ет чуть ли не четвертинка кавказской крови, что в Дагестане у него близкие родственники, которые уже вовсю выясняют по своим голубиным почтам, куда «непримиримые» спрятали полезного швейцарца.
– Кречинский, а какой, прости, народности твои родственники? Чеченцы, что ли? – только и спросил в изумлении Балашов. На что тот ответил небрежно:
– А бог знает какой. Не помню.
Балашов решил, что приятель, как водится, привирает, но Маша эту надежду развеяла, подтвердив, что даже на свадьбе их сугубо гражданской появились какие-то дикие люди в папахах, вусмерть напоили хозяина, на неделю поселились в квартире Кречинского и исчезли лишь после того, как заявился управдом и потребовал снимать в квартире сапоги с набойками – по всему дому звон шел такой, что жильцы, при всем уважении к семье Кречинских, грозились в следующий раз прислать участкового.
Ладно, у Балашова не было родственников с набойками, он жил не на Арбате, не воевал в Афгане, не работал на радио. Он сделал что мог. И на Машин вопрос он мог прямо ответить – были в жизни моменты, когда он ДЕЛАЛ. Например, году в девяносто первом двадцатого столетия от Рождества Христова. Он был ТАМ, стоял в живом кольце, держа за руки незнакомых людей, чьи лица даже и не запомнил толком в отблесках огней, многократно отраженных глазами и каплями дождя. Зато их руки он помнил. И себя помнил – было страшно и весело кругом, а в душе родился непривычный, неведомый, даже радостный покой – не личный, а большой, исторический, что ли. Покой и вера, уверенность, что внутренняя жизнь, так охраняемая, оберегаемая им доселе, впервые по-настоящему связалась с внешней жизнью, и от этого теперь все будет хорошо. Нет, не хорошо, а правильно. Да нет, не правильно. Истинно будет. Вот. Не потому, что будущее будет лучше прошлого – так только идеалисты-демократики думать будут. На материализме воспитанные. А потому что нет уже прошлого и будущего, а есть эта связь. Уже навсегда. Оттого – хорошо. Оттого – победа.
Но он знал, что ему ответит Маша: «Дело знакомое на Руси, порода не новая – «радостные идиоты» называется. Вроде тех, что сперва на Зимний перли, а потом Колыму осваивали, усатого славя. Только тут еще хуже вышло, потому что глупее. Живое кольцо! Даже глупее, чем те, кого на Хруще развели. Вас-то вообще на туфту купили. На два танка! Декоративных. Те-а-тр. Театр Красной армии, пяток режиссеров, десяток антрепренеров, несколько тысяч отборных идиотов-актеров из города-героя Москвы. И еще двести миллионов облапошенных зрителей».
И еще добавит: «Одно утешает меня, Балашов, что ты хоть орден на себе не таскаешь. Защитника Бэ Дэ. Что ты хоть рассказик написал. Прозвучал, хоть здесь из лохов выбился».
Так что про связь обретенную, про главное его дело Игорь благоразумно упоминать не стал, а вместо того насупился и сказал только:
– Могу, Маша, могу. Я сам еще не знаю, что я могу, но чувствую – не случайно все так вот складывается.
– Ты что, тоже на мистике двинулся? Как «чеченец»? Не зря Логинов говорит, что ты нужного человека откопал, что ветераны спецназа – все на голову больные, а твой еще и мистикой контуженный. Неслучайными связями. – Маша встряхнула головой и отвернулась к телевизору, включив его на полную громкость. Затылочек у нею был аккуратненький, маленький. Кажется, возьми в ладонь, надави покрепче и все, и выскочит ядрышко. Балашов испугался себя. Он понял, что ошибся и что сейчас Маше все равно, чем бить его, Белым домом ли, Мироновым ли. Может, и впрямь лучше им пока расстаться? Тут, словно вызванный дух, и позвонил спасительный Миронов.
– Приезжай, разговор есть, – голос его на сей раз прозвучал непривычно, по-деловому.
– Когда?
– Что – когда? Как говорил тебе, в пять часов, – вроде как даже удивился «чеченец», будто говорил он о пяти часах только что, а не несколько дней назад. – Да, демократа своего сомневающегося возьми, вопросы к нему имеются.
Вася Кошкин хоть и не подал виду, что рассказ Логинова показался ему интересен, но за дело Картье ухватился сразу. Про «Хьюман Сенчури» дурных разговоров пока не ходило, так что развернуть эту темку с гуманитаркой через своих ребят было бы очень свежо и здорово. На премиальные или на повышение зарплаты рассчитывать, конечно, не приходилось – долги бы хоть к ноябрьским выплатили, и то бы знатно, и на том бы спасибо, но утереть нос бездельникам из контрразведки, разводящим возню на месяцы и годы со всеми этими «хейлор-трастами», стоило – нечего пальцы гнуть, мол, мы работаем интеллектом. Интеллектом гусинские с березовскими работают.
Правда, был у Васи и стратегический интерес – в их осведомленных кругах шептались, что после того, как Ельцина сменил их «медный всадник», скоро всплывут наверх хорошие, свои люди, и вместе с ними, как водится, пойдут и кадровые перетасовки. Ну, а тут уже, под такой расклад, можно было с делом Картье за какого-нибудь кита зацепиться. Но для этого следовало как можно быстрее вытащить швейцарца, взять его в оборот и раскрутить его и его дивчину насчет пресловутого «Сенчури».
Собственно, найти Картье не представлялось Васе особенно сложным делом, для продвижения в котором был только один-единственный, но зато отработанный путь: выйти на хорошо ему известных чеченских старейшин, выяснить, какая группировка одолжила швейцарца у мировой общественности, через посредников связаться с главарем, или, как говорят, с полевым командиром, договориться о цене, найти «спонсора» – ту же «Хьюман Сенчури» – в конце концов, где же им еще гуманность проявлять? – и купить господина Картье вместе с его голубой. Вот и вся спецоперация. Ну, потом, для порядка, можно было бы полазать по горам за гражданами бандитами. Но не высоко. Таковы правила этой игры, дающей жить обеим заинтересованным сторонам в сложных условиях нынешнего смутного времени.
Правда, случалось, выходили и неприятности – некоторые граждане бандиты были личностями чересчур уж вспыльчивыми, они могли заложника от полноты чувств сразу и грохнуть. Но тогда и взятки гладки. А бывало так: начинали ссориться меж собой раньше времени, то есть до получения выкупа, или, говоря по-русски, принимались делить шкуру неубитого медведя. Таких вариантов Вася не любил, они выходили нередко боком, всяческими непредсказуемыми гадостями – то заложника стрельнут, а то прямо при передаче «принимающая сторона» может его людей сюрпризом одарить.
Так с братьями Бараевыми недавно вышло: местное МВД отличиться хотело, с ним не посоветовавшись. Инициативу они, видишь ли, проявили… Младший Бараев, обиженный, и заложника, чинушу краснодарского, и половину ментовского отдела положил ПТУРом. Который, небось, они ему же до того и продали. Вот какие дела. Этого, последнего сюжета он не мог допустить ни в коем случае, потому как заложники заложниками, заложников много, а своих людей надо как зеницу ока беречь – это такой закон у них был, еще с тех, старых времен. Как говорил мудрый Андрей Андреевич Миронов, войны выигрывают не армии, войны выигрывают люди. И добавлял – наши люди…
Но для этого и носил пока погоны битый кот Василий, в этом-то и была его тонкая работа – спокойно разобраться, с кем его мальчикам предстоит вступать в отношения натурального обмена. Ха, по горам ползать… Интеллектом они работают… А он чем? Нет, Вася Кошкин толк в деле знает и знает, что если заложник жив, то вытащить его можно одним путем. Как тот же Андреич говаривал, «третьего не дано», «терциум нон поддатум». С другой стороны, в деле Картье история выходила непонятная, левая какая-то.
Две недели прошло, а чеченского следа и в помине не было. Ну, не было и не было – нередко голубчиков месяцами держали, цену набивали, но на сей раз Вася чувствовал носом, что дело не складывалось в привычный пасьянс. К кому ехал швейцарец, если Логинов остался в Москве? Как смог так быстро найти билеты? Почему в сообщениях прессы говорилось о «Волге» с мигалками? Если водил Картье знакомства с кем-то из крутых, то зачем в первый раз колесил на Логинове? Как успели только появившегося на гостеприимной ингушской земле иностранца вычислить чечены?
Нет, такие вещи готовятся. На случайную удачу рассчитывают только что молодые джигиты, на которых ребята, подлетевшие на джипе, как-то не похожи. Ну не летают джигиты возле «Адлера» на джипарях! А что если это не чеченцы пошалили? Что, если кто-то другой не хочет инспекции честного господина? Вася решил присмотреться к «Хьюман Сенчури», не поленился обратиться к бывшим знакомым из «внешней», пошел на поклон к коллеге из контрразведки. Но нет, никаких прямых указаний на левые дела фонда не было. Разве что, как обычно, коллеги сообщили доверительно, переходя на шепот и поглядывая по сторонам, на всякий случай – мол, прямых нет, но все равно мутная это водичка – гуманитарные фонды. Все они, кто больше, кто меньше, на чеченов работают… Кто работает, как работает – это спрашивать после такой присказки было занятием бесполезным, секретность у коллег такая особая, у интеллектуалов. Жить на сто лет вперед научат, а как что спросишь по делу, так тебе секретность. Значит, надо было зайти с другого конца. И концом этим, как ни крути, выходил Логинов.
– Смотрите, Андрей Андреич, – так же шепотом, с оглядкой, советовался он с Мироновым, – с немцами работает, раз? «Немецкая волна», говорите? Тоже вражий голос. Сами знаете, кто там у них на радио сидит. Всякая сволочь диссидентская. Теперь дальше. В первый раз поехали – не нашли ничего, так? А второй? Захворал ваш Логинов? А, может, он сказался хворым? Да? Ну и что, что писатель навещал? Опытный человек жар себе в момент сообразит. Да что опытный, любой студент знает. Да, да, и я в академии пользовался. Но редко – я там с медсестрой одной завязался, любую справку мог отработать. Честное слово. Где сейчас? А вам что, справки нужны? Да нет, мне уже тоже без надобности. Мне теперь все больше главврачихи встречаются. Кому медсестры, кому итальянки… Так сдается мне, что либо кинул швейцарца проводник Логинов, либо забыл нам рассказать, к какому доброму дяде он господина Картье отфутболил.