Именно благодаря Чары бомон стал завидовать Логинову. У русского узнавали завтрашние новости, ему предлагали дружбу и даже деньги, лишь бы поделился своими всезнающими джиннами. Но Логинов тем бережнее прятал туркмена от чужих глаз. Нет уж, дудки, в этих краях свой кувшин с джинном другим не передают — аукнется!
Чары в глазах Логинова представлял и загадку, но он же давал разгадку. Собранные воедино живот и уши — они осуществляют функции мозга, они ставят логические функции себе на службу. Токи слухов, втекавших в ухо, оседают в животе, обрабатываются особыми ферментами, те расщепляют и транспортируют в шлак ложные наслоения, и вот на тебе! А ферменты Чары — знание жизни да звериное на нее чутье битого ей Ходжи Насреддина. Азия-с. Опыт выживания не логикой, а навыком связи. Дудки вам!
Как просто все связано, если есть ухо и фермент, и восхищался и страшился Логинов. Ему нравилось собственное представление о том, что мир Кабула близок к животному миру, но не в дарвинистском только смысле, полагающем низкое значение животного в иерархии развития. В эволюции. Но есть еще иная близость. Осиный мир слуха. И это разгадка. Загадка же в том, что осиный мир, по мнению наблюдателя Логинова, может существовать только в обратном времени, в состоянии, когда предугадывающей индукции не нужно, будущее дано заранее, а неизвестное прячется там, где для Логинова — прошлое.
Чары безошибочно угадал настроение Логинова и старался изо всех сил на свой восточный манер укрепить его.
— Ты, Владимирыч, другой, чем другие. Другие на ишаке лицом вперед хотят в Азию въехать, а ты носом к заду сидишь. Вот он под ними упрямится, а под тобой шагает. Ишак ведь!
Туркмен сам хохотал, довольный найденному сравнению.
— Отчего же под ними не хочет?
— А ты ишака спрашивал, отчего он упрям?
И Логинов принимал объяснение.
Или другое. Логинова поражало, что цены на жилье в Кабуле рвались в рост круче, чем в Москве. Он не понимал, кому нужно жилье, если всякому опытному мужчине здесь ясно, что война еще вернется в столичные края, и новые переделы грядут, и на долгую жизнь кто рискнет закладываться?
А туркмен хохочет:
— Лицом к хвосту. Вот чем ты меня купил. Слушай туркмена, он знает. Теперь героин и терьяк прут. Доходы знати. Что сейчас 100 рублей, через лето за 10 000 не купишь. Талибы держали опий-реку в берегах, а теперь разлив. Значит, деньги тоже поплывут. Опий на Москву дальше пойдет, американцу зачем такой опий останавливать… Американец с опия деньгу сшибет. Тут понимай: тут все ко взаимной выгоде. Какая война? А дольше Бога тут никто лямку тянуть не собирается. Только бешеный Хакматьяр. Но ему что, за ним персы…
Вера в джинна росла, и естественным образом Владимиру пришла в голову дерзкая задумка.
Несмотря на то что Чары постоянно поминал добрыми словами свою родину, Логинову в Кабуле все реже думалось о его туркменских коллизиях. Зато все чаще — о тех боевиках Назари, с которых началась его новая одиссея. Ведь в основании смысла его перемещения лежала гипотеза об их существовании! Но это пока только гипотеза!
Однажды он решил довериться Чары:
— Скажи, Чары, ты когда-нибудь встречался с боевиками?
— Ай, боевики! Чьи люди тебе нужны, Владимирыч? Что ты все пляшешь вокруг костра? Ты прямо в него шагай!
— Назари.
Логинову показалось, что Чары расстроился.
— Э-э. Я с ними за дастарханом не сидел. Они арабы. А встречать — что за невидаль… Сам Назари у Ниязова в Ашхабаде столовался. Только арабы — дело не мое. Они жизнь и не жизнь другими глазами видят. Пальцами перед носом крутят. Вот так, э! Уставшего верблюда либо погонять, либо развьючить…
Логинов этих слов не понял, но только через неделю поинтересовался, что имел в виду туркмен. Про верблюда тот уже не помнил. И тут Логинову пришла в голову каверзная мысль. А что, если предложить Чары интервью со Смертником? Обещать гонорар. С каким-нибудь будущим смертником. Не это ли значило «погонять верблюда»?
И Чары согласился. Только посмотрел на патрона странным взглядом. Этот взгляд вернул Володю в то московское прошлое, когда ему казалось, — когда ему после смерти Картье казалось, — что все Мироновы знают про него нечто такое, что от него самого, при всем его аналитическом уме, скрыто.
Был в Кабуле еще человек, который временами помогал Логинову, в том числе при получении информации. Полковник Курой.
Огромный афганец в столицу приезжал редко. Разведчик состоял теперь при штабе маршала Фахима и слыл одним из самых осведомленных людей на северных и центральных территориях Афганистана. Миронов попросил старого приятеля позаботиться о Логинове ко взаимной их с Мироновым выгоде. Курой просьбу выполнил, не поинтересовавшись, что за выгоду ожидает Андрей Андреич. Логинов жил в достойном отеле, за его благополучием следили люди-тени, а в филиале Национального банка Пакистана на его счету всегда лежали деньги. Их не хватило бы на роскошь, но в достатке имелось на жизнь. Кроме того, полковник время от времени снабжал журналиста информацией из разряда той, которую не достать было даже туркмену Чары. Курой цедил сведения о том, что происходит на самом кабульском верху. У афганца на то имелись свои резоны. И встречаться с Логиновым полковник лично не торопился, как тот ни желал увидеть этого человека.
Лишь в марте 2003 года у Логинова состоялся с полковником такой разговор, который можно было бы посчитать настоящим знакомством.
Курой обращается к Фахиму с просьбой Весна 2002-го. Афганистан
Весной 2003 года все политические лагеря готовились к тому, чтобы открытие перевалов и, соответственно, начало нового военного сезона встретить во всеоружии. Заключались последние зимние союзы. Талибы и другие партизанские группы переформировались после поражений 2002 года и обещали соперникам увлекательный новый раунд войны.
Маршал Фахим и полковник Курой выполняли соглашение, достигнутое между ними в дни падения Кабула. Курой защищал интересы маршала, вел в его пользу разведку и ждал, когда тот выполнит свою часть их договора. Работать стало сложнее, чем при Масуде. Последнего так уважали в Панджшере и за его пределами, что в информаторах был скорее избыток, нежели недостаток. С Фахимом дело обстояло иначе. Его опасались, многие на него смотрели как на вынужденного союзника, но редко как на защитника. Так что в работе Курой мог положиться лишь на тех проверенных людей, что пришли с ним, а не от Фахима. Впрочем, и врагов не стало больше. Враги не то что уменьшились числом, а измельчали в сравнении с временами, когда воевал Лев Панджшера. Дробность врага раздражала полковника, но это не помешало ему предотвратить нешуточное покушение на маршала.
После этого Фахим пригласил разведчика к себе.
Круглое лицо таджикского военачальника в тени дувана казалось глиняной маской. Масудовка, низко натянутая на лоб, схватывала голову тесным обручем. Мозг за маской был встревожен. Тяжелой ладонью маршал время от времени поддевал снизу наверх короткий и шарокий, боксерский нос. Избавиться от Фахима собирались залпами из ПТУРов по кортежу с двух позиций. Исполнителей нашли афганских, причем с запада, из Герата, но Фахим был убежден — то не иранцы, то не Исмаил Хан, то не Хакматьяр. Действовали напролом, напрямую. Разведчики Куроя подтверждали: посредников — узбеков или пакистанцев, в этой истории не замечено. Фахим грешил на американцев. Но не мог найти ответа на вопрос: то ли Вашингтон отчаялся в политических технологиях, стремясь закрепить позиции своего ставленника Карзая, то ли решил больше не утруждать себя «дипломатиями» в отношениях с недавним союзником, теперь превратившимся в помеху? Или все же они еще стараются перехитрить афганских полевых мастеров, надеются столкнуть таджикских генералов меж собой? Попади ПТУРы в цель, вспышка войны между людьми Фахима и Исмаил Хана, хозяйничающего в Герате, становилась делом времени…
Неудавшиеся убийцы на допросах раз за разом уверяли, что главное было отстреляться, а доллары им обещали не за голову маршала, а за залпы.
И что теперь делать ему, самому сильному военачальнику севера? Вступать в войну с американцами? К ней он не готов. Еще рано. Сейчас ему ох как потребовалась бы поддержка русских. Но нынешние русские не помогут. Им все равно. Русские были хорошими врагами. Они враги лучше, чем друзья. Хотя те бы помогли. Но эти…
Вот об этом говорило с полковником Куроем глиняное лицо.
— Страшно, когда из души народа выпадает сердце. Не дай нам Аллах пережить такое. Такое — навсегда. Русские со всем смирились. Им конец. Разумнее воевать, как это делаем мы. Ты согласен со мной, благородный воин?
Курой склонил голову.
— Тогда отчего я сегодня не могу сделать то, что раньше делали Шах Масуд, и я, и Исмаил Хан, и другие?
И этот вопрос разведчик оставил без ответа. Что лишнюю воду лить, если известен ответ… Да маршал ответа и не ожидал услышать.
— Мне нужен союзник. Долгий союзник. Мне нужен тыл. У Ахмадшаха был Панджшер, а меня в Кабул вытащили, как улитку из ракушки. Я допустил ошибку. Теперь надо исправлять. Готовиться. Год, два. Они торопятся меня убрать. Они угадывают, зачем мне время.
И снова Курой промолчал. Он не хуже собеседника понимал, что тот не мог не быть в Кабуле, не мог не делать того, что делал. Знал и то, что Фахиму, как и ему, ясно, отчего на северных землях свою игру, свою партию белыми фигурами мог бы повести только Шах Масуд. По той же причине, по какой Курой готов бросить на чашу весов не только свою жизнь, но судьбу свою, весь ее вес и смысл, чтобы узнать убийц Масуда — но не стал бы рисковать тем же Горцем, приключись такое с маршалом!
Полковник молчал. Он решил на сей раз добиться желанной платы — знания, кто же организовал убийство Масуда. Все-таки пока Горец и другие агенты сохранили Фахима. Не зря же…
— Мне необходим союзник. Москва была бы союзником, но из русских выпало сердце. Говорят, их нынешний президент не пьет даже вина, не то что крови. Тоже полковник.