Утром мы вошли в Карпову Балку. Узнали, что красные разбиты также и у Юшуни и положение восстановлено, но что наше контрнаступление продолжается. После короткого отдыха мы двинулись на Армянск и Перекоп, уже взятые с налета нашими частями юшунского участка.
Ночевали в Армянске. Продолжая наступление, наши части, поддержанные свежей донской конницей генерала Морозова[289], вышли за Перекопский Вал, но здесь встретили сильное сопротивление красных, организовавших оборонительную линию у села Первоконстантиновка в камышах, вдоль широкой гати. Необходимо было их оттуда выбить, и для этого туда были направлены спешным порядком наши 1-е и 2-е орудия, под командой капитана Лукьянского, с задачей облегчить пехоте переправу через гать. Здесь и произошло лихое и красивое артиллерийское дело: подойдя по широкой и большой балке как можно ближе к противнику, обе пушки выскочили из балки и, проскакав на карьере довольно большое промерзшее поле и снявшись с передков прямо перед гатью, открыли беглый огонь прямой наводкой по засевшим в камышах красным.
Те сейчас же, конечно, ответили сильным, но беспорядочным ружейным и пулеметным огнем, к которому вскоре присоединилась и красная артиллерия: первый же снаряд угодил как раз между 1-м орудием и отъезжавшим передком, не нанеся, к счастью, никаких потерь ни прислуге, ни лошадям. Юнкера и тут опять шутили, что командир красной батареи был тот же «свой», так как следующие снаряды просто не хотели ложиться на наши пушки, а рвались где-то вправо, влево, спереди или сзади…
Капитан Лукьянский, не обращая внимания на пули, стоял во весь рост на правом фланге орудий и подавал команды, а наши лихие и опытные наводчики били противника, что называется, в лоб. Я был на 1-м орудии и отчетливо слышал, как пули щелкали, попадая в орудийный щит…
Огонь наших пушек был настолько меток и быстр, что противник не выдержал и начал покидать камыши; в этот момент поднялась наша пехота, беспрепятственно перешла гать и ворвалась в Первоконстантиновку. И здесь наши орудия поддержали пехоту, сопровождая отступающих красных беглым огнем. Закончила бой конница генерала Морозова, которая, обойдя противника слева, к вечеру загнала красных в Сиваши, а на следующее утро уничтожила 2500 красноармейцев, захватив при этом два орудия (наверное, те самые, что стреляли по нас!). Так закончился славный бой под Первоконстантиновкой, за который наша батарея была представлена к 20 Георгиевским крестам.
Наступление красных опять потерпело неудачу, и бои прекратились. Нас отвели в Карпову Балку. В марте мы передали наши орудия пришедшим нам на смену частям корпуса генерала Кутепова. Из Карповой Балки мы перешли в село Солдатское, где встретили праздник Пасхи, потом долго стояли в немецкой колонии Люстиг и, наконец, получили распоряжение направиться в Севастополь, в состав гарнизона Севастопольской крепости и для продолжения прерванных занятий. В Джанкое встретились с нашей 2-й батареей, которая, оказывается, не отстала от нашей и за бой под Таганашем и Чонгаром также заслужила 20 Георгиевских крестов. Подробностей о действиях 2-й батареи не помню, вспоминаю только, что юнкера превозносили своего командира батареи, полковника Грибовского, старшего офицера, полковника Корытина, и капитана Шуневича, любимца юнкеров, про которого пели: «И с видом королевича на бой, кровавый бой, фигура шла Шуневича, ведя нас за собой». 40 Георгиевских крестов достаточно говорят о том, как училище вело себя на фронте.
Весной 1920 года училище прибыло в Севастополь и расположилось в летних казармах бывшей Константиновской батареи, на Северной стороне. Казармы были окружены высоким валом и глубоким рвом, в середине же городка находились деревянные бараки с различными пристройками. Для юнкеров были приготовлены деревянные койки с жиденькими соломенными матрасами; кухня находилась во дворе под навесом от солнца и дождя, и тут же была и столовая с длинными столами и скамейками.
Условия жизни были по тем временам более чем удовлетворительными: можно было прекрасно спать, мыться в умывалке, а летом купаться в море (куда на ближайший пляж нас водили поотделенно); главными продуктами питания оставались все та же камса и «шрапнель» и часто пшенная каша. По праздникам давали английские консервы. Теперь юнкера поняли и оценили значение «баз», так как все это было приготовлено стараниями «базы № 1».
При училищном лазарете появился даже зубной врач-женщина. Ввиду того что никаких средств для лечения зубов у нее не было, ее обязанности заключались в вырывании зубов, причем, когда ей не удавалось сразу вырвать какой-нибудь крепко сидящий зуб, она частенько сама падала в обморок, но юнкера все ей прощали за ее очень привлекательную наружность…
Два раза в неделю юнкера имели несколько часов отпуска. Иногда совершались прогулки по историческим местам Севастополя, причем главным нашим проводником был училищный священник отец Мильяновский, который отлично знал Севастополь, так как когда-то был священником на броненосце «Святой Евстафий» (если не путаю названия), а затем настоятелем храма-памятника на Северной стороне.
Однажды мы попали и на «кладбище» Черноморского флота: в Южной бухте стояли пришвартованные к молу старые боевые корабли: «Святой Евстафий», «Святой Иоанн Златоуст», «Пантелеймон» и другие, уже заброшенные и приготовленные на слом, а напротив, в «Сухом доке», лежала перевернутая килем вверх «Императрица Мария». Печальная картина… Против Графской пристани стоял на якорях «Георгий Победоносец», превращенный в учебное судно.
Устроившись на новых квартирах, юнкера принялись за учение и также за гарнизонную службу. И то и другое давалось юнкерам нелегко… Педагоги наши с радостью принялись за обучение юнкеров, стараясь наверстать потерянное в боевой службе время. Это очень утомляло юнкеров, уже в достаточной степени обремененных караульной службой, в которую каждый юнкер попадал приблизительно через каждые три дня.
Курс теории артиллерии вел сам начальник училища, полковник Козьмин, блестящий офицер и знаток артиллерийского дела, наравне с такими учеными артиллеристами, как генерал Нилус и полковник Петрович.
Введен был курс верховой езды (училище получило для этого около 20 верховых лошадей), во время которой инструктор верховой езды, известный всем старым юнкерам капитан Гавликовский вполне оправдал свое назначение, внушая юнкерам правила езды не только словами, но и «делом» и доказывая, что «верховая езда – наука тонкая, это вам не университет!»…
На вооружение училища были получены английские орудия, с которыми и производились занятия. Орудия эти, несмотря на их «двойную» наводку, намного уступали нашей славной «трехдюймовке».
По слухам, к октябрю должно было состояться наше производство в офицеры. Был открыт новый прием юнкеров в училище, положивший начало младшему курсу – 14-му выпуску. Командиром дивизиона был назначен полковник Грибовский, а 2-ю батарею снова принял капитан Мамушин.
Как было уже сказано выше, училище вошло в состав гарнизона Севастопольской крепости. В распоряжении командующего войсками Севастопольского округа и коменданта крепости генерал-лейтенанта Стогова[290] и начальника гарнизона генерал-майора Елчанинова[291] были, кроме училища, еще и другие части и формирования, запасные и учебные команды, но главная тяжесть и ответственность за порядок в городе была возложена на сергиевцев, которые несли множество различных караулов, а именно: в штабе крепости, в таможне, на складах Родоканаки и в порту, на почте и телеграфе, на электрической станции, гауптвахте и т. д. Поэтому каждому юнкеру приходилось бывать в наряде каждый третий день. Это вызывало у юнкеров, принимая во внимание еще и ежедневные учебные занятия, ведшиеся ускоренным темпом, сильное утомление: бывали совершенно невероятные для юнкеров случаи, когда часовые засыпали на посту.
Однообразная и монотонная жизнь юнкеров была нарушена в июле месяце приездом в училище Главнокомандующего генерала Врангеля, который произвел смотр училищу и лично наградил Георгиевскими крестами 40 юнкеров, представленных к этой награде за зимние бои на крымском фронте. В числе награжденных наводчик 1-го орудия, юнкер Готовец, имевший уже 4-ю и 3-ю степени, получил Георгиевский крест 2-й степени.
Если не ошибаюсь, в этот же день начальник училища, полковник Козьмин, был произведен в генерал-майоры. Было произведено и много новых портупей-юнкеров, но был при этом и пострадавший: фельдфебель 1-й батареи В. Оттерстетер, который, при всех своих блестящих данных, страдал хроническим катаром горла и не мог командовать (у него получался какой-то хрип). Новым фельдфебелем был назначен Иван Горенюк.
К концу сентября курс учения подходил к своему завершению, и, наконец, в октябре выпускные юнкера начали отбывать практическую стрельбу на полигоне, расположенном близ села Бельбек, к северу от Севастополя.
К этому времени положение на фронте опять становилось грозным: после победоносного выхода Русской армии из Крыма и ряда больших побед снова начались неудачи, неудачный десант на Кубань, Каховку, а главное – сосредоточение громадных сил противника, прибывающих на крымский фронт со всех концов России, из Сибири и с польского фронта. Новое отступление в Крым… Всем было ясно, что красные готовят последний удар. В октябре началась атака Перекопа.
В то время как 1-я батарея отбывала практическую стрельбу, пришла весть о прорыве красными перекопских позиций. 29 октября утром в Бельбек прибыл один из училищных офицеров, привезший приказ об эвакуации Крыма и приказание батарее возвратиться в Севастополь. К вечеру мы уже были в Севастополе, в новых казармах (тоже на Северной стороне), подготовленных для зимы, и в которых юнкерам пришлось прожить всего лишь два дня.
1 ноября рано утром училищу было приказано двинуться в порт и погрузиться на транспорт «Рион». В порту шла лихорадочная погрузка. К моменту посадки на «Рион» этот огромный транспорт был уже перегружен беженцами и войсками. Все-таки училище кое-как втиснулось на палубу.