Афганского президента творение Вернера Гайста ранило даже глубже, чем ожидал полковник Курой. Саднило то, что если до сих пор гадости, которые появлялись про него в западной прессе, по большому счету, были недалеки от правды, то швейцарец писал полную ложь! Он не имеет никакого отношения к убийству Масуда. В то время он даже боялся бы подумать о таком! Но как раз Карзай лучше многих знал, как легко разлетаются и глубоко укореняются семена такого сорняка лжи. В отличие от правды. И отдавал себе отчет в том, чем может грозить ему эта ложь, дай ей только укорениться на правах правды. Лишь только в подборке прессы ему попалась статья Гайста, он в гневе вызвал начальника тайной службы и пресс-секретаря. Ни тот, ни другой не смогли успокоить президента своими ответами.
— Мы можем направить ноту на эту наглую клевету? — тихо, сдерживая порыв бешенства, прошипел он.
Недавний новый шеф его тайной службы, господин Гарик, промолчал, уткнув глаза в статью, пресс-секретарь Лудин решился высказать свое мнение:
— Круглая статья. Извиняться не станут. Швейцария только возгордится. Их газеты нас не боятся. Только масло в огонь.
Карзай зло зыркнул на Лудина. Можно подумать, он сам этого не понимает.
— А у вас что на уме, устат Гарик? Безнаказанная ложь опасна втрое!
Гарик не сдержал усмешки. Уж кто бы говорил такие слова!
— Что смешного?! — вспыхнул Карзай.
— А что скажут американцы? Тут они задеты. Не лучше ли нам обождать? Потом раскроем какой-нибудь заговор и припомним этого Гайста. Опровергать прессу бесполезно, это даже доктор Наджибулла понимал, даже темный мулла Омар. Ее надо обходить. Если нельзя купить. Кто предупрежден, тот вооружен. Стоит поблагодарить швейцарского журналиста.
Карзаю было обидно слышать такие слова. Гарик словно специально тыкал ему в нос зависимостью от пиндосов. Гарик дразнил его. Но старый хитрец прав. И не стоит ссориться с этим опытным человеком, пережившим не одного правителя. Тем более что в статье поганого клеветника Гайста все могло быть ложью, только не покушение на маршала Фахима. Мерзавец Гайст тут даже предположений не высказал, словно предупредил: сидите тихо, а то получите второй удар, по линии Фахима. Да, к ответному удару следует готовиться. А готовиться следует, имея господина Гарика на своей стороне. Но безнаказанными гайстов оставлять все равно нельзя.
— Найдите мне Гайста.
— Гайст по-немецки — дух, — вроде бы ни к чему произнес Лудин.
— Найдите мне этот дух!
При этих словах пресс-секретарь почтительно склонил голову.
— Духами шурави называли нас, — добавил как ни в чем не бывало, Гарик.
— Вы полагаете, он афганец?
Гарик прищурился.
— Может быть, афганец. Слишком много верных мелочей.
— Верные мелочи? Чудовищная ложь! Найдите. Тем лучше, если афганец… Пусть будет таджик. Хорошо, если таджик. Тогда все может выйти даже к лучшему!
Карзай повеселел, на его губах заиграла улыбка. Та обаятельная улыбка, которая так помогла его взлету в Америке. Как ему, пуштуну, настоящему афганцу, надоели эти таджики с севера!
Тут-то и позвонил президенту Великий Сердар. На просьбу туркменского Баши схватить и выдать ему пакостника-террориста Логинова, то ли скрывающегося под именем швейцарца, то ли тесно связанного с этим вредоносным Гайстом, Карзай, конечно, ответил согласием, но продолжал обсасывать мысль, как может удачно выйти, когда образ Вернера Гайста займет таджик. Почему бы не из стана Фахима? Спасибо туркменскому соседу, но стоит ли проявлять поспешность? Надо подготовить историю. Историю!
Гайст уходит с Горцем
Хотели в Кабуле за Логиновым установить слежку, но он лишь мелькнул ящеркой меж камней и исчез. Полковник Курой отправил его с сопровождающим в поездку по провинциям. В «обозе» с Логиновым двинулся и Чары. Туркмен получил за статью от «Вернера Гайста» хорошие деньги и то отставал от русского, задерживаясь в китайских борделях, то вновь нагонял. «Умная жена мужа на длинном поводке держит!» — поучал он Владимира, когда тот выговаривал туркмену за отсутствие должной дисциплины при отступлении.
Туркмен пребывал в хорошем духе, высокий лоб разгладился. Травка, женщины, но, главное, сильные мира сего, оставленные с носом им, лукавым Ходжой Насреддином наших дней… Карзай, Ниязов, Путин… Хороша компания!
Ничего, смеялся он, дайте срок, мы еще до Назари с Бушем доберемся! Что на полдороге вставать, и так нажили себе врагов, Владимирыч!
Путешественники зигзагами передвигались по северным территориям, иногда по несколько раз в неделю пересекая границы провинций. Группа подобралась ходкая — два журналиста, два охранника или надсмотрщика, пуштун да таджик, и командир, близкий к самому Курою. Командир-афганец, высокий, выше Логинова, звался Горцем. Логинов видел, что охранники робеют перед ним. Взял на заметку, что сам Курой с ним на равной ноге. Тем более удивляло приятельское, порой панибратское отношение командира к Чары. Горец называл туркмена самым честным из лжецов, тот в ответ окрестил афганца самым молчаливым из всех болтунов. Логинов понимал, что знакомство меж ними состоялось не сейчас.
На прямой вопрос Логинова об этом Чары прикрыл один глаз, ткнул пальцем в небо и произнес: «Бродягам на земле встретиться легче, чем влюбленным на небе», и больше ни слова. Владимир про себя отметил и это, но выяснять дальше не стал.
Горец смотрел на отставания туркмена куда более снисходительно, чем Логинов. Единственное, что он запретил — чтобы тот в отряд приводил женщин.
— Ай, жестокий ты человек, — плакал Чары в притворном гневе, — такая за мной пошла репортерша! Француженка меня возжелала, сладкая женщина. Кожа белая, волосы белые! И дочка ее по-французски говорит! Как я без такой невесты!
На такие речи Горец не отвечал словами, а доставал кинжал, проводил острием по своему бородатому кадыку и усмехался при этом белозубой улыбкой. Мол, попробуй только!
Логинов не знал цели их передвижений. Когда Курой пообещал обезопасить журналиста, русский из вежливости не спросил как и теперь ругал себя за это. Не то что Володя маялся от кочевой жизни и тем более от страха за себя. Путешествие по провинциям с паспортом и документами, выписанными на гражданина Канады, эмиссара ООН, казалось ему, напротив, подготовкой к чему-то важному, к окончательному свершению, за которым мог последовать покой.
Не спросить — не серьезно, по-российски, на авось. В первую голову, несерьезно в глазах самого афганца, которому он, выходит, поручил свою жизнь. Допущенная растяпистость — пожалуй, оставалась единственной занозой, досаждавшей Логинову в его движении от Кабула.
В Кундузе отряд Горца встал надолго. Командир даже сказал: «Ложимся надолго». В провинции развернулись жаркие бои между армией таджикского генерала Атты и узбекскими отрядами Дустума. Американцы сперва потирали руки, радовались взаимному ослаблению соперников своего ставленника Карзая, но когда в ход пошли ракеты «земля — земля», полевая артиллерия, танки, и все это стало перемещаться по широким оперативным дугам, пролегающим неподалеку от самого Кабула, патронов охватило беспокойство. От Карзая в Кундуз и Мазари-Шариф полетели посулы и угрозы. ВВС США отбомбили отряд талибов, обнаружив их отчего-то не в пуштунских краях, а на севере. Но «северные талибы» в ответ неподалеку от Панджшера взяли и сбили старым добрым «Стингером» американский самолет, и ссора Атты и Дустума покатилась дальше, не встречая далее военных помех со стороны центральной власти. А американцы принялись скупать вдесятеро у бывших моджахедов и у талибов когда-то переданные им «Стингеры»…
Вот в этом-то хаосе Горец и решил спрятать Логинова. «Он нам еще нужен, есть у меня замысел, как превратить его в героя, в мертюрера», — поделился с Горцем Курой, отправляя того в путь… Маленький кишлак, ко всему уже привыкший, принял чужаков настороженно, но Горец знал, куда шел — он поговорил со старейшиной, и гостей поселили в двух мазанках на отшибе.
— Надолго постой, — сразу определил Чары и собрался на разведку в соседние курятники. — У Горца тут любовница, заноза в сердце. Меня не обманешь в таком деле. Я на такое — как такса на лисицу. Афганец устроился, а мы что, в холостые?
Он обещал поискать и для Логинова по округе красивых узбечек и тогда позвать с собой.
— Таджички хороши, только если свежие. Тут за такими очередь, и головы не сносить. Узбечки — дело другое. Не зря самые красивые туркменки — у которых матери узбечки, — развил он целую науку, но Логинову рассуждения такого сорта были неприятны, Чары говорил о женщинах без сладострастия, а как аристократ о породах собак, достойных его внимания.
— Иди, если скипидар у тебя под хвостом, а я тут. Если соскучусь, тут разживусь, — попытался он отвадить туркмена.
— Ай, много лаптей стер, а как молодой. В одном курятнике двум лисам не промышлять. Обидишь Горца — обидишь местных.
— Почему я должен Горца обижать?
— Потому что Горец такой, что ему только принцесса по сердцу. Гордый. А ты другой, что ли? Мало нажил врагов? А этот будет опаснее, чем Назари и Туркменбаши. Слушал бы битого туркмена, Владимирыч.
С этим Чары ушел. И у Логинова, взглядом проводившего фигуру, поднимающую ботинками едкую дорожную пыль, сжалось от странного предчувствия сердце. Как будто он дошел до того осуществления, за которым только покой, а оно грозит оказаться размером не с вечность. А с этот кишлак. Как писал один русский поляк, комнатка с пауками. Он останется в этой комнатке, а туркмен-то туда больше не вернется. Логинов не стал напоминать туркмену, что тот пока не выполнил то поручение, которым старший брат снабдил младшего брата еще в Кабуле — про интервью со Смертником.
Журналистский бомон в Кабуле только руками разводил — куда же исчез Володя Логинов? То, что Логинов изрядно насолил местному супостату, и порадовало коллег, и вызвало в них зависть. После обыска, проведенного солдатами американского спецназа в гостинице, где проживал Логинов, вся пресса набросилась на Карзая, в вариациях разыгрывая историю, о которой поведал Вернер Гайст. Журналисты добавляли краски в партию, написанную полковником Куроем. Ползли слухи, множились анекдоты. В них спутником Логинова неизменно выступал Карзай. Один из таких анекдотов попал даже на страницы «Фигаро». Афганского лидера это творчество снова приводило в бешенство. Поискам международного террориста Логинова в этот период времени было придано едва ли не то же значение, что выслеживанию муллы Омара! Дело стало столь широко известно в узких кругах, что об этом услышали даже в российском посольстве. Оттуда сообщили в Кремль, в Кремле почесали в затылках в растерянности — опять какой-то журналистский ходячий кошмар доставляет международные неприятности. Ну почему как журналист, так неприятности? На острове Кремль не обрадовались даже тому, что вызвало бы симпатии по всей стране — журналист Логинов подтверждал самые худшие догадки об американских кознях. Но новому Кремлю было не до этого. И не до Логинова. Ему вообще с некоторых пор стало только до себя самого. Вот если бы пиндосы что-нибудь стоящее предложили за эту акулу пера… Какие-нибудь досье на имярек Титыча уничтожили бы, компроматик… Но этого американцы даже за Логинова не предложили. Смоленская площадь вяло пообещала разобраться, втайне надеясь на то, что неудобный господин канет в афганских краях.