут к нам, получают визу в немецком посольстве, покупают билет и отправляются в Берлин. Или во Франкфурт. Или в Дюссельдорф. А уж оттуда – куда хотите. Кому командировка нужна – те так едут, а кто надолго осесть хочет – делают паспорта и дуют себе флюхтлингами. Вот и вся схема, а у вас в Европе растет армия борцов за ислам с постоянными визами и российскими паспортами. Плюс оружие из Чехии да Польши. Границы-то почти открыты. Я читала, в Берлине у каждого третьего школьника пистолет имеется…
Машенька поднесла маленькую чашку к изящному ротику.
– Это тебе только один сценарий, – бросила она озадаченной подруге.
– Дай-ка я тебя ч-чмокну в щечку! – заорал на весь бар Кречинский. – Ты ж просто ч-чудо из Г-голливуда!
– Постой, дай кофе выпить.
Балашову тоже смерть как хотелось выпить, только не кофе, а коньяка. В голове уже шумело. Он вдруг привстал и предложил Маше обменять ее коньяк на его кофе.
– Только мое кофе остыло, – предупредил он с ужасом главнокомандующего, теряющего контроль над всегда верными ему войсками, осознавая, что не справляется с родами слов.
– Нет, спасибо. Мне холодная кофе без надобности. Бобочка, сок мне принеси, побудь еще кавалером.
Но Балашов, вместо того чтобы сесть на место и успокоиться, скороговоркой произнес:
– Маша, бог с ним с кофем, можно вас после Бобы поцеловать?
Сказал и сам понял, что сморозил. «Господи, куда бы провалиться со стыда? Вот Галя бы поиздевалась, этот позор увидев! Не успел от подола отойти, как уже осрамился. Талант чистоты, талант чистоты!» Балашов даже прикрыл глаза, словно в предчувствии пощечины, но услышал неожиданное: