Разговоры разговариваем
Логинов пошел на поправку столь же решительно, как и вспыхнул гриппом. Такие они, здоровые. Оттого и страшно за них. На Руси только хворые живут долго. Иммунитет. Да-с. Логинов еще лежал бледный, со впалыми серыми щеками, но вдруг начал спорить – и навещающие его Балашов с Машей, и ухаживающая за Володей Ута сразу угадали, что болезнь побеждена, выгорела в пепел.
– Видишь, недуг его от угрызений совести. Сейчас угрызения прошли, успокоился и сразу оздоровился, – объяснял Маше Балашов свое видение ситуации, но та только посмеивалась – тоже мне, придумщик. Болезнь – от вируса, и нечего тень на плетень наводить.
Балашов хмыкнул и замкнулся.
– Ты, Балашов, не дуйся, как ребенок. Это хорошо, что ты у меня такой. Кто-то же должен быть такой. О совести помнящий. – Маша задержала спутника за рукав, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Был бы ты другой, я бы с Логиновым тогда уехала.
Балашова это откровение утешило мало и к больному он вошел с изначальной обидой на него. И еще: уже в подъезде его начал преследовать неприятный запах, как будто каша у кого-то подгорела.
Так что, пока подруги о чем-то своем шептались на кухне, мужчины с ходу вошли в ближний бой.
– Воры и дороги. Воры и дороги – все ведь сказано уже о нас. О вас! И это во всем. Да еще жандарм, который решает, кому из воров по какой дороге грязь месить. Главный вор. Вот это весь ваш особый путь! – хрипел Логинов. Он восседал в кресле, нога на ногу и раскачивал огромной, как лодка, тапкой. Одет он был по-барски, в махровый длинный халат.
– А то, что Россия от энергии зависит втрое больше, чем Запад? У нас две трети индустриальных центров в холодной зоне, а вокруг тайга! География и та особая. Не можем мы на европейский рынок по свободной цене товары выдавать, у нас это тепло в себестоимость ведь вложено. Как здесь без сильного государства?! Володь, горелым пахнет, нет? Не чувствуешь?
– Сейчас всюду горелым пахнет, – по-своему понял Игоря Логинов. – Прямо, не Балашов, а Булгаков. Вечная мгла легла над городом Ерушаламом. Нет, Игорь Валентинович, воры, дороги да жандармы. Вот ваша мечта: большой синенький жандарм, который всех чеченцев в узбеков перевоспитает, всех воров из РАО «ЕЭС» или Газпрома приструнит, лампочку Ильича ка-ак вкрутит им в зад, и тепло да свет потекут в города российские. Бред! Никакого особого пути нет. Запад, Запад, и только Запад. У них там хоть чеченцы, хоть турки, хоть кто.
– Да какой же Запад, барин? – Балашов со злостью провожал взглядом раскачивающуюся волосатую ногу. – Сам же говоришь, воры. Пока досыта не наворуются, некогда им, государственным ворам, государством заниматься. Какой тут Запад! И больше скажу: здесь кто не был вором, тот не станет и святым.
– Ага, вот тут согласен. Согласен. Это еще Соловьев, кажется, говорил, что в России встретить святого легче, чем честного человека. Потому как не по делам у нас людей меряют, а по порывам душевным. Язычники, язычники, все божков в деревьях да камнях слушают. Уши приложат и ждут-гадают, когда те за них из бревен дома-то выстроят! А так согласен, хорошо сказал: кто вором не был, не станет святым. «Кто упал ниже, тот поднимется выше», – так в Писании говорится. Только надо еще, чтоб кто стал святым, в воры уже не возвращался. Культура грехопадения у нас ох сильна… Суды надо укреплять, наблюдателей приглашать, вояк отставных наших на Запад отправлять, переучивать, к мирной жизни приучать. На это надо денег просить, тут стесняться нечего, тут умолять надо. И Интернет, Интернет расширять, не жалеть денег. Это ведь такой водопад, ему только дай дырочку промыть, он всю эту русскую идею, всех этих ксенофобов державных наших окаменелых смоет.
– Так ты еще и идеалист? Интернет – средство. Как автомобиль или танк. Все равно ездить поперек рядов будут!
– Вот и нет. Паутина торговать честно научит, потому что быстро все, открыто, и крантик поставить негде. У нас же где воруют-то? Где «нельзя» висит. Для того и запрещают все, что для удобства. Полный гомеостазис, получивший точное биологическое место – застой. А Интернет крантик-то им спилит. Студентов научит. Военных. Гэбэшников даже. Ментов и тех научит, и быстрей, чем грамоте, это я тебе говорю. Да, если хочешь, я тебе еще больше скажу: чеченская война, или, вернее, кампания военная – какая это война? – это не за нефть война. Это империя как раз за свой крантик борется. Если в общем, в большом брать, и не мельчить снова про газ да про разборки олигархов. Чеченцы-то давно уже сетевое общество построили. Интернет, маркетинг освоили. Что, не знал?
– Может быть, они и в космос первыми полетели? Махмуд Эсамбаев. – Балашова пугала увеличивающаяся амплитуда логиновского тапка.
– Я не идеалист, а ты, выходит, типичный. Объект пропаганды. Вот почему тебя со мной в связку прицепили. Разумно. Теперь понял я задумочку эту.
«Да, а я думал, это тебя ко мне подцепили», – проворчал себе под нос Балашов, но Логинов не обратил на это никакого внимания. Казалось, он не с новым приятелем разговаривал, а лекцию читал аудитории. Еще бы галстук к халату…
– Вот, вот, Эсамбаев. Наши мундиры голубые так и представляли: фрагментированное общество, клановое. Ни на организованное сопротивление не способны, ни на самоуправление. Так точно и говорили: кто у них самый большой ученый? Ага, Эсамбаев. А политик кто? Тоже Эсамбаев. Или Хасбулатов. Потому и нарвались. Как в Афгане, по той же схеме, точь-в-точь.
– А что, там нет ста пятидесяти кланов? Что, там кого-нибудь признают, кроме своих старейшин? В том-то и дело, что как в Афгане…
– Да? А про горизонтальные связи, про сетевой маркетинг чеченский ты слышал? Про исламский интернационал? Про суфиев? Тоже нет? Вот, послушайте, послушай…
На кухне тем временем шел другой разговор.
– Ну что, подруга, ожил твой мужчина? Кричит как! Выздоравливающий мужчина может быть очень шустр. Даже Кречинский после хвори знаешь какое выдать мог!
– Маша, я не знаю. Хочу в Германию вернуться. Ничего еще не сделали, а устала уже так, как будто старуха я стала. Как сердце мне вынули. Как вы так с этим живете? – Ута, когда ощущала утомление, долго подбирала самые простые русские слова.
– А, ты об этом? А к этому здесь привыкают. Свыкаются. Как с троеточием. Я думала, ты за этим и приехала.
– Не знаю я теперь, зачем приехала я. А ты как с этим? Что значит, как троеточие?
– Вот смотри, гербалайф помнишь? Так гербалайф – это как раз сетевой маркетинг. Как распространялся, вспомни – через знакомых, от семьи к семье. Так? Без всякого государства, советской власти, госраспредсоюза или как его там. Так сказать, из рук в руки. Вот тебе и схема формирования суфийского братства – вроде масонов, только исламских. И еще доисламские течения. А какие связи у суфиев! Государство наше – это замок на песке, его можно просто не замечать, а все, весь настоящий гербалайф пропускать по такой вот пирамиде, по такому клановому дереву. Теперь идет война, а знаешь, какой в войнах смысл? Смысл, который существует объективно, помимо осознаваемой воли воюющих сторон. Это информационный обмен. Война, прости за цинизм формулы, – это самый интенсивный способ обмена информацией между системами, до нее друг для друга закрытыми. Объявление войны – крик быть услышанным.
Балашов задумался. Может статься, Логинов прав в своей фрейдистской формуле, и сейчас, в их с Логиновым короткой войне, тот на самом деле, подсознательно, передает сигнал о самом себе. Только что это за сигнал? Игорь утратил нить беседы и ответил рассеянно:
– Да? Что-то я не особенно слышал о богатстве чеченского народа.
– Вот в этом я не сомневаюсь. У вас с «чеченцем» твоим геополитика! Куда тебе до текучки, до нашей тысячи мелочей. А иначе, может быть, ты и услышал бы, что еще в девяносто четвертом, девяносто пятом и даже девяносто шестом те журналисты с Запада, кто Грозный посещал, просто поражались обилию товаров, машин всяких супермодных. Как в Кабуле, точно. Я в восьмидесятом чуть с ума не съехал, когда их магазины увидел. А тоже пели нам – клановое общество…
– А в Москве или в каком-нибудь Свердловске их в девяносто четвертом что, не было, машин этих крутых?
– Были. Только в Москве и в Свердловске все эти прелести уже через чинуш шли, облагались там белым и черным налом, и потом в Москве и в Свердловске за это за все под взятки на самом верху ВПК да металлы редкие за белый ноль на Запад гнали. А там – государство в государстве, федерация в федерации. Свои маленькие частные армии для охраны и доставки, свои финансы, никаких взяток «внутри», только наружу, под нас. А уж как ком покатился, так суфийские слабые, ну, не слабые, а мягкие верования стали закаляться. Вот и переплавились в ваххабизм. Который мы же, кстати, во время арабо-израильской войны очень даже поддерживали. А частные армии – в настоящую армию. Вот тот же Хаттаб в девяносто пятом году приехал, и пошло дело.
– А при чем тут Интернет? Значит, за контроль, за товары копья ломаем?
– А при том. Шамиль Басаев знаешь какую программу чеченцам предлагает? Тотальное обучение народа Интернету и современным бизнес-технологиям. Исламская модернизация. Вот тебе Эсамбаев! И еще одна деталька: знаешь, чему обучают в Университете джихада? Да, да, у пресловутого Зии Назари, того самого, кто талибов финансирует. Университет этот часто у нас называют университетом подготовки террористов. Но учат-то там террористов, или воинов джихада, чему? Минам одним, думаешь, фугасам? Языкам учат. И русскому тоже, кстати. Тому же бизнесу и тому же Интернету. Компьютерам, спутниковой связи.
Говоря это, Логинов поднялся и стал расхаживать широкими шагами по комнате, держа руки за спиной. «Холстомер», – почему-то прозвал его про себя Балашов. Он слушал и одновременно старался представить себе, каким будет собеседник в старости. Говорят, что возраст выпячивает, обостряет подбородок и скашивает, заводит к затылку лоб. Подбородок у Логинова и без того колючий, а лоб пока еще ничего, высокий. Держится. Вот тонкие губы уголками вниз стекут. И еще не дай бог шамкать начнет. Игорю от этой картины вдруг стало жаль Володю. Больной, уже несущий в себе стариковство, а все ищущий правду вовне себя… И так вымирающий аристократ. Ну зачем тут Шамиль Басаев!