Дверь ей открыл невысокий, полный, очень живой мужичок лет тридцати, приветливо затараторил:
– Вы Танечкина подружка, Ларочка? Заходите. Вы пунктуальны.
Тут же в коридоре она отдала ему деньги. Он взял, покивал понимающе:
– Да, сумма приличная. Но того стоит! Виктор Михайлович прекрасный специалист, лучший гинеколог у нас в городе – это точно! Всё сделает по высшему классу! Боли не почувствуете ни на секунду…
Его интимный полушёпот немного снял напряжение, прекратилась та незаметная непрерывная дрожь, что колотила её всю дорогу. Боря завёл её в комнату, усадил в кресло, а сам быстро и ловко отворил какие-то шкафчики, накрыл стол белой простынёй, стал на тумбочке раскладывать инструменты. В это время вошёл врач – высокий, худощавый, в белом халате.
– Всё готово? – спросил он Борю и посмотрел на Ларису, здороваясь. Его тёмные проницательные глаза были печальны, и за один долгий взгляд он, казалось, всё о ней понял. Может быть, он обладал умением внушать? Потому что Лариса сразу перестала его стесняться. Во время операции он объяснял ей всё, что делает.
– Сейчас я сделаю несколько уколов, чуть-чуть потерпи. Зато потом боли не будет…
Боли и в самом деле она не испытывала. Лариса чувствовала постукивание, поскрёбывание, но так, словно к телу приложили доску и все действия производили на этой доске. Когда девушка только легла на стол, слегка запрокинув голову, у неё на лбу выступил пот. Но Боря промокнул капли ватным тампоном. А потом она расслабилась, ей стало покойно, да ещё голос Виктора Михайловича успокаивал.
– Вот теперь всё. Последняя проверка – не больно? – чтоб чистота была идеальной… Можешь перевести дух – конец.
Он встал, держа руки внизу, сказал:
– Лежи, не поворачивай головы.
Но его предупреждение на секунду запоздало. Лариса уже стала приподниматься и увидела вымазанные кровью почти по локти его резиновые перчатки и таз, полный густой тёмной крови вперемешку с такими же кровавыми скользкими кусками чего-то. Боря быстро подхватил этот таз и потащил его из комнаты. А врач сказал ей:
– Не огорчайся, девочка, не переживай. Следующий раз ты обязательно родишь, правда ведь?
Голос его был мягким и очень уверенным. Лариса глубоко вздохнула, откидывая вновь голову на стол, сказала:
– Да.
Пришёл Боря, помог ей лечь так, чтоб можно было вытянуть ноги, укрыл каким-то одеялом, посоветовал:
– Если можешь, немного поспи.
В квартире стояла тишина, лишь далеко, наверное из кухни, изредка доносились приглушённые звуки. От слабости кружилась голова, было тепло, и она вправду задремала. И проспала два часа. Потом Боря предложил ей принять душ и проводил вниз, на улицу, поймал такси и отправил домой. К этому времени у неё как раз кончались занятия в институте, дома ни о чём не заподозрили. Просто она пожаловалась, что болит голова, и рано легла с книгой в постель.
И в тот день, и на следующий Лариса была, себе на удивление, спокойной. Всё произошло так легко и просто, что, казалось, не оставило следа в душе. Но на третью ночь ей приснилось что-то страшное и тоскливое, она плакала во сне. А днём, встретив на улице двух юных мамаш с колясками, впервые позволила себе вспомнить кровавые сгустки плоти в тазу. Шла по улице, сжав губы, не замечая, что по лицу текут слёзы. И много дней потом, на лекциях, в очереди, дома у телевизора вдруг впадала в оцепенение. А придя в себя, украдкой вытирала мокрые бороздки на щеках.
Началось её отторжение от графа. Нет, она не обвинила его, не прогнала. Только сказала:
– Эх ты, Валерка! Ведь мы с тобой последние полтора месяца были такими родными, как никогда. В нас текла одна кровь! Теперь этого нет.
– Ещё будет, – сказал он и побледнел: глупо было, только что отказавшись от ребёнка, говорить о другом. Сердце у него больно заныло. «Зачем я это сделал? Всё должно было быть по-другому…» Впервые эта мысль у него была такой сильной, почти как решение… Но через два месяца Лариса откажет ему и выйдет замуж за другого.
Ещё взлетают вверх качели. Но мужчина и женщина уже не раскачивают их. А, отдавшись на волю ритмичного движения, молча смотрят друг на друга. И под глубоким, восхищённым взглядом мужа Лариса забывает обо всём. Ничего не было до этого единственного мужчины в её жизни! А ветерок по-прежнему овевает, гладит кожу. И тоже словно сдувает невидимый липкий покров, обнажая первозданную наготу. Всё только начинается – как с рождения…
Но амплитуда широкой доски становится всё меньше. И ничто в нашей жизни не проходит бесследно. За всё когда-нибудь приходится расплачиваться…
КОНЕЦ