А Рад вдруг поднял на друга горьковатый взгляд и заговорил так серьезно, что в горле дроу вмиг встал комок:
— Боюсь даже спросить, как она. Я ведь не сумел ее защитить, Год, и даже везти не мог. Впрочем, она сама отказалась, а я и обрадовался. А после сделал несусветную глупость… никогда себе не прощу. Украл у степняков кувшинчик молока и лепешки, не додумался, что у них есть сильный шаман. Уже через несколько часов почуял слежку. Надо было остановиться и попытаться поговорить или откупиться, но меня ломала боль проклятия. Магия истощилась, и кокон еле держался, а без него идти я не мог, нога уже не гнулась, два раза спускал грязь, но и кровь уходила. Потому-то упрямо шел вперед, туда, где учуял маленький источник. А когда дошел и упал на него, то провалился в забытье. Как сквозь туман помню, что они оттаскивали меня в сторону, а я снова туда полз, только там у меня были силы бороться с подлой заразой. А потом услышал ее пение, и ты не поверишь — сразу стало легче. И хотя вырваться из забытья я по-прежнему не мог, но постепенно, каплю за каплей начал выдирать из себя эту гадость. Вот тогда я и поверил, что у меня есть способность лечить, только она еще слабая, неразбуженная. Но Тэри я помочь так и не смог, хотя ощущал ее горе и боль.
— Рад, — виновато глянул маг, сразу поняв его опасения, — я и сам не знаю, как Тэрлина, хотя заметил старые синяки и царапины. И стертые ноги… они спутали ее, будто лошадь. А как только мы пришли сюда, ее сразу забрала Гайлена. Сейчас пошлю вестника, попрошу прийти кого-нибудь из ее помощниц.
— Не нужно, — отрицательно мотнул головой граф и резко отвернулся к окну, стиснув зубы.
Несколько минут молча смотрел в никуда, затем спросил совершенно другим, почти легкомысленным тоном:
— Как ты думаешь, Дун меня простит, если я откажусь от кокона? Все-таки лечить людей мне кажется более достойным делом, чем их калечить.
— Дунвар сначала пусть сам выпросит у тебя прощение за то, что столько времени скрывал правду и других заставлял молчать, — сердито рыкнул Годренс, точно зная — обижаться на кузена, беспокоящегося за судьбу родной стаи, Рад не станет.
Несмотря на то что судьба все время испытывает его на стойкость, ни злопамятности, ни мстительности в благородной душе Шаграйна так и не проросло, и за это дроу ценил его еще больше.
— Но ты вроде хотел поговорить с Мильдой? — помолчав, осведомился маг и осторожно добавил: — Это хорошая мысль, думаю, плохого ведьма не посоветует. И про ведьмачьи способности все они знают больше магов, да и искать разные обходные пути и незаметные лазейки умеют лучше нас.
— Тогда идем к ней, — глянув на него испытующе, поднялся со стула Дирард и первым шагнул к выходу, но у двери на миг замедлил шаг. — И еще… не нужно ничего спрашивать у Гайлены.
Маркизе Тэрлине Дарве Ульгер снился необычайно добрый, теплый сон: родной дом, сад, любимые качели и цветущие поля ромашек и васильков, колышущиеся под невидимыми лапами шаловливого летнего ветерка. И, неспешно выплывая из этого сна, девушка ощущала аромат цветов и теплое дуновение, ласкающее ее лицо и играющее волосами.
«Все-таки уснула!» — пронзила сердце острой, как нож, тревогой первая же осознанная мысль, обдала тело холодной волной, заставив распахнуть глаза и рывком подняться с мягкого ложа.
И замереть, не узнавая в раскинувшейся перед взором картине того унылого пейзажа, на который она смотрела несколько часов подряд, изнемогая от жары и жажды. Больше не было ни сухого склона, ни жаркого марева, ни сидящих вокруг тесной кучкой степняков, густо пахнущих своим и конским потом, дымом и застарелым жиром.
Теперь Тэри сидела на мягкой лежанке посреди просторной светлой комнаты, а за настежь распахнутыми окнами трепетала от ветерка душистая глянцевито-зеленая листва торемских орехов. Напротив на удобном диванчике сидели две хорошенькие, как куколки, светловолосые девушки в костюмах из широких штанов и туник, подозрительно похожих на форму кадеток. Только у этих красавиц они были из светлого переливающегося шелка. Доброжелательно улыбаясь, девушки смотрели то на Тэри, то на стоявший перед ними золотистый шар.
— Где я? — холодея от ужаса, вспомнила Тэрлина про богача, которому собирался продать ее Масул.
И про разбойника, лежащего где-то там, на выжженном солнцем холме.
Шар резко посинел, по нему побежали фиолетовые разводы. Девушки встревоженно вскочили, уставились на маркизу несчастными взглядами.
— У нас, на плато, — раздался сбоку мягкий, добродушный голос, и маркиза, скосив взгляд, обнаружила накрытый к обеду стол и возле него красивую женщину того зрелого возраста, когда трудно сказать, тридцать ей или все пятьдесят. — И ты совершенно здорова. Сходи умойся и будем обедать.
Окинув свои ноги беглым взглядом, девушка убедилась, что женщина не солгала: синяки и ссадины и в самом деле исчезли бесследно. А вместе с ними пропала и грязь, и прежняя одежда. Зато появился такой же костюм, как и на юных блондинках. Но успокоения это открытие Тэрлине не принесло. Они могут сказать что угодно — возможно, держат ее тут под чарами несколько дней, раз успели искупать, переодеть и подлечить. Пусть попробуют докажут, что это не ложь.
— А разбойник где? — в упор уставилась на женщину маркиза.
— Разбойник? — изумилась та. — Не знаю. Наверное, все там же, в Тореме, в Хинсарских степях. Но скоро наши вернутся и все расскажут. А ты пока поешь.
— Ты лжешь! — соскочив с лежанки, отпрянула в сторону кадетка. — И есть я у вас ничего не буду, пока не привезете разбойника! И запомни: вам лучше поторопиться, иначе всем будет плохо.
— Тэри, — успокаивающе подняла перед собой руки незнакомка, — ты что-то не так поняла. Мы находимся на плато, а я магиня Лэйтана. А эти девушки — ученицы целительницы Гайлены. И никто из нас не причинит тебе зла. Но понять, зачем тебе нужен какой-то разбойник, я никак не могу. Возможно, он взял у тебя что-то ценное? Так маги сейчас вернутся, и мы все выясним.
— Ценное? — хмуро усмехнулась магиня, отступая спиной к ближайшей двери. — Самое ценное — это он сам. И если ты не лжешь, то как объяснишь, почему, забирая сюда меня, его вы оставили там? На растерзание тому злобному шаману?
— Но зачем вам разбойник? — несчастно пискнула одна из куколок и смолкла, сраженная мрачным взглядом пациентки.
— Неправильный вопрос, Боста, — спокойно заметила магиня. — Думаю, нам нужно спросить, как его имя. И если речь об оборотне по имени Дирард, то все совпадет.
— И где же он? — недоверчиво прищурилась маркиза.
— В доме Годренса, вместе со своим другом. У него было проклятие, поэтому лечением занимался магистр Лангорис вместе с Иридосом и помощниками.
— А сейчас? — затаив дыхание спросила Тэри, и ее голос предательски дрогнул.
— Сейчас все хорошо, и если ты хочешь, мы можем пойти туда, — мягко пообещала Лэйтана, глядя, как быстро светлеет настроенный на пациентку шар эмоций. — Но сначала перекуси.
— Я не очень голодна. — Девушка несчастно глянула на уставленный блюдами стол и невольно сглотнула.
Куколки дружно смутились и спрятали взгляды, но сначала кадетка не поняла отчего. А потом случайно заметила, как расползаются по стоящему перед ними шару зеленые и алые струйки, и жарко покраснела, сообразив, что он как-то проверяет ее слова. Или чувства?
— Дверь в умывальню у тебя за спиной, — так же мягко и доброжелательно сообщила магиня, а когда пациентка поспешно скрылась за указанной дверью, укоризненно уставилась на учениц: — Экзамен вы не сдали. Идите создайте големов и упражняйтесь на них. Целитель всегда должен быть добрым, терпеливым и понимающим. Но! Делать копию Тэрлины запрещаю.
Девушки дружно вздохнули и исчезли, а Лэйтана раскрыла портал и отправила большую часть еды в дом Годренса. Вряд ли тальзийка сможет спокойно съесть хоть кусок, пока не убедится, что ее спутник жив и здоров. Человеческая любовь — чувство сложное и насчитывает множество вариаций, в которых разнообразные эмоции смешаны в невероятных сочетаниях. Но лишь две из них, самая прекрасная «лебединая» и истинная материнская, почти целиком сплетены из самоотверженности и бесконечной преданности.
— Я готова. — Девушка появилась уже через несколько минут и решительно отвела руку Лэйты, протягивающей чашку бульона. — Здесь я ничего пить не буду.
— Тогда идем, — мягко улыбнулась магиня, подхватывая ее под локоть.
Нежный аромат петуний, выбранных дроу для обозначения портального пятачка, показался Лэйте не совсем подходящим дополнением к открывшейся перед ними картине. Сидящим за столом красочно одетой женщине и трем мужчинам больше подошел бы запах можжевельника или горьковатый аромат поздних синих хризантем, так хмуры и непримиримы были их лица.
Однако тальзийской аристократке, ринувшейся к этой компании, было вовсе не до таких тонкостей. Едва рассмотрев невеселые лица мужчин, она споткнулась, сделала еще крохотный шажок и совсем остановилась, прижимая руку ко рту, словно боясь выдать себя вскриком.
Но ее все равно заметили, и дроу, и оборотень, которого Тэри почему-то упорно звала разбойником. Дроу оказался проворнее: пока оборотень, бледнея, медленно поднимался из-за стола, Годренс оказался возле девушки, обхватил ее так крепко, как утопающие обнимают спасительную ветку, и прижал к груди:
— Тэри… прости…
— За что? — слабо улыбнулась она.
— Я оказался плохим братом, не смог вас надежно защитить, — с горечью выдавил дроу, подхватил девушку на руки и понес к столу.
— Неправда, — она еще и пыталась его защищать, — ты же не мог знать, что он придет из моря. Я много об этом думала, пока мы шли по холмам, и потом, когда Масул сказал, что за нас обещали пятьсот верблюдов.
— Кто такой Масул? — тихо рыкнул вернувшийся на свое место оборотень, сумрачно наблюдая, как маг усаживает кадетку в кресло и подвигает ей еду.
— Тот степняк… весь изрезанный… он переводил мои слова шаману. Шаман хотел узнать, можем ли мы заплатить выкуп, — подробно отчиталась маркиза и робко спросила: — А проклятие…