структур, оберегающих и муллу Омара, и самого Зию Хана Назари. Джудда выслушивал эти разговоры (судьба муллы весьма мало беспокоила его) и отвечал односложно: Кандагар падет.
— Вот тогда и начнется война, — поддерживал его проницательный пакистанец, чья служба уже сделала прогноз развития событий и подчитала плюсы и минусы. Результат воодушевлял и побуждал к терпению.
С северных территорий и из Герата (о которых Джамшин знал меньше, поскольку там американцы, следуя наставлениям Макиавелли, препятствовали пакам и старались действовать через новых друзей — узбеков и турок) сведения доставлял полковник туркменской разведки Ораз Сарыев. В отличие от всех иных отделений подотчетной Мухаммеду Назарову тайной службы афганское направление, согласно указанию самого Великого Сердара, надлежало укрепить дополнительно — Сердара всерьез беспокоило положение талибов. Мулла Омар и его люди ведали многие тайны Туркменбаши, которые должны были бы умереть вместе с ними и ни в коем разе не всплывать в показаниях. Не дай бог им предстоит ответить на допросах американцам и их союзникам.
Поэтому агенты КНБ, равно как и конкуренты из службы охраны президента, усердно собирали сведения о том, сколько еще продержатся талибские города, кто уже готов превратиться в «восставшие пуштунские племена» и на дневное время перейти под знамена коалиции, кому из тех, с кем вели дела эмиссары Великого Сердара, можно предложить укрыться в Туркмении. Сердар спрятал бы у себя и самого муллу Омара, а, если надо, удавил бы его по тихому, лишь бы другим не достался, но испугался — по ночам ему стало сниться, как тяжелые бомбы накрывают его любимый дворец в Фирюзе, шитый белым золотом золотой мрамор. Его любимый дворец!
Агенты собирали мед и несли его в Ашхабад, где Одноглазый Джудда часто еще до назаровых, кабуловых и раджеповых слизывал сей сладкий нектар. И улыбался — северные брали деньги, много денег, они торговались… и ждали, поглядывая на новых союзников и на соседей. Не продешевили ли? Это особый взгляд. В нем за почтением, подобострастием и уважением перед силой оружия и денег спрятано, что кинжал в широком рукаве, презрение. За этот взгляд ценил Джудда народ, населяющий страну, где в котле гор варится нечто, о чем он, не решаясь произнести это вслух, имеет смелость подумать и назвать перед Аллахом — это есть Истинное Время. Проваривается Суть человеческая, без скорлупок, в истинном состоянии, в соответствии самой себе. За это веселое кровавое освобождение, центром которого волей Аллаха стала его искренняя страна, и доживал до своего часа Большого Джихада Одноглазый Джудда… И сообщения полковника Сарыева и других «информированных лиц», ясно говорящие о том, что будущее там по-прежнему подобно прошлому, радовали его. Соответствие капли жизни всей жизни — главное свойство истинной власти над временем. Мера соответствия — мера власти. А власть над временем — это и есть победа Аллаха над нечистым в человеке!
Одноглазый Джудда в известной мере доверял тому, что сообщили ему и пакистанский разведчик Джамшин, и туркменский полковник Сарыев. Но, приняв твердое решение ликвидировать Руслана Ютова, эту задачу он не стал обсуждать ни с одним, ни уж тем более с другим. Ютов — фигура. И Джудда вызвал в Ашхабад Хромого Джафара.
Вызвать Хромого — дело не сложное. Тот своих телефонов не таил. Хромой Джафар, а раньше — Гафур, был таджик, повоевавший в годы гражданской войны на стороне объединенной оппозиции. Когда враги, пролив кровушки вволю, стали мириться и исламистам достались куски от пирога власти, Гафур ушел в Иран, где зажил тихо, занялся торговлей и втайне от многих бывших сторонников, но не от Одноглазого, увлекся сочинением трехстрочий. Арабов он не жаловал, арабы много начудили на его земле, от Зии Хана Назари он держался в стороне, в афганские дела не лез и выходил на поверку человеком совсем уже мирным. Но Джудда хранил с ним связь не зря. Он знал, что и в спящем тигре кроется сила для прыжка.
Джудда все эти годы помогал Хромому Джафару деньгами. Нет, кошелек таджика и без этой помощи не был пуст. Война не сделала его богачом, но и не заставила есть пыль вместо муки. Но страшнее нищеты порой гложет человека боязнь забвения — спутница гордости. Хромой был горд, не желал забвения, и капли внимания, отмеренные Одноглазым Джуддой, не давали чахнуть древу благодарности.
Торговец из Мешхеда не заставил ждать Джудду. Что за дорога до Ашхабада? Десять долларов туда, десять обратно. Больше дороги Хромого беспокоили агенты местной охранки, в последнее время взявшие себе в привычку попросту хватать людей и держать их в зиндане, приписывая всяческие козни против Отца всех туркмен. А пребывание в зиндане, как обычно, дурно отражалось на зубах и почках, равно как и на кошельке. Среди торговцев в Мешхеде ходили слухи, что всем теперь при Туркменбаши заправляет турок, вот иранцам и намекают, чтобы убирались в свои края. Но Хромой не склонен был доверять слухам, и, если бы надо было торговать в Ашхабаде, или убивать в Ашхабаде, он постарался бы пополнить свои знания более точными, надежными сведениями. Однако он не вел дел с туркменами из Ашхабада, а Джудда, вырвав его из мешхедской суеты, не оставил времени на подготовку. Хромой взял с собой в путь двух проверенных сухопарых охранников с пустыми лицами, с впалыми, глубокими глазницами. Они ждали на улице, когда одинокий высокий старик, медленно, словно плывя на низком облаке, шагнул к бодрому крепышу Хромому и тот, припав губами к руке, опустился на больное колено… Чайхана была пуста, чайханщик, которого потом обтрясли как яблоньку агенты охранки, никак не мог объяснить, как же такое произошло без его соучастия… Два назаровских шпиона, следовавшие за Джуддой от пакистанского посольства, уткнулись в табличку «технический перерыв» и отступили в растерянности.
Джудда не ошибся в Хромом. Тот соскучился по опасному тайному делу. И после возвращения в Мешхед один из спутников таджика срочно выехал в Баку поднимать людей из старой боевой ячейки, уже годы ждавших своего часа на хлебах торговца из Ирана.
Прибыв в Баку, человек Хромого не спеша осмотрелся, обошел адреса. На это у него ушло несколько дней. Но Хромой наказал ему денег и времени не жалеть, потому что ошибка обойдется дороже. Наконец, из шести адресов он выбрал три, и, не сменилось двух лун, как три таджика поодиночке отправились через Дагестан в Назрань. Все они ехали туда по делам торговым. Посланник Хромого, сказав им, что сам вернется в Мешхед, направился вовсе не в Иран, а в Астрахань. Там он взял еще двух бойцов и двинулся убивать Большого Ингуша.
Титычи 15 октября 2001-го. Москва
Пожалуй, самой большой обидой для Тита Титыча было бы, если бы его спутали с олигархом. Вот так, невзначай, по пьяному делу, да и назвали бы: «о-ли-гарх». Впрочем, обиды этой ему никто не наносил, на гулянках, если таковые случались, люди присутствовали щепетильные, проверенные, а если только и исходила от кого опасность, то от собственной языкастой дочери. Но дочь он видел редко, только когда та из Англии домой передохнуть возвращалась — трудно у них учиться в Оксфорде…
Время олигархов прошло, резонно считал Тит Титыч. На каждого олигарха имелось пухлое досье, собранное кропотливыми и неусыпными сотрудниками различных органов за прошедшее бурное десятилетие. Это пусть деткам рассказывают потом, что при БэЭне органы бездействовали. Просто папочки лежали в столах да сейфах у нескольких Титов Титычей, которые сами-то жили скромно, одними чарами власти. Скромно, но целесообразно, без излишеств, потому как эпоха иная настала, а олигархи теперь их боялись так же, как еще пять лет назад обычные торговцы и бандиты боялись всемогущих олигархов. Все они, олигархи, были аккуратненько каталогизированы и приколоты к страничкам гербария, хранящегося в клубе. Клубе Титов Титычей. Титычи собирались не часто, но вопросы решали важные. Об олигархах принято было делиться. Если есть у кого что новое — будь любезен, поделись бесплатно. А то как же! А то ведь олигарх — он хоть и мелочь теперь пузатая, если в смысле политическом, а недогляди за ним — грохнет ненароком, по глупости своей да по злобе. Так что одному на олигарха папочку держать — риск. Ну а когда Титычи все по папочке прячут — куда ему, болезному, деться. Через верх не пойти. Сверху только сам президент. А он олигархов опасается, ему в Титычах самая потребность и есть. Он ко всем этим папочкам доступ имеет. Ну, почти ко всем, так для дела проще.
Ну вот встретятся, папочками поделятся, об олигархах поязвят, о политиках поговорят — с политиками легче. Политики что, они денег просят, и все дела. Просят. Давай, говорят, этих самых. Не то что олигархи, которым власть подавай. Но с олигархами решили — нужны они тоже. Нужны, чтобы деньгами политиков кормить. Дойные они. Вот какая система. По уму-разуму. Думали, по-ихнему выйдет, а все по-нашему, по-российски сложилось, слава тебе господи. Ну, как с этим разберутся, давай за главное. О своих обидах. Меж собой. Тут надо ухо востро. Тут каждый сам за себя. Небось, перегрызлись бы, кабы не президент. Значит, и он нужен. Система! Устроено мудро. К тому же еще заграница. Тут они, Титычи, все неловки. Воспитание не то. Опять же скромность. Лучше бы ее, заграницы этой, вообще не было.
Да. Тяжело. Не просто. Папочки на одноклубников собирать — это не олигархов по-черному пиарить. Тут только самым надежным доверяйся, самым преданным из преданных. На которых тоже папочка своя. А то был один, думал, прокуратура, прокуратура, всех перекачаем. Нос задрал, клубные встречи пропускать стал… Дурень. Его же прокуроры на него такое подняли — ой не красиво. Когда всем миром на одного. Просил потом прощения, да поздно. Титычи шуток не шутят.
— Спортом бы занялся опять. Сердце не стальное, — охала жена Тита Титыча, видя, какие заботы гнетут мужа. Козни, кругом козни, а заботы-то государственные! Служба-то — под Самым. Вот Фрол Титыч — он хоть на велосипеде педали крутит, как мишка в цирке. С тахометром, а ты себя доведешь ведь.