ночам. Так было и у Хлебникова, вернувшись с войны, он годами скрывал галлюцинации от близких.
— Погодите, — Даша терла переносицу, пытаясь собрать слова врача в единую картину, — если он верил, что кадавры — это, м-м-м, его родственники, зачем он вбивал им в голову гвозди? Зачем призывал других людей делать то же самое? Это как-то…
— Это одна из последних стадий ССГ, о которой профессор Видич, — фамилию коллеги Ван Шо произнес с нажимом, — ни черта не знал. Местные верят, что, если в кадавра забить гвоздь, он замолчит, перестанет скулить. Вы, возможно, видели все эти иконы с молотками и гвоздями. Они оттуда и взялись. Это святой Самаэль, покровитель кузнецов. Он известен тем, что забил гвоздь в голову своей дочери.
— Один гвоздь? Я видела кадавра, в которого вбили восемь.
Ван Шо пожал плечами.
— Так работают навязчивые состояния. Пациента мучают видения прошлого, он забивает в кадавра гвоздь, и его отпускает, пациент чувствует эйфорию, освобождение. Но проходит время, и они возвращаются. Тогда пациент берет еще один гвоздь и опять калечит кадавра. Его снова отпускает. Но если в первый раз состояние покоя длилось, скажем, неделю, то второй вбитый гвоздь уже не так эффективен, и все возвращается уже через шесть дней. Это как наркотик, чем чаще пользуешься, тем слабее эффект, тем сильнее зависимость. В случае с Хлебниковым эффект быстро исчерпал себя — спустя месяц он уже вбивал в тело кадавра по два гвоздя в день, потому что иначе голоса прошлого не желали уходить. Причем на самом деле гвозди, конечно же, не дают никакого эффекта — чистое самовнушение.
— Эти гвозди, — сказала Даша, — мне показалось, они непростые, там какая-то гравировка на стержнях и на шляпках.
Ван Шо кивнул.
— Где горе — там мошенники. Люди с ССГ не пользуются обычными гвоздями, они покупают так называемые гвозди Самаэля. Считается, что только эти особенные гвозди помогают. Это, конечно, бред. Гвозди самые обычные, просто разрисованы рунами. Но местные мошенники рекламируют их как единственный способ заставить кадавров замолчать. А люди в отчаянии, как вы понимаете, готовы на все. Вот и возникла целая индустрия — продажа красивых ритуальных гвоздей.
Даша вернулась в гостиницу, выпила обезбол, наклеила пластыри вдоль позвоночника, расстелила коврик и легла на пол. Открыла ноутбук, наспех набрала отчет для Видича, отправила, пару минут просто смотрела в экран, открыла видео SMB и смотрела, как Настя прыгает между пролетами на заброшке.
На экране блокировки висело несколько новых сообщений от Матвея, Даша смахнула их. Телефон издал новый звук: иконка с грустным Колином Фарреллом на фоне Брюгге — письмо от Кристины. Даша вскинула бровь и тихо выругалась: письмо отправлено с обыкновенной почты, ну кто так делает-то, а? Талдычишь им про безопасность, а потом такие детские ошибки? Ладно, что там у тебя?
Открыла письмо:
«Привет,
Слушай, кажется, я нашла его. Твоего святого с молотком. Когда ты мне про него рассказала, я сразу подумала, что могла где-то слышать о нем. У меня есть приятель, он докторскую писал по христианским апокрифам. Я у него спросила, и он прислал мне тут. Почитай».
К сообщению был приложен pdf-файл, сканы какой-то старой книги. Слева на странице сирийский текст, справа несколько переводов: на современные французский, английский и русский. Сам текст апокрифа предварялся кратким объяснением:
«Базовым текстом для перевода, оригинал которого дошел до нас только на сирийском языке (древнееврейский подлинник утрачен), послужил французский перевод: Livre de Samaël. Introd., trad. et comment. Par P. Bogaert. Part. I–II. Paris 1969, с учетом английского перевода: R. H. Charles. The Apocrypha and Pseudepigrapha of the Old Testament in English (Oxford: Oxford University Press, 1913). Деление на части есть только во французском тексте. Деление на главы и стихи в английской и французской версиях совпадают. Перевод выполнен иноком ИПХ Илларионом (Самарским)».
1:1 Был человек в земле Уц, имя его Самаэль; и был этот человек хороший в своем деле — ковал железо для пастухов и пахарей и был тем известен в каждом дворе.
1:2 И была у него семья: жена и дочь.
1:3 Имения у него было: кузня, конюшня и хороший дом.
Даша читала стихи, снабженные рисунками в стиле православных фресок. На первой фреске Самаэль стоял в кузне и заносил молоток над наковальней.
По легенде, мимо дома Самаэля проходило войско и солдаты потребовали починить им доспехи и выковать новые мечи. Самаэль выполнил работу, а через пару дней узнал, что солдаты, которым он помог, сожгли соседнюю деревню.
1:14 И вот, приходит вестник к Самаэлю и говорит:
1:15 то войско, что прошло мимо тебя, не пощадило соседей. Дома преданы огню, а дочь твою поразили острием меча; и спасся только я один, и принес тебе весть о смерти ее.
Даша смотрит на фреску: на ней Самаэль слушает вестника, лицо его темное, мрачное, глаза огромные, в них ужас. На заднем плане полыхает огонь, и в огне римский солдат заносит меч над головой девочки.
1:18 После того открыл Самаэль уста свои и проклял день свой, и дом свой, и дело свое. И направил стопы свои в храм, призвать к ответу ложных богов своих.
1:19 И тишина была ему ответом.
1:20 И бросил он камень в ложного идола и покинул храм.
1:21 И скитался по землям, и не вернулся в дом свой к жене своей.
Даша листала дальше: Самаэль оставил кузницу и скитался «великое множество лет», пока не встретил на дороге монаха. Монах привел его в монастырь, где Самаэль принял постриг и обратился в христианство. Годы шли, он обрел себя в служении, стал пастухом. Но память о дочери всюду следовала за ним, он видел ее черты в лицах других детей и постоянно находил свой молоток — под кроватью в келье, в ведре для воды, на столе в трапезной. Образ дочери и орудие прошлой жизни преследовали его. Самаэль выбрасывал молоток в море, топил в колодце, сжигал в печи, но ничего не помогало. Тот самый молоток, которым он вбивал заклепки в доспехи римских солдат, всегда возвращался. Самаэль молился и призывал Иегову к ответу:
3:14 И послал Господь ему с неба голос свой: ты ведешь праведную жизнь, молвил Он, и вера твоя сильна, но жена твоя и братья твои до сих пор ходят к ложному богу и тревожат мертвых.
На следующей фреске монах Самаэль шагал к горизонту с небольшим узелком на плече.
4:1 И вернулся он в дом свой и увидел праздник, семейный ужин.
На фреске «Возвращение Самаэля» был длинный стол, за которым, совсем как на «Тайной вечере», сидели с десяток колоритных персонажей и праздновали. В маленьком окошке на заднем плане виднелось лицо Самаэля, он заглядывал внутрь.
4:3 Среди гостей Самаэль заметил ее, свою дочь. Прошло уже много лет со дня ее смерти, но она сидела там, совсем не выросла, еще ребенок.
Даша пригляделась, среди гостей по левую руку от матери действительно сидел ребенок. Девочка отличалась от остальных, она была бледная и худая, щеки впалые.
4:4 И Самаэль распахнул дверь и ступил на порог, и братья, и друзья обступили его, и пригласили за стол, и выпили за него.
На следующей фреске Самаэль сидит за столом вместе со всеми, гости держат в руках чаши с вином, а Самаэль неотрывно смотрит на дочь.
4:5 Наконец-то ты вернулся. Мы так тебя ждали, и теперь семья снова в сборе, мы можем жить как раньше, прошлое больше не властно над нами.
4:6 И сказала жена, что вестником, сообщившим о смерти их дочери, был демон Азазил. И что целью его было разрушить семью, и что дочь их все это время была жива.
4:7 И размягчилось сердце Самаэля и вновь забилось молодостью, и взял он чашу с вином и выпил вместе со всеми, и распевал песни.
4:8 И потянулся, и обнял дочь, и она была холодна и тверда как камень, но он все равно обнял ее, так сильно скучал. И тотчас же принял решение остаться, быть с семьей своей в доме своем.
Даша читала дальше и делала заметки: в пятой главе Самаэль выходит из зала и возвращается в кузницу, которую оставил много лет назад. Он думает о том, как вновь вернется сюда и будет подковывать лошадей и делать плуги для крестьян, он увидел свой молоток, лежащий прямо на наковальне, когда в печи вдруг затрещала зола и зажегся огонь.
На фреске изображен Самаэль, смотрящий в печь, в которой в языках пламени показалось суровое лицо.
5:5 И волосы встали дыбом на нем. И огонь говорил с ним.
5:6 Двадцать лет ты клялся мне в верности, и всего одной ночи хватило, чтобы отречься?
5:7 Неужели годы ничему тебя не научили, мудрость не коснулась тебя, не проникла в глаза и уши твои?
5:8 Неужели страх сильнее правды?
5:9 Неужели глаза твои неспособны отличить память от соблазна? Мои деяния и от деяний Диавола? Неужели ты веришь, что там, за столом — твоя дочь, а не голем, слепленный из горя и памяти?
5:10 И устыдился Самаэль и упал на колени и стал молиться, просил у Господа указать ему верный путь.
5:11 И обратил он взор свой на молоток и на лежащий рядом гвоздь.
5:12 И вернулся за праздничный стол, и гости радовались его приходу и воссоединению семьи и видели в этом знамение и славили ложных богов, славили идолов.
5:13 И дочь кинулась в объятия его и обняла его и назвала папой, и сердце его заболело.
5:14 Она была холодна и тверда как камень, но это был ее голос, Самаэль точно помнил.
5:15 И до конца праздника он сидел неподвижно, и сердце его было полем битвы, ангел и черт сражались за него.
На фреске: снова гости за праздничным столом, все радуются, бледная дочка тянет к Самаэлю руки, а он сидит прямо, и на лице его ужас, а от его головы к потолку возносится вихрь, ураган, в котором видна битва белых и красных крылатых существ.