Теперь грозный Капитульский — вождь дома шесть — снимет шляпу, если Чича — самый маленький и слабый из нас зайдет в их двор полюбопытствовать, не прибавилось ли чего новенького в железных ящиках, куда радиотелемастерская сбрасывает отходы.
О радиотелемастерской, вернее, о ящиках, особо. Два раза в день открывается окованная жестью дверь, и люди в серых халатах выносят в ящики коробки, полные различных интересных деталей. Радиоделом увлекается у нас один Ленька Белов. Он длинный и рыжий. Мне почему-то кажется, что, став взрослым, Ленька первым делом отрастит себе бороду лопатой. Как-то Ленька признался, что хочет всю жизнь ездить радистом в геологические партии. С помощью выброшенных деталей он собрал великолепный приемник, который орет у него из окна на весь двор. Из ящиков мы уносим похожие на космические корабли радио- и телелампы, катушки с тончайшей медной проволокой, красные и зеленые сопротивления, спутанные проводки, блоки, а иногда даже кинескопы с темными пятнами на экранах.
Все это вскоре бьется, крушится, разламывается и выбрасывается, но рыться в ящиках стало для нас привычкой, как играть в футбол летом, в хоккей зимой, сидеть на лестнице осенью, когда дождь.
Да, мы победили! Но победа обернулась горечью. Не говорю об отметках — за время войны каждый из нас получил по двойке, а Андрюха Рыжов даже три! Не говорю о ранах — на пятерых пришлось три синяка, два растяжения, один разбитый нос, вывихнутый палец у Чичи и расцарапанная щека у Кости Благовещенского. Не говорю о двух порванных рубашках и штанине, которую Андрюха Рыжов располосовал о гвоздь в парадной, убегая от толстого Фимы — второго по силе врага после Капитульского.
Ленка сплела из будто бы случайных своих взглядов невидимые веревки, опутала ими Костю, и Костя ходит по двору, а веревки постепенно подтягивают его к скамейке, на которой сидит Ленка. Заживающая царапина на щеке у Кости больше не напоминает ему про Ленкино предательство. Я бы такое ей не простил… Впрочем, мы бы все не простили…
Три дня, как война кончилась, а мы так и не сходили посмотреть, что там нового в ящиках. Теперь — весь ящик уноси, слова никто не скажет.
Мы до сих пор не забываем час победы. Когда ребятки из дома шесть разбредались по двору, а появившаяся неожиданно в голубом платье Ленка Славина расцарапала щеку Косте Благовещенскому. «Мы дрались один на один… — сказал Капитульский Ленке. — Зря ты это…» А Костя, который несколько минут назад выкупал Капитульского в луже, не притронулся к щеке и ничего не сказал Ленке. Царапина из белой превратилась в розовую, потом в красную, и капля крови потекла по щеке, как слеза.
Костя смотрел сквозь Ленку на стену гаража, где мелом было выведено: «Пом! Жди! Скоро выйду!».
Это написал Капитульский одному из братьев Помозовых. Только он мог писать такие послания. Кого-нибудь другого братья за это бы избили.
— Из-за чего вы дрались? — спросила Ленка. Вопрос ее, как шар-зонд, повис в воздухе.
Капитульский медленно пошел к своему подъезду, и спина у него была такой, будто на ней лежал мешок с камнями. Ветер подул, словно нам пора было отплывать, как грекам после взятия Трои.
— Пошли… — сказал Костя. Наши расстегнутые рубашки стали похожими на подушки, а Ленкино голубое платье захлопало у нее вокруг ног. Мы шли и не оглядывались на Ленку, которая неизвестно зачем влипла в эту войну. Так нам тогда казалось. Война выиграна, ящики наши, а Капитульский больше не скажет Ленке ни слова, потому что она видела, как он, побежденный, валялся в луже. Ленка стояла одна посреди чужого двора, Капитульский смотрел на нее из окна на пятом этаже, а мы уходили все дальше и дальше.
Да! Три дня, как выиграна война…
Костя Благовещенский заболел ангиной. В мае это надо суметь. Он сидит дома и разучивает на пианино концерт Рахманинова. Пианино стонет, как загнанный конь. По вечерам Косте звонит Ленка и рассказывает, что нового в школе. Мы советуем Косте бросать трубку, когда она звонит, а он вместо этого разговаривает с ней и не смотрит в зеркало на расцарапанную щеку.
Андрюха Рыжов наказан. Он получил три двойки подряд и теперь учит все предметы. А потом пересказывает отцу вслух параграфы. До начала летних каникул две недели, а Андрюха уже выучил все учебники до конца.
У Чичи распух палец. Он ходит а поликлинику на УВЧ, а в школе все время вспоминает подробности войны. Причем, как-то так получается, что во всех эпизодах Чича оказывается главным героем. Без него мы бы пропали!
Ленька Белов потерял недавно свой любимый перочинный нож. В этом ноже и отвертка, и шило, и все что угодно. Его нашла девчонка из дома шесть. Не помню, как ее звать, помню только, что рот у нее вечно открыт.
Ленька каждый день после школы бежит к ним во двор и просит девчонку отдать нож. Та обещает, а сама только корчит рожи из окна или несет какую-то чушь. Но мы заметили, что и сам Ленька не очень-то хочет, чтобы она вернула нож. Леньке нравится разговаривать с этой дурочкой.
И только я относительно благополучно выпутался из войны. Синяк заживает, рубашка давно зашита, а двойку по географии я исправлю. Теперь, когда я могу показать на карте, где находится Троя! И рассказать о нашей войне, как когда-то Гомер рассказал о Троянской!
Все началось в понедельник. И первый бой был в понедельник. Но сначала немного о событиях, предшествовавших войне.
На уроке ботаники Ленка Славина — большая любительница кроликов и лягушек (когда показывали фильмы о том, как бьется сердце у разрезанного кролика или дергается нога у распятой лягушки, она громко всхлипывала и закрывала лицо руками) — получила записку от Кости Благовещенского. Костя сидел с самой красивой девочкой в классе — Олей Дмитриевой, и то, что он написал записку Ленке Славиной — худой, длинной, с волосами цвета размазанного яичного желтка, — нас удивило.
Ленка на записку не ответила, но на перемене что-то сказала Косте, а Костя согласно кивнул головой.
В тот день я смотался с последнего урока. Когда мне надо уйти из школы, я смело иду в медицинский кабинет. Смело иду, потому что во внутреннем кармане пиджака у меня лежит точно такой же градусник, как и те, что стоят на стеклянном столе в стакане, покрытом марлей. Единственное отличие моего градусника — это то, что на нем набита температура тридцать семь и восемь. Волшебная температура. И так как я не был на последнем уроке истории, то придется рассказать о том, что тогда произошло, со слов Чичи — нашего круглого отличника, самого маленького и слабого человека в классе. Чича поэтому и учится так замечательно. Что-то не встречал я красивых и сильных отличников.
Костя стоял на исписанном цветными мелками асфальте и ждал Ленку Славину. Та вышла, и они медленно пошли через проходной двор на нашу родную Полтавскую улицу. И вот когда они вышли из двора и остановились на перекрестке, появился Капитульский. Калитульский чуть-чуть выше Кости. Волосы у него темные, вьющиеся. Он учится в седьмом классе и не в нашей школе. Костя и Ленка прошли мимо, а Капитульский остановился и принялся рассматривать афишу. Чича сказал, что тоже изучил афишу. Там было сказано, что песни народов мира исполняет Валерий Самолетов. Чиче фамилия понравилась. Ему нравятся фамилии, из которых получаются хорошие клички.
За неделю до этих событий Костя Благовещенский начал часто причесываться и смотреться в зеркало. Теперь он стал вылитым ангелом. Так, казалось, воздух вокруг глаз и светится…
Ленка и Костя стояли на перекрестке и, может быть, вовсе не заметили Капитульского, если бы он, якобы увлеченный изучением афиши, громко не свистнул себе под нос.
— Эй! Созерцатель афиш! — крикнула ему Ленка. — Забыл, куда ты меня сегодня звал?
— Куда? — Капитульский смотрел на афишу, словно учил текст наизусть.
— К соседу-гипнотизеру… — Ленка уже стояла спиной к Косте.
— Врет он, — сказал Чича, который все про всех знал. — У него сосед полковник, а не гипнотизер…
— Полковник-гипнотизер, — уточнил Капитульский.
— Это он тебя загипнотизировал, что он гипнотизер, а на самом деле он полковник, — упорствовал Чича.
— Не важно, кто он. Мне все равно интересно! — заявила Ленка. — Ау, Костик! — повернулась она. — Играй в теннис с Чичей! Я пойду к гипнотизеру в гости… Правда, что он сможет превратить меня в гибкую доску? — спросила она у Капитульского.
— Ты и так доска, — зачем-то сказал Чича, — только не гибкая, а горбыль… — но попав под перекрестные взгляды Кости и Капитульского, на всякий случай отошел подальше.
Вечером, как обычно, мы сидели на чердаке и смотрели, как голуби ходят по крыше. Ленька Белов притащил свой знаменитый приемник, и мы слушали французскую певицу. Наш дом высокий и старый. Из чердачного окна многочисленные крыши напоминают ступеньки. Великану бы какому-нибудь по ним ходить. А далеко-далеко впереди торчит шпиль Адмиралтейства. В тот вечер шпиль блестел, словно его надраили наждаком, и казался таким хрупким, что не верилось: как на его конце помещается шестиметровый корабль-парусник?
— Куда это Ленка пошла? — полюбопытствовал, глядя в окно, Чича. Он, единственный из нас, уже выучил все уроки и никуда не спешил. Уроки Чича делал мгновенно. Я еще только тапочки дома надеваю, а он уже упражнение в тетрадь строчит.
— А вырядилась как! — сказал Андрюха Рыжов и намотал на палец собственный локон. Андрюха летом собирался ехать в международный лагерь, а сейчас отращивал волосы, чтобы понравиться там девочкам-иностранкам.
Ленка была в голубых брюках и в розовой кофте с вышивкой. Она напоминала цветок. Волосы только все портили. Никак они у Ленки пышными быть не желали.
Ленька Белов поймал позывные какой-то станции. Били часы, и играла музыка. Казалось, что Ленка внизу слышит и идет в такт этим позывным.
— Пошли в дом шесть? — неожиданно предложил Костя.
— Смотреть, как гипнотизер будет превращать ее в доску? — засмеялся Чича.
— Кого в доску? Зачем в дом шесть? — Мы ничего не понимали.