Сидели в саду допоздна, но потом разговоры и смех стали увядать, и хозяйка Катя предложила всем идти спать. Спать и вправду хотелось. В доме было две комнаты, Сева думал – одна для девушек, другая для парней. Но Катя сказала:
– Ты, Лёля, ложись с Севочкой на диване, мы с Витей тут, на матрасе, на полу. И Лене с Толиком есть ещё матрасик.
И убежала во вторую комнату расквартировывать других гостей.
Сева хотел лечь одетым, но побоялся, что утром брюки окажутся сильно мятые. Он остался в футболке и плавках, и тут же к нему под одеяло нырнула Олечка в одной комбинации. Он обнял её, шепнул: «Спокойной ночи», и почти сразу заснул, не слыша, как укладываются другие.
Просыпался он медленно: какой-то звук неумолимо вползал в сознание, тело словно обдувал лёгкий навязчивый сквознячок. Вот он открыл глаза и сощурился: комната была тускло освещена, а по груди и плечам его гладили Олины руки, быстро и горячо касались её губы и она приговаривала:
– Проснись, Севочка, я не могу, проснись!
Шум доносился от пола. Сева повернулся в ту сторону и испуганно отпрянул. Там, на матрасе, голые, вцепившись друг в друга катались, постанывая, Катюша и Виктор. Парень впился губами, причмокивая, в один сосок женщины, его рука терзала другой её сосок, животы вжимались один в один, её ноги обхватывали поясницу парня и пятки колотили по его телу. Вдруг Виктор выпрямился и, стоя на коленях, стал резкими бросками посылать себя вперёд – всё быстрее и быстрее… Сева не мог оторвать от них взгляд, а сердце бешено колотилось. Но вот он почувствовал, что Оля спускает с него плавки. Он внезапно пришёл в себя, повернулся к ней. Ему казалось, он сейчас её оттолкнёт, может даже ударит! Но он увидел её огромные молящие глаза, голое тело с торчащими грудями… И зарычал по-звериному, и обхватил судорожно, и вошёл – нет, вонзился в неё, продолжая хрипло стонать и в бредовом мороке слышать её крики и всхлипы… Когда все кончилось и он лёг на спину, в висках больно стучало, сам он был опустошён и апатичен, думать о том, что произошло, не хотелось. Но Оля, восторженно прижимаясь к нему, шептала:
– Севка, ты супермен! С ума сойти! Я так и знала, что тебя это возбудит, так и знала!
И что-то ещё говорила, он не слушал. Только обрывок уловил:
– Тебе понравится! Вот увидишь…
Она скользнула, проструилась по нему всем телом к краю дивана. Севе было всё равно, куда она идёт. Он пытался удержать себя от окончательного понимания всего происшедшего, справиться с подступившей гадливостью и тошнотой. И как раз в этот момент он услышал вновь внизу громкую возню, визг, крик:
– Севка, иди к нам, тебя тут не хватает!
С расширенными глазами он повернулся и не сразу понял, что перед ним клубок из трёх девушек и двух парней. Перед глазами поплыли груди, ягодицы, волосатые ноги, торчащие из них наросты… Мелькнуло Олино лицо, улыбка, искажённая вожделением в гримасу. Её тонкая рука из-под чьего-то плеча махнула призывно:
– Иди скорее, с ума сойти, как здорово!
Всеволод вскочил, схватил в охапку свои вещи, сложенные в углу дивана, бегом бросился на веранду, скатился с крыльца в сад. Там его вывернуло наизнанку – судорожно, со всхлипами. Немного придя в себя, он ощупью нашёл колонку, умылся, оделся. И пошёл по ночному посёлку, скудно освещённому фонарями, туда, откуда доносились перестук колёс и гудки. Он всегда хорошо ориентировался на местности и вскоре вышел к железной дороге, прямо к маленькой беседке на платформе. Здесь было пусто, первая электричка пойдёт, наверное, рано утром. Сева сел на скамейку, глубоко дыша и ощущая босыми ногами прохладу земли. В пылу своего бегства он не вспомнил о туфлях и не жалел об этом.
Налетел ещё один скорый поезд, обдав парня порывом ветра, пахнущего железом и дальними странами. Этот ветер сдул с него липкий гадливый пот похоти. Он задохнулся, но не отвернул лица. И пока вагоны грохотали мимо, дышал открытым ртом…
На работе он попросил отпуск и почти сразу уехал в свой северный город, где лето бывает знойнее и благодатнее, чем на юге. Уехал в мир детских воспоминаний, юношеских привязанностей, участливого понимания, добросердечия и дружбы. Вернулся обновлённый, но тревога сжимала сердце. Впрочем, она тут же растворилась, лишь он узнал от ребят в общежитии, что суд над Ларионовым состоялся, Ольга получила развод и уехала с каким-то мужчиной совсем из города.
И вот на своей общежитской кухне, глядя на закипающий на плите чайник, но ничего не видя, слыша, как в тумане, Ларисин голос, Всеволод с тоской думал: «Как всё в жизни связано! За всё надо расплачиваться».
Лариса написала Славке короткое письмо. Что-то вроде: нельзя вернуть прошлое, прости, если виновата, выхожу замуж, надеюсь, и ты ещё будешь счастлив, ведь мы так молоды…
Всеволод ничего не рассказал ей. Оставшиеся дни до свадьбы, как ни пытался скрыть, был угнетён. Лариса чувствовала это, выпытывала. Однажды вечером, греясь в её подъезде у горячего радиатора, она была особенно нежна и настойчива, и Сева чуть было не открылся. Но в последний миг ужаснулся: как рассказать ей обо всём? Да она уйдёт и знать его не захочет!
Когда они были уже больше года женаты, Всеволод встретил Ларионова. Молодые Климовы жили у родителей Ларисы, а Сева после работы забежал в своё бывшее общежитие повидать ребят. Шёл через сквер, а навстречу парень с яркой, отливающей медью шевелюрой. Мелькнула мысль: «Он уже вышел из заключения? Так быстро? Попал под амнистию?» Ларионов узнал его, остановился, не доходя двух шагов. Стал и Всеволод. Они смотрели друг на друга в упор, холодный весенний дождик, до сих пор слегка моросивший, вдруг пошёл сильнее, и громыхнул негромкий раскат. Первый гром этого года.
– Ну что? – процедил негромко Ларионов. – Думаешь, шустрый? Обошёл меня на всех поворотах? А я вот по школьной дружбе приду в гости да расскажу Лариске… А? Про тебя и мою жену. Интересно с ней развлекался? Я-то знаю…
Сердце у Всеволода рванулось, заколотилось так неровно, что рука сама поднялась к груди – придержать. Но он сжал её в кулак, перевёл дыхание и сказал спокойно:
– Лариса всё знает. Я сам ей рассказал.
Рыжий сплюнул, продолжая глядеть. Тогда Всеволод молча обошёл его и стал уходить, стараясь, чтоб шаг был ровным, неторопливым. Он уже думал, что ничего не услышит во след, но ошибся. Ларионов крикнул зло:
– Расплатишься за всё!
И Всеволод вздрогнул, потому что сам когда-то себе сказал эту фразу.
Тогда он вновь хотел обо всём рассказать жене. Но опять же не смог. У них в минуты близости такая счастливая и светлая раскованность, в которой и тела, и сердца, и душы становятся одним целым. То, что было у него с Ольгой, похоже лишь внешне. Но не станет ли Ларису эта похожесть тяготить и мучить? Не уйдёт ли их любовь, не выдержав рокового совпадения судеб? И как, начав рассказывать, обойти молчанием день окончательного разрыва с Ольгой? А рассказать обо всей мерзости Ларисе – разве это мыслимо! Да она его к себе не подпустит больше… К тому же, в это время Лариса ждала ребёнка…
Густой табачный дым плавал по кухне. Исповедь Всеволода Андреевича увлекла Кандаурова, и он не заметил, сколько сигарет, вслед за хозяином, выкурил.
Скрипнула дверь, прошлёпали босые ножки и в кухню заглянул заспанный мальчуган в пижаме.
– Папа, ты здесь?
– Да. Что ты, Федюша?
– Я в туалет.
Через минуту ножки прошлёпали обратно.
– Я укрою его.
Климов встал, вышел. Когда вернулся, сказал:
– Вы сами говорили мне, что убийца был Ларисе знаком. Я теперь постоянно думаю о Ларионове. Да, я понимаю: много лет прошло. Но тюрьма так ломает характеры, озлобляет. Минутная вспышка, воспоминание… Вдруг это он? Тогда я и только я виноват! Как я мог молчать! Если бы Лариса обо всём знала, она была бы с ним осторожна, не села бы в машину…
– Всеволод Андреевич, вы рано делаете выводы. Но то, что вы рассказали, интересно, требует проверки. А почему так долго молчали?
Климов тяжело, через силу улыбнулся.
– Видите, опять молчал… Думал: сам его найду, всё узнаю. Но не сумел. В квартире Ларионовых живут другие люди, ничего не знают. Мне знакомы кое-кто из бывших Ларочкиных одноклассников, но они сказали только, что Славка-рыжий вновь попал в тюрьму, а где сейчас – неизвестно. Вот я и решил к вам идти, просто вы меня опередили.
Глава 16
Несколько раз Климов повторил: «Вы как в воду глядели. Так точно описали тип знакомого, которого неприятно видеть. Это он, это точно он!» И на следующий день Викентий словно чувствовал на себе его неотступный взгляд – мрачный и возбуждённый. Поскольку Ларионов был осуждён и, похоже, неоднократно, получить о нём сведения не представлялось трудным. Майор сразу сделал запрос в информационный центр. Хотя, честно признаться, не верил он в месть отвергнутого жениха через много лет. Закоренелые преступники злопамятны, но это не тот случай. И если уж Ларионова в самом деле мучило желание расплатиться, то логично было бы убить Всеволода Климова, а не Ларису Тополёву. Однако, как поглядеть… Смерть Ларисы – самый тяжкий удар Всеволоду! Но уж слишком изощрённа такая месть. Однако, и что за тип Ларионов – тоже ведь неизвестно…
Вообщем, Кандауров сомневался и выстраивал гипотезы до тех пор, пока не получил ответ. Вячеслав Ларионов по кличке «Лис» отбывал наказание в северной колонии особо строгого режима. Попав под амнистию и вернувшись после короткой первой отсидки, он вновь стал работать в ресторане. Тюремная ли наука, озлоблённость или атмосфера торговой сети – что-то явно повлияло на него. И второй срок этот парень получил за крупные махинации с большими партиями дефицитных товаров. Дело было групповое, и сел он надолго. Читая подробности дела, Викентий только головой качал. Нынче подобные деяния назывались бизнесом и процветали сплошь и рядом. Вслух они не поощрялись, но власти словно наложили «вето» на неприкосновенность новоявленных бизнесменов. Кандауров прекрасно понимал: идёт сращивание структур власти и нарастающего капитала, корни которого почти всегда – из криминального прошлого. Он сочувствовал коллегам из отдела по борьбе с хищениями: тем из них, кто хотел работать честно, сейчас приходилось тяжелее всего. Отлавливать позволялось лишь мелкую сошку, да ещё прижимать буквой закона тех наивных бедо