В больнице, в вестибюле, оказалось многолюдно. Ходячие больные выделялись халатами, тапочками и хорошим аппетитом, с которым тут же поглощали принесённые гостинцы под рассказы о домашних новостях. Сева увидел, как одному мужчине санитарка вынесла записку, сказала: «Получай, жена пишет». Он, вложивший в свой пакет коротенькое послание, подумал: «Может, и она захочет ответить? Нехорошо сразу убегать». Потому и сказал санитарке, принявшей у него передачу:
– Если Ларионова захочет написать записку, я здесь подожду.
Он стал так, чтоб в открытую дверь был виден коридор, ведущий к палатам. Высматривал грузную санитарку, а увидел тоненькую, обмотанную широченным больничным халатом, почти прозрачную фигурку Оли. Девушка шла издалека, глядя прямо на него. На бледном личике её глаза казались огромны и печальны. У Севы сжалось сердце и задрожали губы. Он шагнул навстречу, к самой двери, и она, подойдя, внезапно обхватила его за шею и прижалась крепко-крепко, словно прося защиты. Рукава халата упали к плечам, обнажив тонкие бескровные руки, а девушка зашептала быстро и лихорадочно:
– Ты пришёл, ты один, Сева! Все меня бросили, чуть не умерла, так больно! Я сразу, как тебя ещё увидела первый раз, поняла – ты не такой, как все, ты лучше всех!
Она отстранилась, чтоб взглянуть ему в лицо. По её щекам текли слёзы, и она шептала, понимая ли сама, что говорит?
– Ты лучше всех! Я тебя люблю!
… Сам ли он, Всеволод, этого хотел, случай ли им распорядился? Как назвать чувство, которое он испытывал к Ольге? Жалость, сострадание, желание защитить? Не из этих ли сослагаемых он сочинил то, что назвал любовью?
Ей уже разрешали потихоньку ходить, и они каждый день гуляли в скверике при больнице. Недели через три её выписали, и Сева привёз Олю домой на такси. Она боялась оставаться одна в пустой квартире, и он стал жить у неё. С ней. Какие чувства он испытывал? Нежность и благодарность к ней – хрупкой и страстной, заставляющей его тело плавиться в горячем мареве. Он, конечно, не был девственником, но интимный опыт его был скуден, и когда Олечка слишком настойчиво стала допытываться: «Сколько у тебя было женщин?» – Всеволод только и сказал: «Не так много, как ты, может, думаешь». С ней всё было иначе. Он поначалу стеснялся света настольной лампы, которую она непременно включала, её лихорадочных губ на своём теле в самых потаённых местах, был неловок, когда она, вперемежку с тягучими стонами шептала: «Нет, подожди ещё, целуй, ниже, сильнее!..» Но скоро всему научился, стал получать необычное, обострённое удовольствие. Хотя – нет, не всегда. Бывали моменты, когда её неистовство и фантазия заставляли Всеволода со стыдом думать: «Нормально ли это?» Но он теперь уже стеснялся вновь оказаться неловким, тем более что заметил, как Ольга в такие мгновения становится злой и требовательной…
Пришла ему повестка к следователю, который вёл дело Вячеслава Ларионова. Климову и Ларионову устроили очную ставку. Предполагалось, что Ольгин муж может опознать в нём, Всеволоде, того человека, с которым он застал свою жену. Сева впервые увидел Ларионова. Короткий ёжик стриженых волос отливал медью, голубые глаза глядели отрешённо, красивое лицо казалось мрачным и безжизненным. Он недолго глядел на Всеволода, отвёл взгляд, покачал головой:
– Нет, это не он. Тот был выше, без бороды и волосы светлые.
– Вы, Ларионов, так хорошо разглядели любовника своей жены? – спросил следователь. – Ведь бороду за полтора месяца легко отрастить.
– Разглядел, конечно, я не очень, но вижу, что не этот, – упрямо повторил Ларионов, уже не глядя на Севу.
Когда арестованного увели, молодой следователь, лет на пять постарше Всеволода, закурил, предложил собеседнику и сказал, разгоняя ладонью дым у лица:
– Неприятная процедура, извините. Но ведь вы встречаетесь с его женой?
– Да, – ответил Всеволод. – Но встречаться мы стали уже после её ранения, а не до. И насчёт бороды, тут проверить просто: я не сбриваю её с самой осени.
Он вдруг разозлился на себя за эти оправдания и добавил раздражённо:
– Впрочем, это всё ни к чему, ведь никакого любовника не было, он врёт, смягчая свою вину.
– Это Ларионова так говорит вам?
– Да. Её муж пришел в тот вечер пьяный, набросился на неё. Вы же знаете, он работал в ресторане официантом, оттого и вечно бывал пьян.
– Да, – согласился следователь. – В тот вечер он был нетрезв, но не настолько, как пытается представить дело его жена. И насчёт гипотетического или реального любовника… на столе в комнате остались лежать очки с линзами плюс две диоптрии. Никто у Ларионовых, даже родители, такие не носят. Оправа красивая, современная.
– Мало ли чьи… – протянул Всеволод, смешавшись, потому что по наитию вновь вспомнил Сергея: высокий, светловолосый, слегка близорукий – очки очень идут ему…
Следователь заметил его состояние, сказал мягко:
– В вашу личную жизнь, Климов, я вмешиваться не вправе, да и не хочу. Но будте осторожны: женщина, способная довести мужчину до попытки убийства… Думайте…
Думать об этом Всеволод не хотел. Всё ерунда, он верит Оле! И она его любит. И он…
Вскоре после того, как они начали жить вместе, он спросил у Ольги, где её дочь.
– Родители Славки забрали, – ответила она беспечно.
Он уже знал, что, выйдя второй раз замуж, уехала из города Олина мать. Понятно, что бабушка с дедушкой, пока она была в больнице, взяли малышку к себе. Но сейчас она почти поправилась, и он рядом. Но Ольга тряхнула кудряшками:
– Пусть там поживёт, ей там хорошо. И нам вдвоём разве плохо? Мешать будет.
Прильнула к нему, неуловимым движением распахнув блузку и открыв упругие торчащие груди с уже затвердевшими сосками, побежала пальцами по его телу – от плеч вниз…
От следователя Сева шёл и думал, что им с Олей пора пожениться, взять девочку, жить так, чтоб никто ей глаза не колол. Мало что ли ей досталось, а он вновь её компрометирует. Правда, Ольга говорит, что пока не состоится суд, ей развода не дадут. Но это, в конце концов, формальность. Можно уже сейчас жить не как любовники, а как семья. Девочку взять…
Лёжа в постели и глядя, как Оля раздевается, Сева сказал:
– Давай заберём Кристинку. Она ведь очень по тебе скучает, я думаю. Да и ко мне ей пора привыкать.
Но Оля не поддержала тему, со смехом сдёрнула с него простыню, всем телом, как ручеёк, заструилась по нему. Но Всеволод вновь, уже не первый раз, почувствовал: она об их будущем думает не так, как он. Почему? И как? От этого ощущения пришла тоска и скованность, а Ольга уже билась в страстных конвульсиях и вдруг закричала:
– Ты что, не можешь! Козёл! Тебе сколько лет, семьдесят!..
Сева, стиснув зубы, оттолкнул её, встал и, прихватив футболку и брюки, ушёл на кухню. Он сидел и курил, когда в халатике появилась Оля. Совсем девчоночка с виноватым личиком. Упала на колени, обхватила руками его ноги и положила на них голову, стала шептать:
– Прости, Севочка, ты самый хороший! Я же в такие минуты себя не помню, я как сумасшедшая бываю! Ты лучше всех!
Подобное случалось и раньше, но именно после этой ночи Сева впервые подумал: «Она, похоже, не хочет выходить за меня замуж. Так какого чёрта я настаиваю!» И неожиданно для себя – а, может, и не так уж неожиданно, – испытал облегчение. И впервые трезво оценил: Ольгу устраивают подобные их отношения и даже, похоже, начинают надоедать.
Могли бы они расстаться спокойно? Кто знает. Но тут Всеволод получил записку. Достал её из почтового ящика утром, идя на работу. «Если не бросишь эту суку поганую, схватишь перо в бок!» А вечером, возвращаясь после работы и затянувшегося собрания уже затемно, он был во дворе своего дома окружён группой парней, повален и избит ногами. Сквозь ругательства расслышал фразу о последнем предупреждении. Разве мог он после этого отступиться, оставить Ольгу? Это выглядело бы как трусость.
Вечерами они редко сидели дома. Ходили в бары, кино, изредка в ресторан. Но вскоре зарплаты Всеволода стало катастрофически не хватать, и девушка начала водить его в компании. Чаще всего это были молодёжные вечеринки, где парни и девушки после приличной выпивки тасовались, как хотели. Оля чувствовала себя там, как рыба в воде. Сева понимал – это её приятели, её круг общения. Сам он туда плохо вписывался, но изо всех сил старался этого не показать и как только мог, уводил Олю. И думал: «Ничего, когда поженимся, всё это прекратится. Будем навещать моих друзей».
После их последней ссоры, после избиения во дворе, Ольга стала нежна и ласкова, как в первые дни. У него сердце начало оттаивать. И когда она предложила пойти в одну компанию, сказав робко: «Там будут и женатые», – он согласился с радостью, так хотелось сделать ей приятное.
Двадцать минут в электричке Оля оживлённо рассказывала о подруге: у той медовый месяц, а сама она из коммуналки, муж студент – жить негде. А тут такая везуха – ещё одна подруга уезжает отдыхать на юг и сдаёт Катьке с Витькой свою дачу аж на всё лето! Вот туда они и едут.
Дачный посёлок назывался «Научный». Это был настоящий городок: ровные мощёные улицы, добротные дома-коттеджи, невысокие интеллигентные заборы, ухоженные садики. Севе очень понравилось. Он поверил, что и компания здесь будет иная.
В дачном дворе уже дымил углями мангал, суетились парни, девушки накрывали стол под яблонями. После полудня солнце стало так припекать, что сначала девчонки разоблачились до купальников, потом и ребят сагитировали остаться в плавках. В таком виде и отправились задними дворами к обрывистому берегу реки. Всеволод плавал отлично, никто из парней не мог с ним соперничать. Одетый, он не выглядел сильным, скорее изящным. Но на песчаном пляже его обнажённое тело оказалось мускулистым, приятно-смуглым, разворот плеч мощным, стройные ноги крепкими и упругими. Даже Ольга, казалось, впервые разглядела его как следует.
– Севочка, – шепнула она ему, – все тобой любуются, ты самый красивый!
Они уже хорошо выпили, шумно веселились, и Севе были приятны и Олин шепоток, и взгляды девушек, и анекдоты парней, и вообще все эти ребята.