– Зря теряем время, – сказал и Володя, как обычно жестко отсекая вопросительные интонации. – Я этот метр с кепкой знаю. Слов будет много, а дела – ноль. Импотенция. Ну и нашел ты себе «генуина»…
Когда человек ушел и Миронов вернулся к столику, неся в целлофановом пакете какую-то папку, Логинов поспешил откланяться: «спасибо за пиво». Но Андрей Андреич, кажется, как раз пришел в настроение пообщаться.
– Пива? Да, верно. Пиво без водки – голому рубаха. Деньги на ветер кидать не будем. Девушка, водки три по сто. Какой? Да белой, холодной. Надеюсь, у вас здесь не один джин? Вы ведь, Владимир, водку пьете? Товарищ ваш говорил, тоже в Афганистане отмечались?
– Отмечался, но не там, где вы. Дворцов не брал, афганцев не стрелял и вам помешать старался, чтобы по незнанию страны дров не наломали. Но куда там, специалистов кто же слушает, у вас свои советчики были.
Балашов готов был провалиться сквозь землю. Ему жаль стало маленького кругленького Миронова, выбравшегося из своего уютного гнезда ради Логинова и от него же получившего уже оплеуху. Все-таки в какой же степени справедливость связана с контекстом… Но Андрей Андреич нимало не смутился.
– Значит, вы, Владимир, из тех, кто как раз джин пьет. Так, так. Но водку еще потребляете, от жизни нашей российской еще не оторвались окончательно. Вчера-то водку пьянствовали, печаль заливали.
Логинов запнулся, удивленный проницательностью этого грубо вылепленного из белковой глины человека. Может, запах? Перегар?
– А я думаю, водку в России по темноте да по бедности джину предпочитают. Джин из свеклы не выгонишь, – обернулся он к Игорю.
– У меня товарищ в Кабуле джину предпочтение отдавал, а как вернулся, как здесь на якорь встал, так все, как забыл. Ларионов, резидент наш. Ты, Игорь, о нем слышал… Только водка. Так сказать, крепки обычаи родного края и не случайны… Случайностей вообще не бывает. Вот встретились – тоже есть глубокая внутренняя связь. Вы, Владимир, там когда пребывали?
– В восьмидесятом.
– Вот видите? И я из первой командировки в восьмидесятом отбыл. А теперь в «Джоне Булле». А иностранцев водка губит. Уж на что Бабрак привычный, наш был мужчина, а от водки рухнул.
– Да, я думал, он от моджахедов рухнул. Хозяевам разонравился, КГБ его и снял, – Логинов вновь обратился вроде бы к Игорю.
– Верно излагаете. Только когда Михал Сергеичу он, как вы, Владимир, высказались, надоел, это был уже не Бабрак, а только тень Бабрака. Осанка его, речь, блеск этот шизоидный революционный умел он создавать в глазах. Я его видел в восьмидесятом. А потом запил по-черному – Ларионов рассказывал, как сам видел: референты к нему дипломаты с водкой заносили. Наши советники следили за ним, чтобы не впадал в запой, так он референтам – заносите, говорит, на подпись бумаги. Ну те и идут к нему гуськом с дипломатами. И умер-то в Москве от цирроза – конец судьбе знаменательный. А вот, к слову, говорите, советчики свои у нас. А вы наших советчиков читали? Слушали?
– Ваших почитаешь! У вас же секретные все. У вас, наверное, даже туалетная бумага с грифом, не то что докладные.
– Ха, – обрадовался Миронов, – туалетная бумага… Надо будет наших посмешить. Только отчетов наших и докладных записок не потому вы не видели, что такие уж секретные мы, а потому что в Москве их в стол или на дальнюю полку. А иголку вы в правильное место вкололи – специалистов кто слушает, у партийных свои советчики были. Вот я как специалист и говорил, а вы не слушали – помощь хороша от того, кто в ней нуждается. Вот Горбачев перестал нуждаться и помогать перестал.
– Андрей Андреич, Горбачеву теперь хорошо, ему все равно. А вот как с заложниками нашими быть? Володе очень нужна, нам нужна эта помощь.
– За оплату, – мрачно добавил Логинов, кажется, начавший понимать, куда клонит гэбист. Миронов посмотрел на часы и покачал головой, протер ладонью лысину. «Опаздывает», – сказал в нос, про себя.
– Вы, Владимир, очень точно все понимаете. Но буквально. По-большевистски, по-германски. Это потому что водку все-таки без пива пьете, не разбавляете. Оттого сухость в мыслях появляется. Односторонность. Заинтересованность – она разная бывает. Разной, так сказать, природы вещей.
– Сейчас заинтересованность у всех одна. При нынешних зарплатах ваши коллеги, как никогда, спаяны с народом. Идей-то нет больше, – не удержался Логинов. Игорю не нравилось, как тот вел разговор, и он постарался выправить то и дело уползающую в сторону от дороги змейку беседы.
– Андрей Андреич, так что делать сейчас? Вот писал-писал, а тут прямо в жизнь вписались.
– Вот ты понимаешь. Потому что писатель. Все писатели хоть немного, а мистики. Да, вписались, потому что притянули. Я давно замечал – есть люди, которые на себя события тянут, как черные дыры. Плотность вокруг них такая собирается. Только придумают что – оно и возникает. Я вот такая дыра, а тебя увидел – тоже в тебе есть мистическое. Анастасия мне сразу сказала – такой скромный, тихий, а содержательная аура идет.
Миронов с заметным удовольствием выдувал, словно воздушные шарики, словечки «аура», «мистика», «черная дыра», жмурился, поглядывая то на Балашова, то на Логинова. Но вдруг он вскочил с возгласом: «Академическое опоздание, как всегда!» – и побежал по лестнице, прихватив пакетик. «Минутку, человек мой пришел».
– Так, снимаемся. Снова человек, снова минута, долгая, как жизнь… Ловить нам больше здесь нечего. Опасайтесь случайных связей. Точно сам сказал – дыра. Черная. Сейчас сядет там снова, конспиратор хренов, и через полчаса с новым пакетиком вернется, будет нам мозги, прости уже за резкость, парить. Все они так работают. И работали.
Балашову тоже было досадно, что Андрей Андреич сорвался с места в столь неподходящий момент, когда он как раз вспомнил о секретарше. Но на сей раз, вопреки предсказанию Логинова, Миронов вернулся скоро:
– Вот, знакомься, Игорь Балашов, писатель, мой товарищ. А это Владимир. Приглядись внимательно. Тоже в Афгане был, а теперь журналист, – представил он сидевших подошедшему вместе с ним мужчине. Балашова удивила могучая грудная клетка, не вмещавшаяся в сукно пиджака. Казалось, что у мужчины где-то в бронхах застрял торцом барабан. Пол-лица, породистого, «министерского» лица, закрывали большие темные очки, поблескивавшие тонкой золотой оправой.
– А это – Василий Брониславович. Кошкин. Я тебе, Игорь, рассказывал – славы у него столько, что на броне не увезешь. Ликвидирует бандформирования – уже двадцать лет. А их что-то все больше и больше.
Миронов крепко пожал Василию Брониславовичу руку и подставил под него стул.
– Здрасьте приехали. Ну, Андрей Андреич, вы даете. Говорил, свои люди, а тут журналисты, – проворчал Василий Кошкин, но за стол сел. – Сперва вот так, пиво, воды, а потом фотографировать начнут. Вам что, вы пенсионер, а я-то на работе. – Он глотком осушил подоспевшую кружечку «Карлсберга» и пальцем ткнул дужку очков на переносице. – Жара снова идет. Вот лето дурное, не погода, а американские горки.
– Ты, Вась, цену не набивай. Люди тебя ждали с нетерпимостью, помощь от тебя предложить хотят, а интервью им от тебя не нужно, интервью я сам дам.
«Интересно, а давние знакомые мироновские все эти приговорочки понимают?» – подумал Балашов и, вглядываясь в лицо носителя славы на броне, старался угадать, что же там прячется за очками. Кошкина он помнил по старой фотографии, что показывал ему Андрей Андреич, – на фоне изрешеченного дворца Амина физиономия Васина там была симпатичная, молоденькая. Красавец, можно сказать.
Словно читая его мысли, Кошкин снял очки и повесил их на пивную кружку, использовав дужку вместо переносицы. Открывшиеся глаза оказались белесыми, будто выгоревшими. Балашову стало не по себе, он отвел взгляд.
– Ну что за предмет у вас выкрали?
– Тут такая квинтэссенция, Вася. – Миронов опередил уже собравшегося приступить к рассказу Логинова. – Есть некий гуманитарный фонд. Ну, ты понимаешь, а антисептики – к чеченам. Парень у них честный на проверке настоял, мол, куда девается добро… С Владимиром собирался беженские наши синекуры прочесать. Вот и провел инспекцию. Прямо возле «Адлера» его с помощницей на диету. Как, Вася, не займешься? Перспективу не просматриваешь?
– Просматриваю. Вы, Андрей Андреич, меня всегда перспективами озадачиваете. Только вопросик разрешите задать, товарищ полковник? Вашим журналистам. А вы почему со швейцарцем не поехали? – Кошкин вновь снял очки и посмотрел слепым взглядом сквозь Логинова. Тот ответил ему таким же немигающим, убегающим вдаль лучом.
– А господь хранил. – Опять опередил Логинова Миронов. – Простудился человек, в жару слег, и спасся. Как тебя в Кандагаре. Помнишь!
– А то нет! Вы тогда, Андрей Андреич, меня и потравили лепехами-то! Я в подотчетный батальон нацгвардии десантуру и не повел, в лазарет к Юленьке угодил. Клял еще вас страшными проклятьями. А духи по дороге мин накидали – двое из десантников там как раз и подорвались, пока я на Юлькиных отварчиках отходил! – Кошкин раскатисто захохотал своим тугим барабаном.
– А ты тогда тоже говорил – случайность. – Миронов довольно потер ладони, и, оставив своего бывшего подчиненного и Логинова, принялся объяснять Балашову разницу между случайностью случайной и случайностью судьбоносной. Много времени на это ему, как обычно, не потребовалось, объяснение уместилось в одной кружке пива – человек по имени Вася, оказывается, спешил на службу.
– Через неделю со мной свяжитесь… Через Андрей Андреича. Попробую пробить по нашей линии.
– Как, целую неделю?! – воскликнул Володя.
– Скоро только кошки родятся. И то не у всех. А в этом деле – трупы появляются. Если живы еще ваши деятели, если не грохнули их чечены как иностранных шпионов, то тянуть долго будут. Сперва следы заметать, потом торговаться. Еще меж собой будут собачиться – часто их на этом ловим. Так что просите того, кто сверху есть, если есть, чтобы долго. И немцам вашим скажите, пусть не очень-то налегают на разных всяких «волнах» – от этого цена повышается, сторговаться сложно. А выкуп пусть готовят. Втихую. Если это вообще чечены, Андрей Андреич.