Я слушал его, и смотрел на себя, стоящего у гроба. Не знаю, читал ли Томас мысли меня в видении, или вспоминал то, что чувствовал сам. Но в выражении своего лица я видел все, о чем он говорил.
— Ты очень сильно любишь маму. Невероятно сильно. Но главное коварство смерти и любви в том, что лишь когда ее не станет, когда ты будешь лишен возможности рассказать ей о своих чувствах, ты поймешь, насколько действительно сильно ее любишь. Настолько, что это известие будет больнее удара под дых. У тебя будто закончится кислород. Нет, физически все будет как прежде. Ты дышишь, говоришь, двигаешься. И в то же время, будто бы находишься в вакууме, в вязкой жиже, которая не дает двигаться твоей душе. Нечем дышать, да и незачем. Тебе больно, и боль эта только в первый момент резкая, выворачивающая тебя наизнанку. Она будет с тобой, но трансформируется. Из резкой, как удар ножом, в глухую, постоянно ноющую. Вот здесь, в районе солнечного сплетения появится камень. И будет с тобой очень долго.
Тихий голос Томаса действовал на меня гипнотически. Или же он снова что-то делал со своим минералом? Не знаю. Но я словно очутился там, возле разверстой ямы, которая заменит моей маме наш уютный дом. Не было стены дождя за спиной, не было моего «проводника» рядом. Я стоял, и сжимал в своей руке руку сестры. А сам не мог отвести взгляд от маминого лица, зная, что вижу ее в последний раз.
В глазах двоилось от слез. Я плакал, и казалось, пролил на жирную черную землю уже весь мировой океан. Но откуда-то брались новые слезы, а боль, о которой говорил Томас, была в этот момент вовсе не камнем. Скорее, она напоминала обжигающе горячее море, волны которого то накатывали, то отступали, то снова стремились сжечь мою душу.
— У землян есть такое понятие, как пять ступеней принятия утраты. Это отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение. У тебя будет все это. Первое — отрицание. Это странно. Ты знаешь, что ее больше нет, ты увидишь собственными глазами, как закроется крышка гроба, как ее физическую оболочку опустят в яму и засыплют землей. Ты знаешь. И отрицать вроде нечего, да? Но ты будешь звать ее, словно она по-прежнему рядом. Кто-то, не слишком умный, начнет рассказывать тебе, что так ты сделаешь ей хуже, что надо отпустить. Но нельзя требовать от ребенка, да и от взрослого тоже, сразу отпустить человека, с которым у вас, по сути, была одна жизнь на двоих. И ты не сможешь. Умом ты все поймешь, но сердце долго будет отрицать, что ее больше нет.
Как созвучны эти его слова моим недавним мыслям. Да, кажется, Томас сам вспомнил, каково это — терять. Может, тогда он поймет, почему я хочу спасти маму.
— Потом настанет очередь гнева. Я много раз задавался вопросом: что же является самым совершенным механизмом во Вселенной? Человеческая психика или человеческий же организм? Да, и в том, и в другом случаются сбои, которые приводят к заболеваниям… Но если эти механизмы работают корректно, в них отлажены все процессы. И они сами заботятся о том, чтобы любые негативные последствия извне не нанесли им вреда. Наш разум может и не знать, что ему делать. Но психика сама о себе позаботится.
Я с недоумением глянул на него. К чему это замечание? А Томас продолжил рассуждать о гневе. Это, по его мнению, самый эффективный способ избавиться от негативных эмоций, которые у меня появятся. Грусть и уныние дезактивируют человека, отравляют и разъедают его изнутри. А вот гнев, невзирая на его сильную эмоциональную окраску, поможет выпустить негатив наружу, чтобы не разрушить меня изнутри.
Вторая стадия выразится в том, что я буду искать виноватых в том, что случилось. Врачей, которые вовремя не смогли заметить заболевание. Ученых, которые до сих пор не научились лечить недуг моей мамы. Хроносов, которые не могли отмотать время назад, чтобы ее спасти. Может, даже, саму маму за то, что она сдалась. Оказывается, такое поведение свойственно некоторым людям.
— И конечно же, ты будешь винить в случившемся родных, а самое главное — себя.
— Если я не спасу ее, как же мне себя не винить? Как не обвинять себя в том, что я мог помочь, и ничего не сделал?
— То, что ты можешь сделать, убьет все живое. Но ты не виноват в том, что произойдет. Не виноваты врачи и ученые — они не всесильны. И Хроносы, к сожалению, тоже. Они откажут твоему отцу в повороте времени вспять, потому что тоже понимают: это погубит Вселенную. Да и не всегда время им подвластно. И мама — она тоже не виновата.
— Конечно мама не виновата! И я буду биться с любым, кто скажет иначе. Но кто же виноват?
— Никто, Оксинт. Это не тот случай, когда в больнице вымогают с больных людей деньги, не оказывая помощь, и лечат спустя рукава, если денег им не дадут. Или вовсе забывают про пациентов. Такие случаи, увы, не редкость на Земле. Но у твоей мамы другая история. Она будет окружена любовью и заботой. Однако ее заболевание не оставит никаких шансов на счастливый исход. Я скорблю вместе с тобой, но говорю как есть.
Я уже хотел поинтересоваться у Томаса, чем же заболеет мама, как он стал рассказывать про третью стадию — торги. Это момент, когда человек пытается вымолить у высших сил вторую попытку для того, кто ушел. Меня несколько удивила такая стадия у землян. Мы, а также нибирийцы и атланты, знаем, что эти самые высшие силы точно есть. Но с кем пытаются торговаться жители планеты Земля? Ведь у них нет почти никаких доказательств того, что высшая сила существует.
Но любовь, по словам Томаса — сила, которая делает с человеком и его мироощущением что-то невероятное. Не зря к тому же на Земле любовь соседствует с надеждой и верой. Именно надежду и веру она способна пробудить. Веру в то, что есть кто-то, кому под силу все исправить. И надежду на то, что это получится. Ну не знаю… На мой взгляд, это отчаяние. Человек стучится во все двери, без разбору, потому что больше ничего он сделать не может. Утопающий хватается даже за соломинку.
После наступает стадия депрессии. Все душевные силы уйдут на гнев, и на попытки сторговаться со Вселенной. Когда они закончатся, я почувствую себя опустошенным, не будет ни желаний, ни стремлений, ни энергии что-то делать, продолжать привычную жизнь. Те чувства, которые я испытаю сразу после маминого ухода, вернутся. Скорбь, слезы, желание поскорее завершить жизненный путь, чтобы скорее оказаться рядом с ней — все это будет, как и отсутствие смысла существования.
— Возможно, в этот момент ты поймешь, что не справляешься сам. Но нет ничего зазорного в том, чтобы попросить о помощи. Ты имеешь на это право и это нормально. Не только в этой катастрофической ситуации, но и во многих других. Запомни это. А еще будь готов к тому, что все эти стадии не будут идти строго по порядку. Из депрессии ты можешь снова вернуться к гневу или торгам, или же перескочить третью стадию и сразу перейти к четвертой.
— И как все то, что ты мне описал, вяжется с твоим же утверждением, что когда-то я буду счастлив?
— Но все заканчивается рано или поздно. — Томас будто не слышал меня. — Наступит пятая стадия — смирение, оно же принятие. Ты поймешь, что, увы, ничего не исправить. И некого винить. Вообще стадия гнева опасна тем, что из нее легко скатиться в месть, которая якобы помогает почувствовать себя лучше. Вроде бы виновные наказаны, но… Но нет их, виновных. И легче от наказания не станет. Однако ты пройдешь это все. И после принятия тебе станет легче. Боль останется, тоска по маме останется. Но именно в тот момент ты продолжишь жить. И в этой жизни будет счастье.
— Без мамы я счастлив не буду! — упрямо повторил я.
— Не хочу с тобой спорить. Я покажу тебе твое будущее.
— А разве это не опасно для Вселенной?
Вопрос у меня был отнюдь не праздный. Как потомок хозяина времени, я давно уже усвоил, что события будущего простым смертным не должны быть известны. Да, время от времени появляются провидцы, которые приоткрывают самую непроницаемую из завес… Однако не зря большинство из них говорит загадками. Это нужно для того, чтобы о грядущих событиях догадались те, кому можно о них знать, а не все подряд. Но даже если прорицатель прямо скажет, что где-то тогда-то случится то-то — это всего лишь означает, что на участь Вселенной такое событие повлияет мало. Или же люди должны знать о том, что будет. Но такое случается редко. Поэтому я и беспокоюсь: не покажет ли мне Томас слишком много?
— То, что я покажу тебе, можно знать. А учитывая сложившиеся обстоятельства, раз уж ты и сам узнал заранее, что случится в твоей жизни относительно скоро — даже нужно. Но не обессудь: я скрою лица тех, кто окружает тебя, и места, где ты будешь находиться. Вовсе не обязательно тебе знать, например, кто будет твоей супругой, чтобы ты не стал искать ее раньше времени, или умышленно строить отношения с прицелом на брак. Это может изменить будущее. Так что обойдемся без лиц. Согласен?
Я кивнул. О женитьбе сейчас я думал меньше всего. Так что внешность потенциальной супруги мне неинтересна. Томас улыбнулся, снял свою цепочку. Он зажал бусину в кулаке, и резко рассек воздух рукой.
Глава тринадцатая. Жизнь продолжается
Рассек в прямом смысле — прямо в пространстве кладбища показался просвет. Мужчина взял меня за руку, и мы шагнули в образовавшийся разрез. Тут же случилось что-то странное. Рука Томаса растаяла, а я сам вдруг оказался на трибуне в родной школе. Голос мой что-то бойко вещал, тело двигалось, но сам я не мог им управлять. Что это, куда засунул меня Томас?!
— Не бойся, Оксинт. — раздался его голос, хотя мужчину я по-прежнему не наблюдал. — Твое сознание находится в теле будущего тебя. Это нужно для того, чтобы ты ощутил собственные эмоции, мысли. А поскольку мы оба тут присутствуем лишь сознанием, меня ты не видишь. Ведь тут отсутствует мое тело.
— А где тогда сознание меня, который сейчас стоит перед всей школой? Ведь мое тело живет отдельной от меня жизнью. Значит, второе сознание тоже тут?
— Именно, мой мальчик. Ты нынешний тут присутствуешь, так сказать, в фоновом режиме, и можешь лишь наблюдать и чувствовать. Основное же участие в происходящем принимаешь ты, который постарше. Сейчас тебе четырнадцать лет. Ты защитил какой-то проект — я, если честно, в вашей школьной программе ничего не понимаю. Прислушайся к своим ощущениям. Что ты сейчас чувствуешь?