— Узнать могу. Быстро не могу. Но могу угадать. Совпадение: одного кавказца от Дустума отправили в Ашхабад в тот самый день, когда вашего Кеглера из Мары в Ашхабад перевели.
— Что ж ты молчал… — с губ Андреича едва не сорвалось грубое слово, которого он бы не постеснялся, сердясь на Васю и даже на Рафа. Но он вовремя спохватился — с афганцем такого себе позволить никак нельзя…
— Надо было проверить.
— Это правильно, потому что верно. Проверил?
— Проверил. Туркмен Чары ловок, как индийская обезьяна. У него под каждой крышей по родственнику, даже в посольстве у паков, — ответил Курой.
— А что паки? — немедленно среагировал Андреич.
— Паки и тут паки, — сказал афганец. Он счел, что этих слов вполне достаточно для того, чтобы собеседник понял его мысль.
— Паки, паки… Ладно, ты прав, нечего нам линии грузить за свои деньги. Остальное мне Чары сам расскажет.
Туркмен не заставил себя ждать и в ответ на требование выяснить, кто же отдал приказ о переводе Кеглера, как ни в чем не бывало ответил, что его в Москве за ишака держат, а он не ишак, он уже сто лет как знает, что Ораз Сарыев, полковник КНБ, сам выходец из Мары и подручный Мухаммеда Назарова, — этот кашкалдак Сарыев пожелал продолжить путешествие нелепого мученика Паши Кеглера. Старый знакомый Ораз Сарыев…
— А кто у твоего Сарыева в пакистанском посольстве? — надавил нетерпеливый Андреич, но тут Чары соскочил с темы, притворился, что плохо понимает по-русски и вообще никогда не слышал такого странного слова — «Пакистан»… А еще туркмен, как обычно, пожаловался на бедность умного, сообщил, что у знающего карман худ, и попросил денег. Миронов пообещал, потому что понял — пытать дальше этого потомка ишака Ходжи Насреддина и хитрой индийской обезьяны сейчас бесполезно. А про себя произнес: «Уж извини, терпила Кеглер, не до тебя сейчас. А вот с тобой, дружище Рустам, пора познакомиться получше. Пора узнать, что у тебя за приятели в пакистанском посольстве».
План Миронова был всеобъемлющим, но простым. Пробный шар должен был запустить Логинов. Конечно, знать о том, что он передает в эфир лишь догадку, журналисту не следовало, поскольку тогда, подозревал Андреич, чистоплюй не согласится. Но на то у Андреича имелись свои ходы. Для европейской радиостанции, больше всего гордящейся этикеткой солидности, нужны пресловутые «два независимых источника». (Так объяснил ему как-то тамошние правила игры сам Логинов.) Нужны два источника? Пожалуйста. Вот Чары из Туркмении, а вот информированный афганский источник в штабе Дустума. Зачем Логинову знать, что за обоими — полковник Курой? На свет выходит цепочка: талибы-террористы — Ашхабад — посольство Пакистана — туркменский полковник Сарыев. На этот острый шампур Логинову помогут быстро насадить рассказанные уже им самим факты о тесных связях Ашхабада с талибами, о бартере «мазут — героин», а также об афганских наркодельцах, нашедших убежище в нейтральной Туркмении и заселивших там целые села… Можно добавить интервью с туркменской оппозицией в изгнании, красиво все сделать. Да не ему тут Логинова учить. Взрыв в прессе, вот что нужно сейчас для разведки боем! И обязательно с именами Кеглер, Колдобин, Оразов. Генералы. Ютов, Дустум. Но это был только первый ход в замысле Миронова. Документы и выкладки еще до выхода передачи он вознамерился отправить главе туркменской секретной службы Раджепову, который конкурирует за влияние с шефом КНБ Назаровым. А также самому Дустуму. Пока Акмурад Раджепов донесет Туркменбаши о шумихе в западной прессе, грозящей им по вине раджеповского соперника Назарова, и пугливый самодержец начнет ворошить лапой в омуте своего хозяйства, так что его слуги в испуге залягут на дне, генералу Дустуму Миронов немедленно предложит сделку: либо на пути военачальника к высокому месту в будущем правительстве будущего очень демократического Афганистана появится дополнительное препятствие, куда более неприятное, занозистое, чем его прошлые грехи, на которые союзники пока согласились закрыть глаза, либо… на его счету по известной ему схеме добавится немного денег. А он в ответ всего лишь передаст имя заказчика из пакистанского посольства. Ведь тот не сват, не брат, да и продавать друзей и союзников тебе, генерал Дустум, не впервой. Передать Дустуму предложение, от которого тот не сможет отказаться, надлежало тому самому «нашему человеку в Узбекистане».
Сопроводительные мероприятия Андреичем также планировались. МИД России должен получить сообщение о томящемся в туркменской темнице соотечественнике Кеглере. Многого от мидовцев Миронов не ожидал, но курочка по зернышку клюет. И кто знает, как слово наше отзовется. И кому. Особенно в век пока свободной от государства прессы. Далее, один из бывших учеников Миронова теперь состоял в службе радиоразведки по Афганистану — его Андрей Андреич и просил обратить отдельное внимание на разговоры Дустума с туркменами и паками. За отдельную плату. Спасибо, спасибо Соколяку, подумавшему о деньгах перед смертью. Со своей стороны поддержать разработку по коммуникациям Дустума должен был и Курой. Расчет Миронова и тут был прост. Если узбекский генерал и не пойдет на сделку, если туркмен Раджепов и не понесет докладную Туркменбаши, или тот, по своим резонам, не решится учить жизни или «топить» шефа КНБ Назарова, все равно посылки от российского незнакомца вызовут движение и в Мазари-Шарифе, и в Ашхабаде. Вот по этим движениям, слушая их шумы в эфире, он вычислит пакистанского визави.
Миронов даже решил было задействовать связи в российской разведке — кто-то из его «бывших» работал по Туркмении, — но звонок приятелю из соответствующего отдела ФСБ отвадил его от этого намерения. Русская резидентура в Туркмении если еще и работает, то уже на самих туркмен, недвусмысленно дал понять специалист. Потому что слово «работа» предусматривает слово «зарплата». Которая не должна оставаться словом.
«Ладно. Зарплата будет. Но не всем», — прошипел раздраженно Андреич. Жаль, жаль, что Ютов не отдал ему Соколяка. Может быть, и сам остался бы жив. Впрочем, скорбеть по Большому Ингушу Миронов не собирался. Андреичу никогда не хватало времени на занятие, свойственное Логиновым да Балашовым, то есть на самокопание. Но все же и он отметил во внутреннем зеркале изменение черт собственного лица — морщины на лбу разгладились, щеки подобрались в упругие дуги. Он попал в родную стихию комбинационной войны. Молодость — знание полноценности. И вот в бой пошли все человеческие резервы, его резервы. Таких не собрало бы сейчас и государство. Ни МИД, ни армия, ни ФСБ.
— Вы поберегите резервные полки́. А то воинов у нас и так — по пенсионеру на армию. Вася, не начав, выбыл. Ютов, на что крепок был, а как с нами пошел, сразу его низвели до нуля. Если к вам через Балашова не подобрались, хотя странно это, то теперь прямой ход через этого Рустама, — качал головой Раф на созванном Андреичем военном совете. Присутствовали двое, протокола не вели, пива не пили, а только запивали им правильную водку «Русский стандарт». Раф вычерчивал изображения ручкой на салфетке.
— Бонапарт побеждал концентрацией удара на малом участке. По-нынешнему — первый французский каратист. Мы — как каратисты. Нанесем серию коротких ударов, вовлечем вражьи антимарксистские силы в нашу схему поведения. А резерв у нас есть. Есть резерв. Только он еще об этом не знает.
— А хоть догадывается?
— Надеюсь, что нет. А про Васю ты прав. Вася, не дай нам бог, конечно, теперь немыслимой силы боец. За него теперь тех подтянем, про кого и забыли. Медведев говорил, восемь генералов в больнице отметились. И наши, и от десанта даже.
— А вы-то давно были?
— Мне нельзя. Я сейчас нелегал. А про Балашова ты прав. Но прятать его не будем, только охрану ты ему найди. За деньги, но без шика. Пусть водят на длинном ошейнике. Подъезд пусть возьмут под контроль — где его еще грохать интеллигента безмашинного, постоянной работой не обремененного.
— Мои не могут. Только в нерабочее, Андрей Андреич. А вы, я как понял, на живца?
— Не я это сказал, а что подумал — то во мне останется, — вдруг насупился Миронов. Но и Раф умел прижимать выбранную им струну.
— По факту, Андрей Андреич. По факту сужу. Тогда вывезли писателя, а теперь тут оставляете. А я его крыть не могу. При всей меньшевистской симпатии. Мне свой зад крыть нечем. В период всеобщей мобилизации.
— Симпатии… Если бы хотели достать, уже достали бы. Тоже не боги они, Раф. Такая же сеть, как мы. Писатель нас рыцарским орденом считает, а мы, слава господу и КУОСу[34] — сеть. С первого захода обломилось им по случаю — по факту моего появления, и решили не напрягать. Им-то в голову не приходит, я надеюсь, что мы — на частном подряде. Так что действуй, подключай бандитскую «крышу», пока деньги есть. Не мне тебя учить. Бандиты нам все равно понадобятся. Пусть и ждут в оперативном резерве.
— А к вам тоже бандитскую охрану приставить? А что? Менты да бандиты у нас теперь и так на одно лицо…
— Мне не надо. И не шути. Если «пакистанца» засечем, нам одного ума мало будет. Трудовые руки понадобятся. Те, что вяжут и молотят. А если сумеешь надежных ментов подтянуть, честь тебе и хвала. Только сам знаешь, с крутыми все яснее в договорах. Потому отрабатывай технологию, пока в ближнем бою не сошлись.
Андреич помолчал и добавил:
— А писателя защищать будем. Ценой жизней. Он начал задавать правильные вопросы. Намедни спросил, зачем после Нью-Йорка взрывать Германию, если она и так за американцами побежала одолевать терроризм.
— И зачем?
— Вот и я говорю — правильные вопросы. Так что защищать из всех орудий…
На том и расстались. Салфетку с рисунками Раф ни выкидывать, ни показывать не стал, а быстро и бережно сложил в карман.
У Миронова осталось нехорошее чувство, что художник нечто подметил в нем, что он не видит сам.
Джудда собирается в путь 28 ноября 2001-го. Ашхабад
Одноглазый Джудда сидел на туркменском ковре, где был избражен президент Туркменбаши. Джудда восседал, коленями прижав к полу плечи президента. Он видел под собой манекенную голову в полуразворот, сотканную тысячей его подданных туркменок с великим тщанием, прическа — волосок к волоску, как после укладки. Но афганец не смотрел на лицо распростертого под ним Великого Сердара.