Ларионов оценил точность такого решения. Пришедшие на помощь строителям добровольцы-«геологи», в прошлом отслужившие в десанте и теперь решившие тряхнуть стариной, – такому героическому сюжету не то что афганцы, ему даже комиссия Госкино поверила бы. Все выдержано в стилистике семидесятых. Лишь бы их там и впрямь не грохнули, Джеймсов Бондов этих…
С виллы Ларионов отправился к Шакирову, но того не застал и остался дожидаться в посольстве. Действительно, посол поехал к Амину. «Молодец «новый», – отметил про себя Ларионов…
Товарищ Амин ждал появления у себя советского посла. Ждал, потому что вся история с бомбами и взрывами была инициирована его разведкой, а исполнена одной из «ручных» групп оппозиции, созданных давно, еще при Тараки, для «наживки».
После бунта танкового полка, после получения разведкой сведений о готовящемся восстании правых в самом Кабуле Хафизулла впервые всерьез задумался о том, что почва действительно может уйти из-под его всегда таких крепких ног. Обычная уверенность в себе оставила Амина, и его домашние, его красавицы-дочери с удивлением стали замечать, что отец все чаще вспоминает об их близком, но до сих пор параллельном существовании. Амин заходил к ним в покои и подолгу молча вглядывался в прекрасные лица своих женщин. Нет, личное мужество ничуть не покинуло его, но вдруг словно другое, ранее дремавшее зрение открылось душе, и он увидел, как велика и сложна якобы принадлежащая ему, доступная его воле страна.
По ночам, втайне от всех, он начал беседовать с шахами, спрашивать у них совета, восхищаясь, как удавалось им держать в руках эту на три четверти пустынную землю, где меж правителем и подданными лежат фиолетовые пески Регистана, горные седые перевалы Гиндукуша и безмолвные черные камни Дашти-Марго. Но шахи разговаривали с Амином неохотно, презирали его и тем самым усугубляли его гулкое одиночество. И тогда председатель вновь и вновь решал, что Москва, только Москва, какой бы слабовольной и бесхребетной она ни стала за три десятка лет бесцветья, все равно лишь она может помочь ему докричаться до самых глухих ущелий.
Амин снова просил о военной помощи. Просил у посла, у военного советника, и у партийного инструктора тоже просил. Просил, хотя его племянники, его образованные советчики уже открыто напоминали ему о троянском коне, убеждали не верить Советам. «Мы сами справимся, дядя. Расчистим Кабул, а потом стравим их, врагов. Они сами передерутся меж собой», – уверяли воинственные родственники. Они исправно проводили чистки в силовых ведомствах, гнали поганой метлой ненадежных, укрепляли кадры, усиливали верными людьми политсостав в армейских частях, готовили хитрые ловушки оппозиции.
Амин смотрел на племянников, слушал, кивал головой, давал даже указания негромким своим, но властным голосом, поощрял, корил за недостатки, однако глаза его и днем и ночью видели пески, снега и камни, за которыми маячили тени тех, от кого он должен был прятаться в глиняном кувшине Кабула. Тени были его народом, но он ощущал ненависть к этому народу за свое кабульское одиночество, за ясную уже недоступность народной любви. Он ненавидел народ все больше и все больше жаждал отомстить этим твердолобым упрямцам, призвав Советы, чья большая армия вразумит их наконец, как следует правильно жить в этой стране. И бомба в общежитии была маленькой хитростью, коей надлежало подтолкнуть Кремль. Не армию, так хоть полк, хоть батальон – но с боевым заданием. Хоть взвод… Потому что сквозь дырочку в плотине втечет река и разольется по пересохшим, как больное горло, афганским арыкам.
Примерно через час после того, как хмурый Шариф рысью отправился к строителям, а Ларионов – к Шакирову, с Барсовым связался Центр. Командиру «Зенита» предстояло срочно явиться к военному советнику Мамедову и получить от него инструкции. Весь личный состав предписывалось держать в расположении вилл, а любые перемещения по городу – прекратить. Временно.
«Черт, что же делать с Рафом?» – раздумывал Барсов. Близился комендантский час, высылать за Шарифом людей было опасно, но и оставлять ребят в общежитии тоже не представлялось возможным – командир чувствовал, что «Зенит» вот-вот могут кинуть в дело, где и Кошкин, и, уж конечно, Шарифулин могли понадобиться куда больше, чем строителям. Минуты капали ледяными стеклышками за ворот – надо было выбирать одно из двух неприемлемых решений. Пора выбора, командир…
Барсов вызвал Медведева и Куркова.
– Михалыч, я к Мамедову, ты – за старшего. Чтоб в город никто носа не высунул, пока не вернусь. С Первой виллой держи связь, там тоже пусть затаятся, как мыши в норке.
– А чего воякам от тебя понадобилось?
– Не воякам. Это Центр. Кажется, началось. Алексей, ты мухой жужжи к строителям, успокой их там, скажи, скоро афганские саперы приедут или еще что – ты на голову сообразительный. Но Шарифа с Васей верни мне сюда.
– Один я, что ли, поеду? Ты мне спину хоть закрой. Дай кого-нибудь, – насупился Курков.
– Да, роту автоматчиков. И вертушку в придачу… Вон, ножик перочинный возьмите, товарищ Курков.
– Шарифу легче не будет, если я заплутаю, товарищ Барсов. Комендантский час на носу, – упирался Курков. – Или мне в комендатуре дожидаться, пока здесь социализм построят?
Барсов резанул Куркова недобрым взглядом. Ему вспомнилась Прага. И все-таки за Шарифом надо было послать именно Алексея, чья «мистическая сила» казалась родственной черному, отталкивающему других городу.
– Тарасова бери на руль и вперед. Ты ведь лучше всех Кабул знаешь, все уже обнюхал, облазил. А в комендатуру не залетай. Не надо нам этого. Никак этого сейчас нельзя, понял? Давай, майор Курков, двигай, минуты дороги. Мог бы – поехал бы сам.
Курков вздохнул и поднялся. Нет, не быть ему начальником. Это дело Михалычей. А ему за шибкое его любопытство другая судьба.
– Что, решились опускать главного пуштуна? Ну, ну, – бросил он напоследок и растворился в загустевших сумерках.
По описанию Ларионова Шариф нашел общежитие без труда. По пути, уже неподалеку от цели, их остановил было афганский патруль, но, услышав, что русские, сразу же отпустил. Правда, офицер от добрых чувств постарался втолковать Рафу что-то об опасности, но вскоре бросил это занятие за бесполезностью.
Труднее оказалось попасть в само здание, одним крылом упиравшееся в пустырь. Внимательно осмотревшись и обойдя эту плешь земли по широкой дуге, бойцы осторожно пробрались к дому, опасаясь не столько неожиданностей со спины, сколько неприятностей сверху, из замерших в тревоге слепых окон.
– Строители на всякие гадостные выдумки народ ушлый, – предупредил Рафа Вася, в свое время успевший подхалтурить сезон в стройтресте.
Шариф не ответил, его смущал ненужный в этой ночи, острый и мирный, а оттого особо подозрительный запах запеченной в костре баранины.
Уже подобравшись вплотную к стене, Раф несколько раз крикнул «Свои!» и рывком метнулся к двери. Вася бросился вслед, но споткнулся и ударился коленом о камень. Громко и убедительно выругался.
– Точно, свои, – отозвались сверху и принялись открывать наглухо забаррикадированную дверь.
– Мамаев курган они там возвели, что ли, – сердился Вася, озираясь по сторонам. – А ты стой здесь, как орхидея в лунном свете…
– Стройбат, – шепотом объяснил суть явления Шариф. – А ты, орхидея, когда спринтуешь, под ноги смотри, а не на звезды. На звезды успеешь насмотреться.
– Ладно, учи… – буркнул Кошкин. – Отворяйте, черти, ворота! – крикнул он. – Нам что, общагу вашу штурмом брать? Тоже мне, Измаил!
Чертей эти слова, видимо, проняли. Кто-то за дверью хмыкнул, хихикнул, и створка наконец подалась.
– Геологи мы, геологи, – объяснял Вася, вглядываясь в озабоченные лица мужчин. Это были не лица, а бронзовые плоские маски, наклеенные на бархатный лист темноты.
– Заблудились? – звонкой монеткой выкатился из глубины женский голосок. Кошачьи глаза поблескивали, изучали гостей.
– Говорят, вы тут скучаете, жалуетесь, что хлопцев не хватает гарных. Вот нас и послали с культурной программой. Я пою, а заслуженный артист Чукотки Шарифулин травит анекдоты. Как Райкин.
– Э, ты, вышэл твой Райкын, – с выраженным кавказским придыхом сообщил кто-то, – сваих дэвак хмури.
Пока Вася представлялся, Раф выскользнул наружу, быстрой ощупью прошелся вокруг дома, мимо стоящей неподалеку изрядно подгнившей «Волги» и вернулся назад.
– Э, анэкдотчик, ты плыви отсюда. Клоуна своэго пэлэнай и плыви. Чэво мэлкаешь, туда-сюда мэлкаэшь. Наблюдат мэшаэшь.
– Артурчик, что ты их гонишь? – возразил новый женский голос. Кошкин прикинул в уме, сколько он уже обходился без серьезного женского общества, и проникся к себе сочувствием.
– В самом деле, Райкин, ты давай либо туда, либо сюда. Проходи со своим акыном. У нас и без вас весело. Обхохочешься. Нас тут подрывать собрались, а даже милиции нет, – вступил быстрый шепоток.
– Что без света сидите? – вместо ответа спросил Раф, все еще держа дверь открытой.
– А чтоб нэ подстрэлыли. Чтоб дырку в галаве не прасвэрлили. И тэбэ, дураку, у калытки свэтытся нэчэго.
– А ты умный мужчина! Тебе сюда гранату в окно закинут в тряпке – вы и не заметите. И вся оборона у вас хреновая, все по-армянски, – сообщил Вася, желая сразу разобраться с этим нахальным Артуром, чтобы потом спокойно можно было заниматься делом.
– Дам тэбэ по башкэ, свэтло станэт всэм!
– Да хватит вам, мало дури на одну голову, так две нашлись! Артур, уймись, ребята, может, толк понимают.
– «Волга» давно на причале тут? – Шарифа, казалось, не касались Васины разбирательства.
– Какая «Волга»? – шепоток вырос в тщедушного немолодого мужчину. «Инженер», – про себя определил Шариф.
– Под окнами у вас.
– Да уж месяца два стоит, – сообщил тугой женский голос.
– Ховорят, шо с ней мотор уже сняли. То на запчасти, – пояснил еще один строитель.
– Кто говорит? – сухо спросил Раф.
– Та афханцы, злодии. До базару тащут, – шмыгнул носом строитель и отступил в тень.