— Пойми, ты здесь лишний человек, а Мухаммаду Атто умные воины нужны. Сейчас пуштунов Американец отодвинет, и опять наши с узбеками воевать станут. Тут ни Американец, ни сам шайтан нам не указ. Места знакомые, и деньги будут. Мак через эти места ходит. Через нас. А если что — в Согд обратно или через Памир, через ариев, к киргизам. Дело верное. Что тебе узбек Джума?
Рустам не понял, почему через ариев, которые, по его представлению, жили как раз на Кавказе, но виду не подал, а спросил таджика:
— Ты учился где?
Абдуллоджон с удивлением посмотрел на Рустама.
— У таджика язык — учение. Персидский язык — это знаешь что такое? Вот возьми овечью шкуру, к лицу прижми, ляг на землю холодную ночную спиной, а потом дырочку сделай, маленькую, как жизнь, и глазом сквозь нее на звезды. Вот тогда поймешь, что такое персидский язык. Что тебе узбек Джума?
Абдуллоджон и его таджики ушли как-то на рассвете. Были — и не стало их. Рустама царапнула странная досада — будто жаль ему стало, что нет у него такого советчика в жизни. Как сказал-то? Жизнь — таинство? И главное таинство — время? Время родственно языку. Так сказал. Религия — не таинство. Таинство — вера. А вера — язык.
Этих слов Рустам совсем не понял, но возникла у него ясность, почему звал его таджик с собой от Джумы. Рустам также понял, чем его привлекал таджик: он напоминал об отце. Чем-то постоянным, как знак. «Жизнь — таинство». Вот что такое, оказывается, свобода! Это сохранность своего таинства! Вот за что будет идти и идти война! А еще Рустаму пришло в голову, что если кто и понял бы таджика Абдуллоджона, то генерал Ютов!
Но ему нужен был Джума. До самого Великого Воина Джихада Зии Хана Назари, как понимал ситуацию Рустам, ему сейчас не добраться, а вот с Джумой, с военным вождем узбекских исламистов, он раньше виделся — те помогали людьми в Чечне, ингуши прятали бойцов Джумы в лагерях беженцев, оплата крутилась «белым золотом», на котором «наваривали» все. Проходил между Большим Ингушом и идэушниками и мелкий бартер, хотя Ютов старался не углубляться в дела многоклеточного организма, организованного не хуже иного государства и состоящего из войска пчелиных родов, кочующих по гигантской территории от Косова поля до Ургенча и Пенджаба. Ютовскую осторожность в этом Рустам полностью принимал, хотя загадочная живучесть и мощь этого организма, этого спрута, имеющего щупальца, но не имеющего, казалось бы, тела и потому неуязвимого, Рустама привлекала и веселила.
Итак, Рустам с Джумой был знаком. Именно Джуме он намеревался рассказать о решении, принятом Большим Ингушом в пользу врагов. Джума близок к Назари, он найдет способ передать Великому Воину Джихада его слова. А также и то, что Рустам Шоев готов занять место Руслана Ютова! И не забудет тех, кто ему поможет в этом. Рустам отправил разведчика в Кабул, а сам ждал еще недолго. Разведчик так и не вернулся, зато обратно пришел Абдуллоджон. Бойцов у него прибавилось вдвое, но выглядели они устало и несчастливо.
— Ай, все купили пиндосы, все купили. Герат возьмут, Исмаил Хан вернется. Большой Атто раньше ушел. Не встретили. К Кабулу подался.
— А ты отчего за ним не пошел, ученый человек?
— Мне что в Кабуле искать? Кабула не удержат. Я в Кабул потом, с деньгами пойду. Мне сейчас граница нужна. Моих граница кормит.
— А сюда зачем?
— Вот узбека Джуму с тобой дождусь. У него путь тот же. С ним границу поделим, — как ни в чем не бывало объяснил таджик.
— Думаешь, выбьют нас отсюда?
— А, выбьют не выбьют… Все равно туда. Не на юг же идти. В Герате с неба так парят, что собаки глохнут. Так и бродят по кишлакам глухие. Стаями и в одиночку. Нет, если что, мы в Иран уйдем.
— Джума не придет. Неделю жду. Комендант уверяет, что мулла с северными переговоры ведет. Без пиндосов хотят договориться. А с Джумой какие договоры… Комендант врет, сам хочет замириться. Нет, это не война. Если бы у нас так воевали, русские давно бы над Тереком власть взяли.
Абдуллоджон махнул рукой:
— Война — горная река. Раз зашел поглубже — и понесет, на берег не выбраться. У кого дольше воздуха хватит в мехах, тот и переживет. Переживет, а победы тут нет. Какая в горах победа?
Самым удивительным для Рустама стало то, что на следующий день после возвращения таджика, когда Шоев собрался уже двинуться на поиски Наманганца в Кабул, в Кундуз пришел, словно притянутый нитью судьбы, большой, хорошо вооруженный отряд. Во главе его стоял Джума Ходжаев.
Соколяк и Ютов пьют 8 октября 2001-го. Назрань
Юрий Соколяк явился по вызову Большого Ингуша в его рабочий кабинет. Секретарша была отпущена, телефон отключен. Соколяка удивило отсутствие знакомых ему личных охранников генерала — их места в офисе заняли другие люди. Соколяку бросилось в глаза их сходство между собой сомкнутыми на лбу мохнатыми, как ветки елок, бровями. «Ингуш своих горцев вызвал», — отметил он, понимая, с чем связаны перемены.
— Садись, Соколяк, — властно встретил бывшего адъютанта Ютов. Он извлек из секретера две бутылки, коньяка и водки, и поставил на стол.
— Что выберешь? Хочу выпить с тобой.
Соколяк заметил, что у Ютова набухли мешки под глазами. Старая история с почками? Все старое возвращается. Вернее, догоняет. Ему больше хотелось теплого коньяка, чем теплой водки, но он выбрал водку.
— Все старое догоняет нас. Тогда пили водку. Теперь опять война? — спросил он.
Ютов утвердительно кивнул и поставил перед собой два стакана.
«Большая война», — подумал Соколяк. Странно, но он был рад новой линии судьбы.
— Что, Соколяк, разлей. Выпьем мы за… — Ютов что-то хотел сказать, потом передумал, — выпьем за сына моего. У черного орла не родится белой голубицы.
После стакана водки лоб у генерала разгладился. Соколяк знал, что Ютов хочет поговорить, а не выпить, и разлил снова. «А то как за покойника», — неловкая фраза сорвалась с его языка и провалилась в возникшую тишину.
— Да, за покойника. Теперь за Рустама выпьем. Готов ты, Юрий Соколяк, за своего боевого товарища выпить твоей русской водки?
Соколяк и ждал, и боялся этого. Умом он понимал, уже перед последней поездкой в Москву понимал, что время Рустама при Ютове подошло к концу. Желал этого, и, видит бог, не от одной только ревности. У Соколяка с Ютовым была одна Родина, одна свобода, у Большого Ингуша с Рустамом — другая. Желал, но и боялся, понимая, что только одной Родины и свободы Ютову надолго не хватит. А, значит, скоро и его кончина. И все-таки он с радостью поднял стакан:
— Всякий сосуд бывает исчерпан, генерал. Глотнул побольше, и нету, как не было.
Ютов усмехнулся:
— А твоя верность? Зачем тебе верность, Соколяк?
— Моя? — адъютант задумался. — Моя верность в плоской фляге. Вся на дне, а всю не выпить.
— Ты не ответил мне. Разве верность другому, до конца — это не предательство ли себя? Ты не похож на пустого человека, никогда похож не был, потому-то «там» я пил с тобой горькую и никогда — с полковниками и генералами. С ними — коньяк. Прежде чем выпить за упокой воина по вашему обычаю, скажи, где граница твоей верности?
— Вы хотите знать, генерал? Скажу. Скажу опять, хотя когда-то отвечал вам. У меня с вами — одна родина — это Кандагар. Это общее время.
Ютов знал, что в те редчайшие моменты, когда он позволял своему «афганскому» адъютанту выпивать рядом, того начинало «вести». Соколяк и сейчас все еще был человеком, и Большому Ингушу, познавшему механику людей, но редко видящему их вблизи, нравилось наблюдать за движениями по-своему изворотливого нетрезвого ума.
— Значит, идешь по времени назад? Значит, как встретишься с там с собой, оставишь меня?
— Да, Руслан Русланович. Но вы знали людей, которые еще до смерти встречали всего себя?
Ютов углубился в мысли. Он жестом показал Соколяку, что пришло время снова разлить.
— Я видел таких людей. Скоро с одним из таких тебе предстоит встреча.
Соколяк ответил не раздумывая, по наитию:
— Полковник Миронов?
— Ты как узнал мои мысли?
— Если бы нет, мы бы пили сейчас за полковника, не за Рустама. Или за меня. Я изучил вашу теорию равновесия.
Ютов помрачнел. Соколяк попал в больную точку. До разговора с адъютантом он побеседовал с сыном. С тем, кого он видел наследником, с тем, ради кого… нет, с тем, кому он создавал престол кропотливым умным трудом. Наследник стыдился пухлого подбородка и мечтал стать Шамилем.
Тяжелые мысли гнетом лежали на плечах у Ютова перед этим наставлением сыну. Рустам, вместо того чтобы выполнить указание Ютова, ушел в Афганистан. Об этом сообщил верный человек из Чечни. Это означало войну. Опасную войну с Назари — если Рустам доберется до него. Пророчество полковника сбывалось, из врага Миронов становился единственным союзником. Как это он сказал? Союзником по истории? Ненадежней спутника не найти. Ютову не хотелось этой войны. Прав был Соколяк, убирать Рустама следовало еще в Москве. Не решился. Почему? Чего не учел? Не учел ясного всем. Принцип равновесия в статике один, но иной в движении. Нельзя идти одновременно двумя ступнями, хотя стоять крепче на двух ногах. Впрочем, был и иной ход — переждать, уехать в Турцию, паспорта готовы давно, укрытие ждет его. Переждать, а потом, вернувшись, оглядеться, стоя на руинах. Там видно будет, где искать для равновесия друзей и врагов.
— Скажи мне, Азамат. Подними глаза и скажи. Ты хотел бы уйти с моим джигитом Рустамом в горы? — обратился он к сыну.
Юноша поднял голову, глаза его, робкие при редких разговорах с отцом, заблестели.
— Я ушел бы в горы с Рустамом, отец.
— А со мной? Пошел бы ты со мной? Не в горы, войной, а в долгий путь? Я научу тебя быть воином долгой войны, научу видеть слабости друзей и силу врагов, научу считать время жизни, как пульс в бою, при стрельбе. Я научу тебя побеждать, чтобы ты смог стать продолжением меня.
Глаза сына потухли. Ютов встряхнул его за подбородок:
— Пойми, Рустам в горах сильнее тебя. Ты хочешь быть при нем, как он — при мне?