В большой город Джудда и сам обождал бы ездить до окончания большой зимы, но зима эта, как жизнь, все не заканчивалась, а только разрывалась промозглыми оттепелями, донимающими суставы. Люди, оказавшие ему помощь, нашедшие постой, все как один уверяли, что зима здесь еще может тянуться аж до самого лета, и при этом закатывали глаза. Это были люди из мусульманского братства, и они не спрашивали, зачем пришельцу с киргизским паспортом нужны жилье и весна, здесь не освобождающая горные перевалы!
Старый воин раскинул мозгами и уже в начале февраля впервые двинулся на Москву. Потом поболел простудой, но недолго — женщина подняла его медом, теплом верблюжьих носков и еще каким-то зверски пахучим снадобьем. И Джудда снова стал ездить туда.
Большой город Джудду не поразил. По сути, такой же, как Стамбул, как Кабул, как Пекин. Он легко освоил метро, единственный глаз с птичьей злопамятной точностью намертво сцепил карту разноцветных линий и станций с планом города. Жизни машин и людей не заинтересовали его, он не ожидал увидеть в них нечто для себя новое и не думал о них. Зато газеты большого города поразили. Их оказалось так много, что, если бы можно было возвращать материю вспять, из них поднялись бы чащи. Джудда проводил у лотков не минуты, часы, просматривал, выбирал, редко покупал их, к неудовольствию продавщиц. Кое-кто из тех, которые помоложе, без стеснения называл его старой чуркой. Это ему понравилось. На фатере он уточнил в словаре значение слова «чурка» и решил, что продавщицы газет в силу близости к слову обладают острой проницательностью языка.
Другое занятие Одноглазый нашел неподалеку от военного госпиталя имени Бурденко. Там он «завязался» с местными дворниками, татарами, таджиками, киргизами. Нашлись общие знакомые из Подмосковья, из Казани, из Астрахани и даже в Бишкеке! Тесен мир дворников. Дворники делились своими нехитрыми заботами и порой тончайшими наблюдениями за чужим городом. Предостерегали от бритоголовых. Так в стае бродячих собак опасаются живодеров. То, что за киргизским паспортом скрывается туркмен — так себя представил Джудда, — их не смущало, Ноев ковчег на то и ковчег, что всякой твари по паре… А пару найдем, щурились дворники, найдем пару!
К марту Одноглазый Джудда уже знал и то, в каком корпусе лежит Василий Кошкин, и как часто к нему ходят посетители, и даже кое-что об этих посетителях.
В апреле, в самом конце месяца, когда надежда суставов на тепло, возможно, в последний раз была побеждена мстительным божком зимы, Джудда впервые смог увидеть Миронова. Он был удивлен тем, как сильно враг в жизни отличается от созданного воображением образа. Хотя все черты соответствовали многочисленным описаниям, которые Одноглазый собрал о полковнике. И все-таки, увидев его выходящим из желтоокрашенной больничной проходной, афганец сразу же произнес: «Иншалла!» Но в возгласе не было страсти охотника. Проследовав за Мироновым по Госпитальному валу, он изучал того холодным моноклем, и, может быть, по этой причине опытный разведчик не ощутил спиной слежки и довел Джудду до самого дома.
Афганец вернулся в Жуковский и принялся за подготовку замысленной им операции. К концу мая необходимое было практически сделано, хотя дворники в квартале, окружавшем жилище Миронова, все как один оказались чужие, русские, не говоря уж об опасных, внимательных старушках-консьержках. Джудда сразу понял, что тут к чему, отступил, и вынужден был готовить действия с дальних позиций. Это отняло дополнительное время, но показалось, наконец, осуществимым. Если бы не…
Он возвращался из большого города в четверг. Было поздно, но еще не темно. Весенние электрички наполнялись дачниками день ото дня, горожане устремились на огороды, но в этот час от Электрозаводской народу в вагоне с Джуддой все же ехало не так много. Пенсионеры изучали газеты, трое рабочих Метростроя пили пиво, передавая друг другу бутылку, узбеки-гастарбайтеры, голов пять, дремали, упираясь друг другу в плечи шершавыми подбородками. Девчонка-«металлистка» целовалась по очереди с двумя парнями. Эти сидели прямо перед Джуддой. Старик глядел на них, не моргая.
— Ты бы, папаша, отвернулся, а то ослепнешь от зависти, — попросил его один из парней, и он последовал совету, отвел глаз. На парне проросло столько металлических заклепок, что его вполне можно было бы использовать для начинки фугаса. В людном месте.
На станции Косино, как состав тронулся, в вагон ввалилась компания подростков. Они были обриты налысо, затылки под светом ламп отблескивали серебром. Талым снегом отливали их цепкие глаза.
Они осмотрелись и направились к узбекам. Тихо. Те и не успели очнуться от усталой дремы, когда их начали жестоко метелить. Так и сказал между поцелуями один из парней напротив Джудды: «Чурок метелят жестоко». Били зверски, пятнадцать на пятерых. Напрыгивали со спины, валили, топтали, кого смогли. Один из узбеков устоял и отмахивался ножом отчаянно и слепо. Волком от своры псов. Метростроевцы мелкими шажками поспешили в тамбур.
— Стоять, хохляндия! — крикнул вожак своры.
Трое скинов кинулись за ними.
— Эй, папаша, делай ноги, пока глаз цел! Пока не до тебя им, — посоветовал «металлический» парень.
— Может и мы? Ведь не дадут пролы расслабиться, — предложила девица.
— Отобьемся, — отрезал второй «металлический» кавалер, и девица наградила его поцелуем в белые тонкие губы.
Джудда поднялся и пошел к выходу, противоположному тому, где уже били хохлов. Тех не метелили, а лишь «навешивали тумаков». Славяне все ж таки. Джудда ушел бы, но, оторвавшись от углубленного чтения газеты, один из поздних дачников заорал:
— Вот еще один! Уходит! Ребятушки, ведь уйдет! Спасу от этих нет, ребятушки!
Свора бросила украинцев и заинтересовалась Одноглазым. Крушить его скопом было скучно, да и с узбеками еще не закончили. Но и упускать жаль. Тем более при поддержке народа, по просьбе трудящихся. За афганцем припустились двое.
Джудде приводилось видеть, как молодые бьют стариков. На его глазах это происходило в Синьцзяне — китайские солдатики лупили уйгуров. Еще он видел такое во время короткой поездки в Югославию. Отряд косоварских партизан не жалел седин в сербском селении в ходе акции возмездия. И советские солдаты били на его памяти старика в «зеленом» кишлаке, где прятали раненого Джудду. Но…
Джудда за мгновение должен был решить, будут ли его метелить намертво, как узбеков, или все же ограничатся «назиданием», как украинцам. Он не боялся, но не мог выбрать, сопротивляться ли ему, или нет. Там, где при нем доселе избивали стариков, все-таки горела война!
Парни остановились перед одноглазым старцем. Такое для них тоже оказалось внове. Но тут узбек с ножом пал, издав жуткий крик, на который торжествующим воплем откликнулись нападавшие. И это решило участь Джудды, но эту участь он успел распознать. Того, который схватил его за бороду, Одноглазый озадачил. Он выломал мизинец и щипком пережал цыплячий кадык. Бойцу было лет пятнадцать. Второй охнул от неожиданности. Его затылок едва доставал Одноглазому до плеча. Он ударил ботинком в пах, потом по лицу. Вышло сильно, но отчего-то безрезультатно. Скин вспомнил детский фильм-сказку про костистого Кощея Бессмертного. Он бросился головой вперед с намерением сбить старика с ног, завалить, только Джудда хладнокровно перехватил его за скулу и затылок и вертанул, как будто это был винтовой засов на сейфовой двери. Сквозь стук колес слышно было, как что-то хрустнуло.
Но скрыться афганец не успел. Бросив добивать узбеков, вся свора бросилась на него. Джудда еще смог сопротивляться, пока они не сбили его с ног навалом. И тогда они принялись его убивать.
Старика забили бы и выкинули из поезда, если бы не «металлическая» девица. Прервав личную жизнь, она рванула стоп-кран. Вагон дернуло, тех, кто стоял на ногах, повалило. Лампы погасли на миг, а потом заморгали испуганно.
— Ну ты крута, мать! Вот теперь заколбасит! — поощрил ее тонкогубый и вскочил. В его руке появился кастет, и рука эта заработала с уверенной силой. Второй «металлист» отстал, но когда взялся за дело, то так уверенно, что скинхеды, из тех, кто еще мог бежать, ретировались в тамбур и там организовали оборону. Потом прибежала милиция с автоматами и пистолетами, всех арестовала, положила на пол и уже метелила сама. Досталось даже «металлической» девице.
— Ать ей по придаткам. Добавь, Сиротин! — поощрил сержанта капитан. Если уже не по кругу, то хоть так, у милиции свои радости. Парням надавали покрепче. Под раздачу попали и скинхеды, и украинцы, и тот из узбеков, который еще шевелился. (Бдительный пенсионер, не упустивший Джудду, в ходе экстренного торможения так стукнулся о сиденье, что после возвращения в сознание уже не помнил о своем героическом советском прошлом.) Что касается самого Джудды, то его вместе с узбеками сгрузили прямо к полотну, дожидаться «скорой помощи». Узбеков медики отвезли в Косино, всех, кроме одного. Тот, что с ножом, не дождался и умер. Вместе с ним остался и Джудда, который просто не вместился в микроавтобус. Медбратья гуманно рассудили, что спасать стоит тех, кто помоложе, а для старика и трупа вызвали вторую карету. Но когда та прибыла на место, то врачи обнаружили только одно тело. Джудды там не было.
Афганцу в его невезении повезло. Нестарая еще простая женщина подобрала его и приютила в жилище. Она и ее старшая сестра принялись сами лечить Одноглазого и молились за него ежедневно. Через три недели он вышел из кризиса, а еще через два месяца пошел на поправку. Перед тем как вернуться в обжитой Жуковский, где остались важные ему вещи, он спросил у спасительницы, почему она решила забрать его домой, а не отправить в больницу, и получил ответ, который нисколько не обидел, а, напротив, воодушевил его: на том самом месте погибла ее собака, а значит, такой знак Божий! И отходила его женщина собачьим жиром.
В Жуковском на его месте уже проживал другой постоялец, но вещи хозяйка сохранила в аккуратном коробе. Больше того, нового жильца она сразу отправила к какой-то дальней родственнице, а Одноглазого вернула к себе и при всякой возможности к разговору принималась рассказывать, как уже решила, что умер ее господин, как не верила, что просто ушел из квартиры, и как надеялась, что вернется. Не к добру в большой город, говорила же, не к добру… Но, несмотря на ее причитания, к сентябрю Джудда уже опять начал выезжать в столицу. Только теперь ему требовались для таких дальних вояжей сильные очки и клюка.