ерез него, оно вновь начнет работать безо всяких сигналов от мозга реципиента.
Юристам потребовалось чуть больше времени, чем врачам, чтобы согласиться с концепцией смерти мозга. В 1968 г. в Journal of the American Medical Association была опубликована статья, подготовленная специальным комитетом Гарвардской медицинской школы и посвященная определению смерти мозга. Статья гласила, что необратимая кома должна считаться новым критерием смерти, и формировала этические основания для трансплантации органов. Однако новые законы вступили в силу только в 1974 г. Принятие законов, как ни странно, было простимулировано необычным судебным разбирательством в Окленде, штат Калифорния.
В сентябре 1973 г. человек по имени Эндрю Лайонс выстрелил в голову другого человека, что привело к гибели головного мозга последнего. Когда адвокаты Лайонса узнали, что семья погибшего передала его сердце для трансплантации, они решили использовать этот факт в защиту Лайонса. Как возможно, заявили они, что сердце все еще билось во время операции, если Лайонс действительно убил этого человека накануне? Они пытались убедить присяжных в том, что, говоря технически, убил человека не Лайонс, а хирург, извлекавший органы. По словам пионера в области пересадки сердца из Университета Стэнфорда Нормана Шамвея, который давал на процессе свидетельские показания, судья не учел этот аргумент. Шамвей информировал суд, что принятыми критериями смерти являются критерии, выработанные гарвардским комитетом. (Положение Лайонса, кроме того, усугубили фотографии убитого, мозг которого буквально «вытекал из черепа» по словам репортера из газеты San Francisco Chronicle.) В конечном итоге Лайонс был признан виновным в убийстве. После этого прецедента в Калифорнии был принят закон, на основании которого смерть мозга является юридическим определением смерти. Вскоре примеру Калифорнии последовали другие штаты.
Защитник Эндрю Лайонса был не первым человеком, который обвинил в убийстве хирурга, изымавшего сердце из тела человека после смерти мозга. В те годы, когда операции по пересадке сердца были еще редкостью, Шамвея, который был первым американским хирургом, выполнившим эту операцию, постоянно вызывали к судебному следователю в Санта-Кларе, где он практиковал. Следователь не принимал концепцию смерти мозга и угрожал, что если Шамвей приведет в исполнение свой план по извлечению работающего сердца у человека с отключившимся мозгом и использует его для спасения жизни другого человека, то он (следователь) обвинит его в убийстве. Хотя у следователя не было юридических оснований для приведения в исполнение своих угроз, а Шамвей по-прежнему продвигался вперед в своих исследованиях, пресса бесконечно мусолила эту тему. Хирург-трансплантолог из Нью-Йорка Мехмет Оз вспоминал, что примерно в это же время районный прокурор Бруклина выступал с такими же угрозами. «Он говорил, что предъявит обвинение и арестует любого хирурга, который произведет изъятие органов на территории его округа».
Проблема заключалась в том, что однажды мог остаться без сердца человек, который не был на самом деле трупом. Существуют такие редкие ситуации, которые по неопытности или по небрежности могут быть расценены как смерть мозга, поэтому судебные эксперты не очень доверяли медикам. На самом деле, у судей и следователей была крохотная, но все же реальная причина для беспокойства. Рассмотрим, к примеру, состояние псевдокомы, или «синдром окружения». При одной из форм этой болезни все нервы организма — от глазных нервов до нервов пальцев ног — внезапно и достаточно быстро перестают действовать, в результате чего человек оказывается полностью парализованным, хотя его мозг работает нормально. Пациент слышит, что происходит вокруг, но никак не может сообщить, что он все еще здесь и что его органы никак нельзя отдать кому-то другому. В особенно тяжелых случаях оказываются выключенными даже мышцы, изменяющие размер зрачка. И это плохо, поскольку одним из общепринятых тестов для констатации смерти мозга является проверка рефлекторного сокращения зрачка под действием света. Обычно люди, впадающие в состояние псевдокомы, полностью восстанавливаются, конечно, если по ошибке кто-то не доставил их в реанимационное отделение для изъятия сердца.
Подобно страху быть похороненным заживо, охватившему жителей Франции и Германии в XIX столетии, страх прижизненного изъятия органов практически полностью лишен основания. Избежать ошибки при псевдокоме или подобных состояниях помогает банальная электроэнцефалограмма.
На рациональном уровне большинство людей соглашаются с концепцией смерти мозга и изъятием органов для трансплантации. Однако на эмоциональном уровне это может быть сложнее, особенно в тех случаях, когда к ним обращаются за разрешением взять еще бьющееся сердце близкого человека. По статистике 54% семей отказываются от передачи органов. «Они не могут справиться с мыслью, что окончательная смерть дорогого для них человека наступит как раз при изъятии сердца, — говорит Оз. — И, таким образом, они сами санкционируют его смерть».
Даже сами хирурги, занимающиеся пересадкой сердца, с трудом соглашаются с мыслью, что сердце — всего-навсего насос, перекачивающий кровь. Когда я спросила Оза, где обитает душа, он ответил: «Скажу вам честно, я не думаю, что вся душа сосредоточена в мозге. Я привык считать, что во многих отношениях центром нашего существа является сердце». Означает ли это, что пациенты после смерти мозга все еще живы? «Нет никакого сомнения, что сердце без мозга не имеет никакой ценности. Но жизнь и смерть — не бинарная система». Действительно, это континуум. По многим причинам имеет смысл провести юридическую границу между жизнью и смертью на уровне смерти мозга, но это не означает, что эта граница в реальности представляет собой прямую линию. Между жизнью и смертью есть состояние «почти смерти» или «псевдожизни». Но большинство людей не хотят ничего об этом знать.
Если в сердце донора с отключившимся мозгом содержится что-то более возвышенное, чем мышечная ткань и кровь, какие-то следы духа, можно себе представить, что эти следы способны переместиться вместе с сердцем и найти себе пристанище в организме реципиента. Однажды Оз получил письмо от человека, которому было пересажено донорское сердце и который вскоре после перенесенной операции почувствовал, что имеет некий контакт с сознанием бывшего владельца сердца. Этот пациент, Майкл Уитсон по прозвищу Мед-О, разрешил процитировать его письмо.
«Я пишу все это, полностью осознавая, что испытываемые мною ощущения, скорее всего, являются не результатом какого-либо контакта с сознанием донора моего сердца, а просто галлюцинациями на фоне принятия лекарств или продуктом моего собственного воображения. Я знаю, что это скользкий путь…
При первом контакте [с донором] я уловил ужас приближающейся смерти. Внезапная стремительность, шок и удивление от происходящего. Ощущение разрыва и ужас преждевременной смерти. Этот и два других случая — самый ужасный опыт, пережитый мною в жизни.
Во второй раз я пережил ощущение моего донора в тот момент, когда сердце вынули у него из груди и перенесли в другое место. Это было ощущение насилия со стороны мистической, всемогущей внешней силы….
Третий эпизод в значительной степени отличался от двух предыдущих. В этот раз сознание сердца моего донора находилось в настоящем времени. Оно изо всех сил пыталось понять, где оно находится и чем оно является. Как будто никакие ваши чувства не работают. Ужасное ощущение полной дезориентации. Как будто вы пытаетесь ухватиться за что-то руками, но каждый раз ваши пальцы хватают только пустоту».
Конечно, человек по имени Мед-0 не проводил научного исследования. Один шаг в этом направлении был сделан в 1991 г. группой хирургов и психиатров из Вены. Они опросили сорок семь человек, перенесших пересадку сердца, по поводу того, заметили ли они какие-либо изменения своей личности, которые они могли бы связать с влиянием своего нового сердца и его бывшего владельца. Сорок четыре из сорока семи ответили отрицательно. Однако в соответствии с традицией венской психоаналитической школы исследователи не могли не отметить, что многие из опрошенных отвечали враждебно или в шутливом тоне, что, по теории Фрейда, указывает на некоторое нежелание отвечать.
Ощущения людей, которые ответили положительно, были значительно более прозаическими, чем ощущения Уитсона. Один человек, сорокапятилетний мужчина, который получил сердце семнадцатилетнего подростка, сообщил следующее. «Я полюбил надевать наушники и слушать громкую музыку. Раньше я никогда этого не делал. Теперь я мечтаю о новой машине и о хорошей стереоустановке». Два других человека выразились менее конкретно. Один просто сообщил, что предыдущий владелец сердца был спокойным человеком и что это ощущение покоя «передалось» ему. Второй чувствовал, что живет жизнью двух людей, на вопросы отвечает «мы» вместо «я», но не привел никаких подробностей относительно своего нового сознания или новых музыкальных пристрастий.
Чтобы узнать более красочные подробности, следует обратиться к Полу Перселлу — автору книги «Код сердца» (The Heart’s Code) и многих других, в том числе «Суперсекс с мужем» (Super Marital Sex). Перселл опросил 140 человек, перенесших пересадку сердца, и привел цитаты из пяти ответов в качестве доказательства того, что сердце обладает «клеточной памятью» и оказывает на своих новых владельцев определенное влияние. Одна женщина, получившее сердце бывшего грабителя, убитого выстрелом в спину, вдруг стала одеваться более женственно и ощущать «прострелы» в спине. Женщина среднего возраста получила сердце мальчика-подростка и теперь вынуждена бороться с желанием «врубить стерео и слушать тяжелый рок», что, как я увидела вскоре, является распространенным мифом о людях с донорским сердцем. Моей безусловной фавориткой является женщина, получившая сердце проститутки, которая вдруг пристрастилась к порнофильмам, требовала от мужа ежедневных занятий сексом и устраивала для него стриптиз. Конечно, если женщина знает, что ее новое сердце раньше принадлежало проститутке, это вполне может повлиять на ее поведение. Перселл не пиш