Поэтому Андрей стыдился, чувствуя, что сейчас некоторые особо выспренние высказывания генерала вызывают у него мурашки. Однако Леваков даже не догадывался, что подобную реакцию речь начальника училища вызывает не только у него одного.
Старшекурсники вынесли погоны. Андрей украдкой оглянулся. Недалеко стоял Илья Синицын, не сводивший взгляда с Матвеева. За ним — Сухомлин и еще пара ребят, которых Андрей уже видел раньше во время вступительных экзаменов. И у всех — абсолютно одинаковое сосредоточенное выражение, которое, наверное, отпечаталось и на его собственном лице.
Таких непохожих, пока еще совершенно чужих друг другу, их роднил этот плац и то, что каждый сейчас оставлял за забором старую жизнь, толком пока не зная, чем грозит ему новая; у всех ребят был этот общий на всех день, к которому они шли разными дорогами.
Андрею прощаться было не с кем: друзей в интернате у него не осталось. Разве что с бабушкой. К ней курсанта Левакова отпустили на полдня.
Бабушка встретила внука удивленно, но почти радостно. Даже приготовила на скорую руку свою фирменную тыквенную кашу, которую, как часто с ней случалось в последнее время, забыла подсолить.
— Ты бы, Андрюша, все-таки подумал о… — не поворачивая головы от плиты, начала было старушка, но осеклась, выжидательно замерев.
Странные и какие-то чужие отношения сложились у них с Андреем.
Бабушка словно стыдилась того, что не могла и не умела всем сердцем прикипеть к внуку. Или испытывала неловкость, что собственными руками отдала его в интернат. Поэтому, наверное, во время нечастых их встреч она избегала смотреть Андрею в глаза и как будто боялась его.
Быстро поняв, о чем она умолчала, Андрей отодвинул тарелку. С тех пор как эта женщина вернулась, бабушка не раз пыталась примирить их. Бесполезно! Мотивы, по которым особа, родившая его, решила вновь объявиться на горизонте, были ему неясны. Но в любом случае он не намерен вот так, по первому ее свисту мчаться, как безродная дворняжка к хозяину.
— Мне пора. — Андрей встал. — Увидимся. Если тебе что-нибудь понадобится — звони или пошли кого-нибудь в училище.
— Благослови тебя Бог, Андрюша, — печально произнесла вслед внуку старушка.
2.
До первого сентября оставалась еще пара дней. Старшекурсники и «сосы», что в переводе означало «спасите наши души», как «ласково» называли первокурсников, сидели в бытовке. Старики сосредоточенно пришивали погоны к «сосовским» кителям.
К новому прозвищу ребята отнеслись по-разному. Сухомлин, например (Андрей хорошо запомнил его по вступительным экзаменам), заметил, что это по-любому лучше, чем Сухой, как его называли в обычной школе. Андрей, правда, в душе был с ним не согласен, но видно, уж очень достали Сухомлина в прошлом этим прозвищем.
— Только не кидайте в меня терновый куст, — расхохотался похожий на молодого Леонардо Ди Каприо Трофимов. Смеялся он громко, запрокидывая голову и лупя себя ладонью по коленке, — Сухой «сос».
Убейте меня дверью!
— Это легко устроить, — меланхолично заметил плотный старшекурсник, которого друзья называли Бучей, — ты только ори громче.
Перепечко, потерявший где-то своего Макарова, взволновался:
— Бить, что ли будете?
Но почему-то все рассмеялись. Даже Синицын, к которому после первой их встречи, Андрей питал особое уважение. Этот говорил мало и не часто, а вдобавок еще и негромко, но остальные почему-то смолкали и внимательно его слушали. Есть такие люди.
Однако особенно заливисто ржали старшекурсники. Видно было, что растерянность «сосов» доставляет им удовольствие. А давно ли сами были на их месте!
— Бить вас будет Философ… но не больно, — Буча закончил пришивать погоны и подергал их для верности.
— А кто такой философ? — осмелел Перепечко.
Старшекурсники переглянулись.
— Вы что, еще прапорщика Кантемирова не видели? — удивился один из стариков.
— Этого видели, только не знали, что он Философ и есть, — вмешался Сухомлин, — Кстати, а почему Философ?
Честно говоря, прапорщик меньше всего напоминал философа. Типичный солдафон. С первого дня, как появился, только и слышно: уставы, приказы, «мое слово — закон». Ноги широко расставит, руки за спину уберет и смотрит, смотрит, как на лошадей перед скачками.
— Потому что Кантемиров.
Может, другие поняли прикол? Андрей оглянулся и быстро убедился, что он не одинок.
— Эх, «сосы», «сосы», — театрально вздохнул старшекурсник, — Был такой немецкий философ по фамилии Кант. Кант — сокращенно от Кантемирова. Кстати, настоятельно не рекомендую придумывать ему другие прозвища — этого прапорщик совсем не любит.
Поймав на лету готовый китель, Синицын не удержался и погладил погоны.
— Все отоварены? — Буча встал.
— Этого… как его, Макарова не видно, — огляделся Сухомлин.
3.
Макс и не думал прятаться. Он, не разуваясь, лежал на кровати в казарме и вспоминал свою последнюю встречу с родителями. Вернее, с матерью. Отец, конечно, не смог выкроить время. Или (к этой версии Макс склонялся более всего) рассудил, что сын вряд ли сможет сказать ему что-то новенькое, разве что упрекнуть за «счастливое детство».
Но он ошибался! Максу много чего было сказать отцу! И, прежде всего, ему хотелось послать того к черту. Упекли его сюда и думают, что все в шоколаде. Да ничего подобного! Конечно, его теперь окружают одни придурки, но ведь и здесь жить можно. И даже в большей независимости от Макарова-старшего. В этой тюряге, похоже, свои законы, к которым любимый папочка лапу свою приложить не сможет. Ох, Макс и заживет!
А вот и первый придурок, саркастически подумал он. Над кроватью склонилось испуганное лицо Перепечко.
— А меня, это, послали, — Перепечко явно благоговел перед Максом и побаивался его.
Переведя взгляд на потолок и закинув ноги на спинку кровати, Макаров лениво ответил:
— Раз послали, иди. Ничего не поделаешь.
— Куда идти? — не понял Перепечко.
— Куда послали, — усмехнулся Макс.
Степа мотнул головой:
— Так меня за тобой послали. Тебе велено в бытовку идти, погоны пришивать.
«А шнурки им не отпарить?» — Макс закрыл глаза. Ничего, как-нибудь и без него обойдутся. Спрашивали они его, когда все как один под папочкину дудку плясали? Нет. Так что сами пришьют, да еще форму на стульчике аккуратно развесят. Эх, сейчас бы компьютер…
— Ты что, «сос», совсем оборзел?
Открыв глаза, Макс обнаружил, что за спиной окончательно перепуганного Перепечко стоит столь внушительных размеров старшекурсник, что Степа на его фоне выглядит чуть ли не Дюймовочкой.
— Ого, убойная сила! Чувствую, еще пару минут — и можно ложиться на пол. Разбудите, когда приедет спецназ, — Макс хотел было перевернуться на бок, но старшекурсник преспокойно схватил его двумя широкими горячими пальцами за ухо и потянул вверх. Да какое там потянул! Он его буквально поднял в воздух и поставил на пол. Но ухо не отпустил.
Перепечко в ужасе попятился.
Бугай приблизился вплотную к Максу, так что тот мог спокойно определить, что он ел сегодня на завтрак, и с расстановкой произнес:
— Вообще-то «сосов» у нас бить не принято. Но иногда они случайно и очень больно сами падают с кроватей или даже с лестниц. Неприятно, правда?
Если Макс и хотел что-то ответить, то попросту не мог, потому что боялся вместо связной человеческой речи издать вопль боли. От унижения и досады ком подступил к горлу. Но плакать нельзя было ни в коем случае.
— Ну что, идем с энтузиазмом пришивать погоны? — почти миролюбиво поинтересовался Бугай, ослабляя хватку.
Боль стала терпимее. Макс глянул прямо в глаза своему мучителю и вытянулся, как мог, учитывая, что его ухо все еще оставалось в руках старшекурсника, по стойке «смирно».
— Могу даже песню затянуть.
— Затягивай! — Бугай опустил руки, потом сложил их на груди и весьма иронически уставился на строптивого «соса».
Маршируя, Макс бодро направился к двери, поборов искушение потереть пострадавшее ухо.
— Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…
За ним двигался эскорт в виде исполненного достоинства старшекурсника и тревожно трусящего сзади Перепечко.
В коридоре мимо ребят прошел задумчивый Леваков. Только что у него произошла не особо приятная встреча, поэтому на Макса и его сопровождение он, несмотря на всю помпезность данной процессии, внимания не обратил.
Когда Андрей выходил из бытовки, то нос к носу столкнулся с Сырниковым. Невозмутимо оглядев новую форму Левакова, Сырников (его волосы все так же казались примятыми, отчего голова выглядела настолько плоской, что на макушку хотелось поставить стакан) прищелкнул языком:
— Глазам не верю! Главный специалист училища по списыванию собственной персоной. Форма чужая не жмет?
Андрей сжал кулаки:
— Гад! Таких, как ты, в болоте топить надо.
Непроизвольно сделав шаг назад, Сырников выразительно поднял брови:
— Скоро у тебя такая возможность появится. Я имею в виду — побывать на болоте. Не слышал разве, что в нашей роте народу слишком много набрали? Ясное дело — не слышал, — не удержался от радостного комментария Сырников. — Так вот, достоверно знаю, что несколько курсантов с самого начала на особом учете у начальства стоят. Могу обрадовать — твоя фамилия в этом списке. Так что, студент, советую вещи пока не распаковывать. Если они у тебя, конечно, есть. Ты ведь интернатовский, кажется?
И, довольный произведенным эффектом, Сырников юркнул в бытовку.
Андрей развернулся и медленно пошел в казарму. Если Сырников не врет (а он, похоже, не врет), то его дело труба. Кандидатура Левакова идеально подходит на вылет: ни папочки чиновника, ни папочки офицера-воспитателя. Вообще никакого папочки….
4.
Рано утром сонный голос дневального взорвал сон Макса хуже любого будильника:
— Взвод, подъем!
Что за бред… в такую рань? Натянув одеяло на голову, Макс спросонья услышал другой голос, убедивши парня еще раньше, чем с него рывком сорвали одеяло, что это не бред.