— Какое зло мы тебе сделали?! Ну-ка быстро заходи, я тебя покормлю.
— Но мы уже собирались ехать.
— Ничего не хочу слышать!
Даша зашла в дом, свернула на кухню и тут же остановилась, заметила отметки роста на дверном косяке. Матвей каждый год в день рождения измерял дочку Настю. В самом низу была первая отметка «3 года», затем написанные синим маркером цифры ползли все выше по косяку, 4–5–6–7 лет и так далее, последней была отметка «13 лет». Даша отвела взгляд и прошла в кухню. Тут был дым коромыслом, на плите на всех конфорках стояли сковородка и три огромные кастрюли.
— Сейчас положу тебе! — тетя Эка открыла одну из кастрюль, зачерпнула половником суп, налила в тарелку, поставила на стол. На плите зашипело, и тетя Эка кинулась обратно.
— Прости, что я вот так, — сказала она, — у меня тут, сама видишь, нам сегодня продукты привезли наконец, лагман готовлю, борщ и лапшу. Все сразу, полный дом голодных ртов. Попробуй и скажи, как по соли.
Даша зачерпнула суп ложкой, подула и попробовала.
— М-м-м, очень хорошо. Вам, может, помощь нужна? — спросила она, наблюдая, как тетя яростно нарезает лук огромным ножом.
— Ой, ну вот еще! Ты гостья! Сиди, я сама. Ты извини, что без хлеба. Вчера в «Цилинь» завезли, я талоны в зубы и вперед, в очереди как дура, а он, прикинь, из этой синтетической муки. Дрянь та еще, как будто картон жуешь. Совсем уже. — На плите снова зашипела сковородка, тетя Эка выругалась и кинулась к ней, потянулась убавить огонь и схватилась за поясницу.
— Ох.
Даша подскочила к плите и убавила пламя, открыла крышку, сняла деревянную лопатку со стойки и помешала уже начавший подгорать лук.
— Спасибо, дорогая, — смущенно сказала тетя Эка. — Совсем я старая уже. Надо хорошо помешать, а то подгорит.
— Да нет проблем, — Даша сдернула с кухонной стойки прихватку, схватила сковородку за ручку и ловким движением повара-виртуоза подбросила все содержимое в воздух и вновь поймала.
— Ни фига себе! Вот это фокус. Это как ты так?..
— Ты спрашивала, чем я за границей занималась. А вот чем, — Даша снова подбросила содержимое сковороды. — Лапшу готовила.
Тетя спрашивала ее про жизнь, бог ты мой, как хорошо, что ты вернулась! Даша вежливо отвечала: она не совсем вернулась — она в России по работе, приехала в экспедицию, но тетя не слушала, говорила свое, жаловалась на здоровье, причитала. Их разговор прервали внезапные крики из-за стены.
— Господи, ты зачем приехал вообще? Ради этого? — это была Марина.
— В смысле зачем? Ты сама просила! — отвечал Матвей.
— Я! Просила! Ха!
Кто-то хлопнул дверью. Это была еще одна особенность дома — поразительная акустика и слышимость. Все еще держась за поясницу, тетя Эка вышла с кухни и шикнула на Марину с Матвеем. Голоса стали тише: слов было не разобрать, но интонации не оставляли простора для интерпретаций. Вскоре из-за стены, кроме взрослых криков, стал доноситься детский плач, затем залаяла собака, и Даша удивленно обернулась.
— Вот же дурни, Зару разбудили, — цокнула языком тетя Эка.
Дверь распахнулась, в кухню ворвался Матвей, весь красный, волосы растрепаны, вены на шее вздулись — еще секунда, и схватит сердечный приступ. Он увидел Дашу в фартуке за плитой и замер.
— А ты че здесь делаешь? Я же сказал в машине ждать.
— А ты здесь не хозяйничай, Матюш. Сказал он, ишь! — фыркнула тетя Эка. — Гостей на пороге держать — смертный грех. Садись поешь лучше. У нас лагман готов уже.
Матвей оглядел стол, на лице его отражалась внутренняя борьба: он явно хотел есть, но гордость не позволяла остаться.
— Нет, — сказал он. — Нам пора.
Матвей гнал «Самурая» по трассе, лицо у него до сих пор было красное от обиды и злости.
— Чем пахнет? — спросил он. — Как будто хлебом.
— Мне тетя Эка тут завернула, — Даша зашелестела пакетом. — Хлеба нет, но есть сыр, колбасы немного. И лаваш из цилинь-муки. Хочешь, бутерброд сделаю?
— Нет, — сдавленно сказал Матвей. — Я сейчас где-нибудь у дороги заведение найду и там похаваю.
— Матвей.
— Что?
— Ну что за детский сад?
— Какой детский сад? Никакого детского сада.
— Ты до сих пор держишь бойкот, потому что тетя Эка когда-то назвала тебя «жирненьким поросяткой»?
— Ничего подобного.
— Тогда не выдрючивайся и возьми бутерброд.
— Нет. Просто, — он вздохнул, — просто оставь меня в покое.
Дальше ехали молча. Когда выезжали из города, на пути у дороги показалась вывеска «Дядя Ваня». Даша указала на нее пальцем.
— Что? — спросил Матвей.
— Ты же говорил, что хочешь есть.
— А, да. Блин. — Он стал вертеть головой, смотрел в зеркала. — Зараза! Тут двойная сплошная, не развернуться. Ты же потерпишь немного?
— Я вообще не голодная.
Они катили вдоль водохранилища, когда Матвей вдруг резко стал тормозить и сдавать к обочине — впереди виднелась забегаловка — и вывеска «Раки-Раки».
— «Раки-Раки»? Серьезно? — спросила Даша, но Матвей уже отстегнул ремень и вышел из авто.
Внутри было душно, и стоял почти нестерпимый запах речной тины и вареных раков. Это было одно из тех заведений, где открывашки для пива цепочками прикованы к столам. В углу бубнил телик, мордатый мужик за стойкой заметил их, но даже не пошевелился, когда они подошли, — смотрел футбол. На нем была белая майка-алкоголичка и серый заляпанный жирными пятнами фартук. Голова была абсолютно лысая, а плечи и руки словно покрыты густой черной шерстью.
Матвей подошел и спросил, как долго ждать раков. Хозяин растопырил две пятерни. Матвей обернулся на Дашу.
— Тебе брать?
— Пожалуй, нет, — сказала Даша, глядя на висящие над кассой липучки для мух, обвешанные гроздьями трупов. — Что-то как-то аппетита нет.
Матвей взял с прилавка заламинированный листок, заменявший тут меню.
— О, у них шашлык еще есть. Будешь?
— Я же сказала — не буду.
— Ладно-ладно. Херасе у вас цены. А это сколько раков в порции?
— Мы на вес торгуем. Одна порция — один килограмм.
— Угу, — Матвей напряженно просматривал позиции в меню, вскинул брови. — Хех, прикинь, Дашок, тут раки с мятой есть! Прикол! А названия, смотри: «Наши раки не для скуки», «Танец маленьких раков», «Рак — всему голова». Во дают. Ну что ж, — он хлопнул листком-меню по прилавку, словно выкинул козырного туза. — Для начала пять порций шашлыка. А еще, так-так-так, да, вот оно, три порции «Речной забавы». Название огонь, хочу попробовать.
Хозяин пошевелил нижней челюстью, словно ему ее выбили, и он теперь пытался вставить ее на место.
— Пять, — недоверчиво повторил он. — Пять шампуров.
— Да, а я че сказал? Пять шампуров шашлыка и три «Речные забавы».
— Это полтора кило мяса и три кило раков.
— Твоя правда, отец, — кивнул Матвей, — давай десять шампуров, а то несолидно как-то. И пиво неси. И аджику еще, я поострее люблю.
Хозяин заглянул в подсобку и позвал кого-то. Из занавешенного бусами дверного проема появилась женщина в платке и с лицом матери Терезы — кажется, жена. Он указал на Матвея, сказал ей что-то тихо, а сам ушел на кухню, зажег огонь под огромным чаном и высыпал в него целую гору раков из коробки — Даша видела все это, в стене между залом и кухней было окошко. Закончив с раками, хозяин завел таймер и вышел на задний двор к уже раскочегаренному мангалу, занялся шашлыками. И все то время, пока мясо томилось на углях, а раки варились в огромном чане на тесной кухне, жена хозяина не сводила с Матвея взгляда — стояла за стойкой и наблюдала, словно боялась, что если вдруг отвернется, то странный гость непременно украдет что-нибудь или сбежит — хотя что тут у них можно украсть: клеенчатые скатерти или липучки для мух?
За окном была стоянка дальнобоев, и по ней меланхолично гуляла лошадь, заглядывала в окна автомобилей, словно искала кого-то. Даша пыталась ее сфотографировать, но лошадь будто чувствовала внимание и поворачивалась крупом, едва замечала камеру.
— Не знаю, хорошая ли это идея — спрашивать сейчас, но… — Даша запнулась, — вы чего разорались-то там?
Матвей вздохнул.
— Она намекнула, что наш брак распался из-за меня. Я намекнул, что все не так однозначно, и я придерживаюсь как бы альтернативной точки зрения на данный вопрос. Она намекнула, что моя точка зрения — говно, как и я сам. А я намекнул, что и на этот вопрос тоже придерживаюсь альтернативной, так сказать, точки зрения. А потом она намекнула… в общем, сама понимаешь. — Он грустно улыбнулся. — Семья. Кто ж знал, что будет так сложно?
Через двадцать минут явился хозяин с пятью шампурами — первая партия шашлыка. Он словно бы не нес их, а преподносил — торжественно, как оруженосец — мечи для рыцаря перед поединком. Матвей любил говорить, что «поединок» — это от слова «поесть». Жена хозяина вынесла эмалированную кастрюлю, дно которой было выстлано тонким лавашом, и хозяин вилкой снял сочные, дымящиеся куски мяса с шампуров. Матвей начал есть. Неторопливо и с удовольствием, макая каждый кусок в глубокую чашу с аджикой.
— Остальное подходит, пусть постоит на углях, через пять минут будет.
Хозяин ушел, жена осталась. Она, кажется, не моргая смотрела на Матвея, и нужно было видеть ее лицо: когда Матвей съел первые десять кусков мяса, выражение скуки у нее в глазах сменилось интересом; когда он приговорил еще пять, ее лицо вытянулось. Когда он добрался до дна кастрюли, закинул в рот двадцатый кусок и запил его бутылкой жигулевского пива, отрыгнул, вытер рот салфеткой и с удовольствием полез обеими руками в кастрюлю и выудил оттуда еще кусок, на лице бедной женщины появился ужас.
Через пять минут хозяин вновь вышел из кухни с большим блюдом, доверху наполненным красными панцирями, клешнями и длинными усами. Жена хозяина поставила рядом пустое блюдо «для очисток» и спросила, нужны ли приборы, Матвей сказал «обижаете, я бывалый», демонстративно оторвал у лежащего сверху рака клешню, раскурочил ее пальцами и с мерзким сербаньем высосал содержимое. Даша смотрела, как брат мастерски расчленяет раков, разламывает их панцири и хвосты, с наслаждением высасывает нутро. Она не любила раков, ее пугал их запах и внешний вид, шипастые панцири