Генерал посмотрел обалдело на сержанта, потом на Ларионова:
– Все, тронулись… Ух… Блях… Цирк-шапито!
Десантники только выдвинулись из Баграма и сразу встали. Перед их колонной на Кабул катилась другая дивизия (как потом понял Ларионов, это была часть той самой, ставшей вскоре знаменитой, «дикой дивизии», составленной из таджиков и узбеков). «Дикие» впереди остановились, им в хвост уткнулись шедшие за ними части. Ларионов поспешил в голову колонны, раздвигая встревоженных солдат, крича, что он из советского посольства, и требуя старшего. На него махали руками, материли и показывали на все четыре стороны света.
По обе стороны дороги, до горизонта, до самого неба, как вздыбившееся волнами море, простирались зелено-голубые виноградники. Пахло жженой краской, впереди дымились перевернутые машины, лежали убитые солдаты. Их было много, человек восемь. Представителя СВР поразили лица живых, бродивших вокруг трупов, – по ним блуждали растерянные, виноватые улыбки, словно им неудобно было за тех, кто из шалости устроился прилечь на земле. Наконец перед Ларионовым возник офицер, назвавшийся старшим.
– Майор Ибрагимов.
– Что случилось, майор Ибрагимов? – как можно спокойнее спросил Ларионов.
– Из зеленой зоны стреляли.
– А вы что, спите? Вы что, в «Зарницу» играете? Дай им в дышло!
– Нам приказ – не стрелять.
– А танки у тебя есть, Ибрагимов?
– Есть.
– Так что же ты, майор?! Разверни и дай! Твоих же людей крошат!
– Куда развернуть-то? – Майор часто-часто моргал и переминался с ноги на ногу. Видно было, что он и рад бы дать, да сомневается. – Вы штатские. А меня потом как развернут, как дадут! Приказ у меня – не стрелять!
Ларионов понял, что убеждать Ибрагимова бесполезно.
– Подцепи танком машины, оттащи в сторону. Ты здесь всю армию держишь, Ибрагимов.
Через полчаса колонна опять поползла длинной зеленой ящерицей, несущей в своем чешуйчатом чреве тысячи разных человеческих жизней, скрепленных с этого дня и уже надолго – как разные листы бумаги огромной стальной скрепкой – одной судьбой.
Курков решил навестить смежников – военных. Он отправился к полковнику Подколодову, о котором слышал как об опытном офицере и с которым имел общих знакомцев на гражданке. Но вместо Подколодова, которого, конечно же, куда-то перевели, он как раз попал к генералу Гусакову. Генерал обедал, пребывал в добром духе и встретил гостя, вопреки ожиданиям, едва ли не по-семейному.
– А, садись, садись. Стопочку?
Курков присел и от водки отказываться не стал.
– Никогда не надо отвергать хорошее. Его и без того мало, – произнес Алексей Алексеич одну из своих любимых присказок.
– Ну и закуси. Мои тут подсобрали кое-чего. Генеральский паек, блёнть.
– Да, по русской традиции. Как император Петр Великий говаривал, хороши изобретения голландские и свейские, но не отменяют они закуски рассейской.
Гусаков радостно загоготал:
– О, правильно сказал! Видна армейская выправка. А то утром смотрю на тебя – что-то, думаю, он малохольный какой-то. Угова-а-аривать… Разъясня-ять… А ты, вишь, на деле боец! Нормальный наш, боевой товарищ! Я тоже по утрам кислый бываю. – Генерал выдержал паузу и вновь грохнул раскатистым хохотом: – С бодуна!
Курков хотел было заново объяснить генералу свои сомнения, но отказался от этой идеи в тот самый миг, когда увидел накрытый «пайком» стол. Самое лучшее, что он мог сейчас сделать, – это расслабиться и получить удовольствие, выпить с Гусаковым водки, закрепить отношения – кто ведает, как оно там повернется… Выпить, а затем попытаться увидеть младших офицеров – из тех, кто пойдет по его объектам. Хоть словом перемолвиться, хоть в глаза глянуть…
В гусаковскую трапезную вошел лейтенант:
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться!
Высоченный розовенький лейт был чем-то похож на самого Гусакова. Он держался без робости, с любопытством поглядывал на штатского. У Куркова даже мелькнула мысль – не сынишка ли это генеральский подкрепиться пришел?
– Давай, обращайся, чего хочешь?
– Товарищ генерал, мне поручено взять штурмом министерство связи, а там река, мост через реку оказался. Так вопрос возник – пройдут бээмдэшки или не пройдут? По ширине, имею в виду.
Гусаков нервно сглотнул и глянул на Куркова:
– По ширине… Ясно, что не по диагонали. Ты это, погоди за дверью. Сейчас вызову тебя.
– Сын друга, понимаешь? Отправили, понимаешь, недоросля в армию, дружок и попросил присмотреть. А вышло вот как. Ну, что там с мостами, а?
– Вы б собрали этих лейтов, я бы им объяснил наскоро, где там углы, а где диагонали. Я мостики эти ходил-переходил, а у них щечки больно розовые. Только времени уже мало, мои тоже инструкций ждут, – дипломатично высказался Алексеич. Он благодарил судьбу за этого лейтенанта – Гусаков согласился, лишь заставил гостя заглотнуть подряд «посох» и «стременную».
За колодец кабельных линий связи отвечал Шариф. Перед тем как отправиться в город, он и его люди долго и тщательно возились с взрывчаткой, прилаживали к ней часовой механизм. Стас Тарасов расхаживал с длинными щипцами и хватал ими все, что попадалось на пути, вызывая недоумение у бойцов других групп, которые никак не могли взять в толк, с какой стати взрослый дядя ударился в детсадовское баловство в самое неподходящее время – Тарасов таскал чужие ботинки, рюкзаки и даже проявил виртуозность, умудрившись сцапать железной клешней курковскую шариковую ручку.
– Груши тут нечего околачивать! В тебе что, обезьяний пращур проснулся на почве нервного истощения? – раздраженно накинулся на Тарасова Курков.
– Да я тренируюсь, Алексей Алексеич.
– Ты ими еще во рту поковыряйся! А ручку дай сюда.
Тарасов ручку вернул, как, впрочем, возвращал на отведенные им места ботинки, рюкзаки и прочие предметы – правда, возвращал тоже щипцами. Но когда группа Шарифулина собралась к отправке, Курков молча пожал Стасу руку. Рафа он отозвал в сторону и на прощание шепнул:
– Давай, дух, держись. Мухой туда по-тихому слетайте и обратно. И спокойненько там, по уму. Без переселения душ.
Две «Волги» с бойцами подкатили к площади без трех минут семь, за сто восемьдесят секунд до начала комендантского часа. Площадь успела опустеть, лишь утомленные службой полицейские лениво перебрасывались друг с другом словами, стоя у ресторанчика. У Рафа с самого начала, стоило лишь ему взглянуть на этих плюшевых полицейских, родилось хорошее чувство. Все и впрямь можно сделать спокойно, правильно. Нравственно сделать.
Шариф перед выездом, как и другие его ребята, хлебнул горяченького – на виллу вместо бронежилетов завезли несколько ящиков водки, – и оно, горяченькое это, прогревало душу, побуждая к поступкам исключительной нравственности. Полицейские удивленно взглянули на два авто, остановившиеся поблизости, и двинулись к машинам. Через минуту на площадь въехал грузовик, вставший подальше, возле люка колодца. Однако на него афганцы не обратили внимания по той причине, что из «Волги» вылез вдупель пьяный шурави и на корявом дари принялся выспрашивать, где затерялось в этом проклятущем городе советское посольство. «Родное посольство, последний причал!» – кричал он время от времени по-русски. Стражи порядка никак не могли понять, что означает диковинное слово «причал», и, наверное, охотно показали бы этому наглецу, где в городе Кабуле после семи вечера зимуют раки, но была в парне особая, безобидного свойства лихость, которая примирила с ним афганцев. «Катился бы ты подобру-поздорову, шуравушка, восвояси».
Пока Шариф развлекал полицейский наряд расспросами, незаметно выскочивший из грузовика Тарасов, прикрываясь корпусом машины, лязгнул щипцами, в мгновение ока сковырнул люк колодца и оттащил в сторону. В открывшуюся дыру на веревках были спущены два тяжелых заряда в рюкзаке. Люк закрыли, Тарасов и его помощники прыгнули в кузов. ЗИЛ подкатил к «Волгам», Шариф еще покривлялся, благодаря «гидов», и машины исчезли с площади. Время, как показалось Рафу, чудесным образом остановилось – длинная стрелка на часах проползла только пять минут.
А еще через семь минут, промчавшись по затихшему городу, группа вернулась на виллу, где натолкнулась на Полянина. Командир ощущал себя не в своей тарелке и оттого был изрядно заведен. Столь скоро увидеть диверсантов он никак не рассчитывал. Не успели добраться до места? Вернулись? Он этого опасался. Он сомневался в этом авантюрном плане, он едва согласился на отправку на площадь группы Шарифа. Лучше было не мудрить, а прямым штурмом, как в сорок пятом. Теперь он окончательно убедился, что совершил ошибку, проявив уступчивость, поверив, будто «профессионалы решат вопрос». И вот эти хваленые профессионалы просто-напросто вернулись домой.
– Что, скоро только кошки родятся? Почему здесь?! Сорвали все, барбосы! – налетел он на самого высокого, на Стаса Тарасова.
Тот щелкнул щипцами и задумчиво посмотрел на Полянина:
– Мы в ресторане шашлыка перехватили. Капитан Шарифулин в счет премиальных угощал.
– Какой ресторан! Да вы пьяны! Я тебя в Союз отправлю! Знаете, что мне ты?!
Тарасов еще раз внушительно щелкнул щипцами и вдруг тоже вздернул голос в блатную истерику:
– Да? Родиной пугаешь? Родиной пугаешь, начальник?! А ты знаешь, чем пугаешь?! Знаешь, что не запугать советского человека родиной!
Полянин испуганно моргнул. Понял, что сморозил что-то не то. Лишнее он сморозил. С морально-политической точки зрения.
– Вы мне потом ответите, – буркнул он и побежал искать Куркова – жаловаться. Но в этот миг, ровно в четверть восьмого, город потряс мощный взрыв, положивший конец полянинским сомнениям и внесший и его имя в список героев начавшегося вторжения.
Для господина Пита все было ясно. Ясность для разведчика – понятие двойственное, она предполагает общее видение, но должна подкрепляться статистикой. Питу было ясно, что русские «созрели». Еще в середине декабря он отправил в Штаты сообщение, что Советы готовят штурм. Но когда агент, близкий к источнику в советском Генштабе, сообщил о масштабной переброске войск на юг, а наблюдатель в Кабульском аэропорту – о приземлении «миротворцев», когда из Праги в Москву отправился Кармаль, а из Москвы исчезли сразу несколько крупных чинов военной разведки и госбезопасности, когда Кабул тем временем стал наполняться странными геологами, больше интересующимися госучреждениями и городской топографией, чем полезными ископаемыми, – Пит, отмечая эти приходящие сведения галочками на графике временно-событийной развертки и видя, как сгущаются, собираются в хищную стаю графитовые птички, как зависает эта грозная стая над цифрой-жертвой на оси абсцисс, уже с 99-процентной вероятностью готов был утверждать, когда и как русские начнут дело. Один процент ошибки он по-стариковски отдавал случаю. «Поправка на ветер маловероятна», – говорил он, призывая эвакуировать из Кабула до конца декабря сотрудников посольства США, вывезти документацию, свернуть легальную агентурную сеть.