5:16 И когда дочь коснулась его руки и спросила, зачем он принес молоток,
5:17 он приставил гвоздь к ее лбу и ударил.
На фреске — вся палитра эмоций: гости отпрянули от Самаэля, кто-то в ужасе схватился за голову, кто-то отвернулся, кто-то скорчился так, словно это его сейчас ударят, жена тянет руки к дочери в надежде защитить ее.
На этом текст обрывался. В статье, приложенной к апокрифу, Даша прочла, что последние три или четыре строки пятой главы были утеряны, кроме того — неизвестно, сколько всего глав было в изначальном тексте, пять или, возможно, больше. Исследователи полагают, что в изначальной версии апокриф завершался вторым уходом Самаэля из дома и вечными скитаниями по Земле.
На последней фреске Самаэль стоял над телом дочери, во лбу у нее был гвоздь, а над головой Самаэля светился нимб, он смотрел прямо на читателя, стоял с молотком в руке, а вокруг — мрачные гости-язычники. И его жена, ее лицо, сведенное горем.
Даша смотрела на фреску, и ее затошнило. Она зашла в туалет, сунула два пальца в рот, но ничего не вышло. Открыла окно, легче не стало — воздух на улице был влажный, душный и пах застоявшейся водой и речной тиной. Тогда она вышла из номера, долго стояла на улице, озиралась, где-то тут была круглосуточная аптека, нет? Пока шла по тротуару, стало полегче, но появилось и другое — старое, из прошлой как будто жизни — ощущение, словно кто-то смотрит ей в затылок. Она увидела человека на той стороне улицы. Он, казалось, шел за ней уже целый квартал. Прибавлял шагу, если она ускорялась, и замирал, если она оборачивалась — словно играл с ней в «море волнуется». Она никак не могла избавиться от стремного чувства, будто она — убийца, вернувшаяся на место преступления, а этот незнакомец — детектив, который все эти годы выслеживал ее и, наконец, настиг. Она иногда думала о нем, представляла себе крутого, уставшего от жизни частного детектива, с сигаретой в уголке рта, типа Филипа Марлоу или Мейера Ландсмана, который нашел ее следы в заброшке на Кучуры и обнаружил пачку «Кента» в котловане, аккуратно упаковал ее в пакет для улик и отправил экспертам «снять пальчики».
Ближайшая аптека была закрыта, и пару секунд Даша взвешивала вариант разбить витрину булыжником. Она дошла до следующей, но под вывеской с зеленым светящимся крестом висела табличка «инвентаризация». Третья аптека также встретила ее запертой дверью и погашенным внутри светом. А незнакомец все еще был там, на той стороне, и Даша подумала, что не стоит пока возвращаться в гостиницу, ведь так он узнает, где она остановилась. Хотя, возможно, он уже знает, и все это неважно. Конечно же, он знает. Он знает все, что знает она.
Так, перестань накручивать себя. Выдыхай.
Она решила поплутать немного, сбросить хвост.
Какой хвост? Что ты несешь? Совсем уже? Ты ведь даже не пьяна.
Нет, не пьяна, но это идея. Аптеки закрыты, но есть и другие способы снять тревогу, избавиться от тесноты в груди.
Где-то вдали звучала музыка:
You’re good
Good
Good
Good
You’re good
Good
Good
You’re good
Даша шла на звук. Впереди красно-синим неоном замаячил караоке-бар, на вывеске был рак с микрофоном в клешне. Даша зашла и села за стойку, заказала джин с тоником, потом еще один, и еще. Песня группы Morphine оборвалась, и теперь на сцене какая-то девушка пыталась изобразить Blue Valentines. Получалось чудовищно, но зал все равно аплодировал, поддерживал ее. Даша тоже хлопала. Ей показалось, что такое неловкое, плохое исполнение очень идет этой песне, усиливает ее грусть. Когда девушка ушла со сцены, Даша спросила у бармена, можно ли ей тоже что-нибудь спеть. Бармен позвал кудрявого парня, стоявшего у пульта, тот подошел и, перегнувшись через стойку, спросил: «Какую песню?»
— Земфира[7], «Ариведерчи». Можно?
— Ее — нельзя. Иноагент. У нас проблемы будут.
— Ладно. А Стинга можно? Он хотя бы не иноагент?
— Надо проверить, но, кажется, нет.
— Поставьте его.
Парень молча протянул микрофон. Даша вышла на сцену и, щурясь под софитами, посмотрела в зал. Людей в баре было совсем немного, человек пять. Пять темных силуэтов — лиц не разобрать — молча смотрели на нее. Никто не курил, но все вокруг тем не менее было словно в дыму. Появился еще человек, он зашел в зал только что и отличался от прочих. Он стоял на месте, но всякий раз, стоило Даше моргнуть или чуть отвернуться, он, казалось, стоял все ближе к сцене.
Море волнуется раз,
Море волнуется два,
Море волнуется три…
Когда заиграли первые аккорды I Hung My Head, Даша поморщилась. Она вдруг вспомнила слова Видича о том, что песня — это талисман и оберег. И очень важно выбрать правильную, своя песня однажды спасет тебе жизнь, говорил он. Даша подумала, что если прямо сейчас выберет другую песню, если угадает, — это казалось очень важным: угадать, — то он, Филип Марлоу, уйдет, оставит ее в покое и, что еще важнее, позволит ей остаться. Она с предельной ясностью поняла, что именно он сейчас решает, что будет дальше, решает, куда она отправится. И еще поняла, что больше не хочет никуда ехать. Она хочет остаться, хочет земли под ногами, и именно сегодня, сейчас — по взгляду Марлоу было очевидно — у нее есть такая возможность, есть шанс. Она сможет остаться, надо только понять, какая именно песня — та самая?
Даша подошла к краю сцены, склонилась к кудрявому парню за пультом.
— Я передумала. У вас есть The Man Comes Around? Или нет, не надо. Знаете что? Давайте ту же, что сейчас пела та девушка до меня.
Парень посмотрел на нее злобно, словно она нарушает какое-то табу, словно это неприлично — просить замены, когда музыка уже играет, или петь два раза подряд одну и ту же песню. Но, помешкав, все же запустил минус Тома Уэйтса.
Даша снова вышла под софиты. Марлоу замер у самой сцены, стоял, вскинув бровь, скрестив руки на груди. Он тоже, кажется, не ожидал такой замены — неужели угадала? — и теперь хотел послушать.
Даша зажмурилась и запела — тихо, хрипло, не попадая ни в одну из нот.
Глава двенадцатаяЯкпостриг
— А где Даша?
Матвей снова проверил мессенджер, за последние пять часов он отправил Даше уже несколько сообщений:
Матвей: мы уже начали, ты где?
Матвей: ты едешь?
Матвей: мама про тебя спрашивает. Давай приеду за тобой?
Матвей: ау?
Матвей: Граунд контрол ту мэйджор Том?
Матвей: (гифка со сбитым с толку Джоном Траволтой из «Криминального чтива»)
Была уже полночь, но все сообщения Матвея так и висели в чате непрочитанными. Мамин день рождения в этот раз отмечали тихо, в семейном кругу. Матвей помогал Осипу Петровичу развести огонь в мангале. Старик в последнее время выглядел очень плохо — худой, бледный, облысевший. Три года назад у него обнаружили рак гортани, и после операции он теперь носил на шее платок, чтобы скрыть некрасивый шрам в том месте, где раньше был кадык. Говорить он мог лишь с помощью специального синтезатора речи, поэтому большую часть вечера просто молчал. Матвей знал, что старик стесняется своего искусственного голоса, он лишь смотрел на всех своими оленьими глазами и едва заметно улыбался.
Когда мясо было готово, они сели за стол, и мать снова спросила про Дашу. Матвей открыл мессенджер — Даша так и не прочла его сообщения. Он позвонил ей, послушал гудки, трубку никто не взял. Это было тревожно, но Матвей не хотел беспокоить мать, поэтому сказал, что Даша приболела, у нее кашель и температура, она боится заразить маму и Осипа, поэтому сегодня проведет ночь в гостинице.
— Она очень извиняется, мам. Вроде не ковид, но мало ли, лучше пусть посидит в изоляции.
— Может, отвезешь ей шашлыка, пусть хоть поест? А то голодная небось, как всегда, сухомятку свою жует.
— Позже отвезу, — сказал Матвей.
Матвей: Даш, я все понимаю, но вот так динамить маму в день рождения… (три злобных эмодзи)
Матвей: ответь хоть что-нибудь, ну! (еще четыре злобных эмодзи)
Он проснулся раньше всех, рассвет еще только запекался на востоке. Умывшись, он спустился на кухню, налил воды в чайник, включил газ. Поднялся на второй этаж и осторожно заглянул в гостевую, где должна была ночевать Даша. Ее постель была застелена, белье аккуратно сложено у изножья — она так и не приехала. Матвей вновь спустился на кухню, снял с зарядки телефон, позвонил ей, но номер был «вне зоны действия сети». Он открыл чат в мессенджере.
Матвей: ты где?
Чат сообщал, что «Даша была в сети шесть часов назад». Вчерашние сообщения она видела, — под ними стояли галочки (прочитано), — но так и не ответила на них.
Матвей: ответь, как прочитаешь
Матвей: мама беспокоится
Подумал и удалил последнюю фразу.
Когда утром на кухню вышла мама, Матвей сказал, что Даша поехала работать и скоро вернется.
Он каждый час проверял чат в мессенджере.
Даша была в сети семь часов назад
Даша была в сети восемь часов назад
Даша была в сети девять часов назад
Даша была в сети десять часов назад
Даша была в сети одиннадцать часов назад
Даша была в сети двенадцать часов назад
Матвей: довольно подло вот так уехать и не попрощаться. Где «Самурай»? Обещала же вернуть в целости и сохранности.
Вечером ему пришло сообщение: «Ваш автомобиль «Нива» (номер такой-то) находится на штрафной стоянке по адресу…»
Матвей приехал на штрафстоянку, над кабинкой рядом светилась надпись «касса». Он оплатил штраф, и скучающий сотрудник в светоотражающем жилете провел его к «Самураю». Машина была цела, двери, багажник и капот заклеены желтыми наклейками-пломбами, на каждой отмечена дата и печать местного управления ГИБДД. Матвей открыл багажник — там пусто, ни оборудования, ни карабина.