– Это очень верное решение, Аркадий Степанович. Если оно уже принято, то это очень верное решение. Потому что если вы не примените силу, то это сделают ваши и наши враги. Американцы ведь не будут сидеть сложа руки и смотреть, как уничтожают их граждан в Тегеране. Уйдет в небытие Картер, прилетят железные ястребы. В Новом году надо ждать большой войны в Персидском заливе. А границу с Ираном товарищу Амину не удержать. По моим сведениям – вы простите меня, Аркадий Степанович, но у меня есть источники в моем парчамистском подполье, – по моим сведениям, ему и Кабул уже не удержать. Да вы сами это видите, иначе стал бы он, гордый сын пуштуна, просить помощи? Не стал бы. Но нет ему доверия в афганском народе, не хотят простые люди зверств, репрессий. Устали они. Им земля нужна. А армия как волнуется! Если уже в Кабуле танкисты восстали, вы представляете, что в дальних провинциях творится? Какие там настроения? Какой там авторитет у политруков?
– Представляю. Здесь и сосредоточены все сомнения наших руководителей. – Обычно простой в речах Калинников невольно перенял «вздернутый» стиль собеседника. – Наши войска войдут, а ну как народ их за агрессоров примет? Уровень сознания масс низок. Народ решит, что мы поддерживаем репрессии! А мы не поддерживаем репрессии! А реакция в мире? Оттого и думаем долго. У нас ведь как говорят: семь раз отмерь, один – отрежь. Дурное-то дело – оно нехитрое.
Бабрак, несмотря на тяжесть в членах после приема пищи, поднялся и подошел к окну. В чешской столице было мило, очень мило, с деревьев еще не облетела листва. Казалось, так бы и жить, как живут эти уцелевшие и покойные в безветрии листья. Так бы и жить здесь послом – с женой, детками, любовницей, «бехеровкой» этой чудесной…
– Аркадий Степанович, решение о вводе – очень своевременное и верное. Иначе американские империалисты высадятся в Иране и возьмут под контроль нашу страну. И поверьте мне, опытному революционеру, – товарищ Амин не станет возражать против этого. Скажу вам со всей революционной прямотой: многие его проблемы – его, не революции – будут тогда решены. А американские военные базы протянутся дугой от границ Туркменистана до самого Памира.
Калинников усмехнулся, представляя себе, как штатники тянут на Памир свои «Першинги». «Интересно, он и впрямь в это верит? – спрашивал себя генерал, слушая убежденную речь Кармаля. – А ты сам?»
– Если Советский Союз хочет спасти коммунистические начинания братского народа, то он направит войска. И не один батальон, не одну дивизию… Но даже всей армии ему не хватит… Не хватит даже армии, если он выступит под знаменами Хафизуллы Амина!
Калинников откинулся в кресле и закрыл глаза. Странная это вещь – власть. Одному – вот этому, например, товарищу – желанна явная власть. А ему самому куда более полной, ценной, представляется власть тайная. Калинников ощущал и радость превосходства, и общий душевный подъем. Все быстрым маршем шло к тому, что именно этому красивому мужчине, этой его «разработке», доведется сыграть важную роль в истории. А значит, и ему, Аркадию Степановичу Калинникову. Это и есть тайная, анонимная власть. Сила упоительная… Только что это будет за история? О чем прочтет его, советского генерала, внук в школьной учебной книге? Собственно человеку Аркадию Степановичу это было не столь уж важно, но генералу Калинникову приходилось задумываться о таких вещах.
– Что бы вы сделали на моем месте, Бабрак? Не свергать же нам Амина? Не предлагать же уйти в отставку? Вот бы обрадовалась контрреволюция!
– Никогда нельзя переходить реку, сжигая за собой последний мост. Хафизулла своими перегибами, своим мелкобуржуазным нутром расколол партию, и теперь врагов, лютых врагов, скрытых недругов, у него там больше, чем сторонников. И не бандиты обрадуются, если его сменит другой лидер, способный успокоить и примирить народ. Не бандиты – простые люди вздохнут спокойнее и шире. Заплутавшие да запутавшиеся сложат оружие. Я ведь тоже пуштун, но Амин… Племенные и родственнические интересы Амин поставил выше интересов страны. Посмотрите, кто теперь заправляет в его окружении! В кабульском подполье две трети людей тут же примкнут к нам, стоит ему уйти. Приведите разумного политика, приведите за собой дальновидных людей, и источник контрреволюции иссякнет сам собой.
– Крамолу говорите, Бабрак. Кто же может сменить нынешнего председателя? – опустил до полушепота свой голос Калинников.
Бабрак быстро вернулся от окна к столу, налил себе еще шнапса. Он казался взволнованным и даже вдохновленным, хотя его собеседник мог голову – нет, не голову, но что-нибудь тоже ценное, к примеру, часы – дать на отсечение, что похожий текст афганец проговаривал про себя уже не раз.
– Я думаю, в Кремле хорошо знают афганскую элиту. Наших лидеров знают там, – поправился он, – найдут нужного человека. Мои товарищи, те, что спаслись от террора, – это пользующиеся большим уважением люди. Вам надо только решиться на один, пусть и болезненный шаг. Поверьте, необходимый шаг. А все остальное мы сделаем сами! Сравните – один шаг, один надрез скальпелем или же долгая война против измученного и озлобленного народа. Ради которого и делалось все! Мы готовы взять на себя это бремя, наши сторонники только ждут этого.
– Может быть, еще можно сместить товарища Амина демократическим путем?
Если бы не примиряющее «еще», Кармаль воспринял бы слова гостя как издевку – он едва не поинтересовался в ответ, нельзя ли было сместить Иосифа Сталина тем же демократическим путем? Но вместо этого Бабрак сказал:
– У нас все руководители сменялись самым демократическим способом. И Закир Шах, и Дауд, и товарищ Нур Мухаммед Тараки.
«А ты сам не боишься стать следующим? Следующим после Амина?» – спросил глазами генерал КГБ.
– Воля народа движется вперед извилистым путем. И чтобы соединить ее с властью, нужна смелость. Как говорят французы, кураж. И сила. Одного не хватит, не достанет другого – лучше сойти с пути в сторону. – Кармаль посмотрел на Калинникова долгим взглядом, и тот, наверное, впервые уловил сжигающий народы огонь власти.
– Мой народ – народ воинов. Он хорошо умеет воевать. Слишком хорошо. Лучше, чем умеет жить в мире. Амин не научит его жить в мире.
По приезде в Москву Калинников сразу же явился к Крюкову. Тот выслушал генерала внимательно, но Калинникову казалось, что начальник, обычно сосредоточенный и внимательный к докладам, думает о своем.
Калинников подготовился. Он убедительно изложил ту точку зрения, что объективные и субъективные предпосылки как раз созрели для того, чтобы заменить отчуждающегося от народа и от истинных друзей товарища Амина ручным товарищем Кармалем. Выгоды налицо, даже если история про парчамистское подполье на добрую половину была плодом воображения опального политика. Собственно, когда генерала посылали в Прагу, все это и ему, и Крюкову, было понятно, так что Калинников тем более недоумевал, отчего это его доклад встречает даже некоторое раздражение начальника СВР. Неужели в Кремле за два дня что-то передумали? Вот тебе и пражские пирожные…
– Что он там говорил? Какая поддержка ему нужна? Армия? Может быть, весь Варшавский блок двинуть по зову товарища Кармаля? – заскрипел Крюков, попутно ставя коротенькие закорючки на листе бумаги.
«Вот уж точно, фамилия делает человека», – ехидно заметил про себя Калинников.
– Подполье. Сколько у него людей в подполье? Могут они блокировать армейские части? Могут они повернуть их против гвардии Амина? Хоть одну часть? Гвардию?
Калинников покачал головой.
– Так, хорошо. Уже хорошо. А почему вы, Аркадий Степанович, думаете, что «братья-мусульмане» примут Бабрака? Почему не наоборот? Им ведь нужна война! А мы, ничего не приобретя, заодно потеряем доверие просоветски настроенных слоев. Генералитета. Интеллигенции. Как вы все лихо шашками размахиваете.
Генерал понял наконец, что Крюков разговаривает вовсе не с ним, а с самим собой или же еще с каким-то невидимым оппонентом. Может быть, и лучше было сейчас помолчать, но Калинников все же возразил:
– Я думаю, что если мы не сместим Амина, то потеряем многое. Очень многое, если не все. И потеряем скоро. А уж Кармаль, не Кармаль – это вопрос не моей компетенции. Афганистану нужен твердый, но взвешенный политик. Может быть, руководство видит другого, но мне другой неведом. Практически у нас есть правительство в изгнании – у кого на руках бывают такие карты, товарищ Крюков?
– Да, карты. То-то и оно, что не вашей компетенции…
Крюков вздохнул. На вчерашнем совещании совместной комиссии по Афганистану Иванютенков светился, как начищенный пятак. Армия после событий в Иране уже рыла копытом землю – Установу удалось получить добро от Андронова, – и теперь от Крюкова требовалось лишь обеспечение поставленной задачи. А он сомневался. Может быть, и пора было менять Хафизуллу, даже наверное надо было менять Амина, как сношенный башмак, и, скорее всего, прав был Калинников, но вот смотрел Крюков на этого сытого, довольного генерала, сидевшего напротив со всей своей правотой или даже правдой, и чувствовал, что эта правда ему – как кость в горле. Крюкову очень хотелось разубедить Андронова, к которому надлежало явиться через час. Но разубеждать было нечем… Карты… Тьфу…
Генерал Калинников не ощущал сочувствия к начальнику и не желал занимать его место. Ему хватало звезд на погонах. И он порадовался, что успел привезти белокурой внучке пирожные из Праги. Поскольку теперь, похоже, в течение многих недель ему предстоит возить дочери дубленки.
1979 год. Кабул
Дубленки
– Лев Михалыч, вы опять с покупочкой! Сколько же вашей супруге баранов надо? Одного не достаточно? – кричал Вася, ощупывая очередную дубленку, приобретенную Медведевым. Поглаживал и морщился: – Фу, воняет как…
– Чего ты орешь в ухо? Одну жене, две – тетке, она в театре трудится, одну – сеструхе, а те две – на сберкнижку. И тебе советую, а то так голоштанником и останешься. Твоя-то, небось, тоже тебе в спину вопьется, если голяком приедешь бескалымным. И на что тогда командировочные? Жратвы у нас и так в достатке, сидим, считай, на довольствии.