– Ну, превратили нас в 29-ю Советскую трудовую школу; занятий, ясно, не было больше никаких… Думали, как наши взяли в феврале Иннокентьевку, и нас освободят, красные весь забор бойницами издырявили, железо с крыши посдирали – на укрытия, днем еще туда-сюда болтались, а ночью разбежались, – кабы мы знали, что наши мимо пройдут, так тогда убежали бы… ну, прошли наши, остались мы у красных насовсем. Брюхо с голоду подвело, стали мы на работу подаваться, харчить-то хочется. 1-ю роту кого в Красную армию забрали, кто на работу пошел, кто домой словчился уехать. Ну, удалось мне проводником на поезд пристроиться… стал я, значит, по дороге кататься. И не думал ничего, а тут вдруг, по ошибке, что ли, поезд в Маньчжурию зашел; ну, я и слез сразу – другой случай такой когда бы представился? Ну, дальше без приключений, денег на дорогу дали наши офицеры, приехал сюда; хотел на Русский остров, в корпус, да меня здесь спешили, в Комендантскую команду взяли, не нравится до черта тут, в корпус надо.
– А «звери» как?
– Да кто как, кто разбежался, кого порасстреляли, – моего Вишневецкого в Красноярске расстреляли, а твой Александров учителем в политшколе стал, – встретил его раз на вокзале…
– Чего? – не понял я. – Какой еще политшколе?
– Да Читинской партийной политшколе, не понимаешь, что ли, балда? Русский язык да географию там преподает…
«Ага! Так вот оно что!» – мелькнуло в голове, и в памяти всплыла картина… На дворе был страшный ноябрьский туман с Ангары, плотной серой ватой он обволакивал здания, и по улице, в пяти шагах, ничего не было видно. Рассказывали, что иркутяне, пока у них классы были отдельно от спальни, ходили утром и вечером под бой двенадцати барабанов, чтобы кто-нибудь, случайно отбившись из строя, особенно третья рота, не начал плутать, а знал бы, где идут.
По случаю этого тумана нас не вывели на послеобеденную прогулку на двор, и мы сидели в классах и коридорах, где целые сутки горело электричество. Когда проиграли отбой с прогулки, я вышел из коридора 1-й роты, где шестиклассник Мишка Николаев рассказывал мне о боях под Уральском, куда он перекочевал, когда красные стали занимать Оренбург. Под ногами гремела железная лестница, и в ушах стояли последние Мишкины слова:
– …Ну, матросы или латыши, было наплевать: они идут, стреляют, а мы лежим, молчим, молчим, а как подойдут шагов на двести, ну, мы по ним залп, другой, третий, «Ура!» – и в штыки, они и бегут, а вот были сволочи, чапаевцы какие-то, одеты в черное, идут молча, без выстрела, ух как страшно было: мы сразу стрелять начали, а потом ничего – всыпали им раза два, стали и они стрелять по нас, как матросы или латыши…
В нашей роте посредине коридора стоял полковник Александров, рыжие усы свисали вниз, он стоял тяжелой глыбой, глубоко засунув руки в карманы форменных штанов навыпуск. Около него кучей, тесно сбившись, стояли человек с десяток – все казаки. Увидев своего воспитателя, я сразу же присмирел и, потихоньку подойдя сзади, стал сбоку и начал слушать. Говорил полковник Александров, и его слова звучали веско и каменно-твердо…
– Ну а что хорошего? Все войско разорили, что станиц-то пожгли – Красногорскую первую, а сколько их? Все войско теперь разорено, а кто виноват?
– Так ведь война же, господин полковник, – чуть не сразу вскрикнули два-три голоса, – на войне не без урону же…
– А кто войско в войну втянул? – долбил воспитатель. – Атаман! Вы что думаете? Войско ему так и простит, что он всех под разорение подвел? Вишь ты, не захотел подчиниться, – ну, откажись от булавы, другой бы взялся, хоть тот же Каргин, уладили бы дело по-хорошему…
Внизу на площадке проиграл сигнал по классам. Полковник Александров оглянулся и оборвал:
– Довольно болтать – марш по местам!
…В вагоне, на верхних нарах, тепло, и от огонька, единственной свечки, кажется уютно. Я нежусь в тепле и с тоской думаю о моменте, когда все начнут зевать и устраиваться на ночь, а мне придется слезать вниз, на нижние нары, в стылый холод у щели в стенке вагона, откуда особенно злобно морозит ледяной ветер, и, заснув на час, вскакивать, трясясь в ознобе, начинать яростно швырять дрова в печку синими, непослушными руками, а когда разгоралось пламя и железо печки начинало краснеть, тянуть к раскаляющемуся железу жесткие руки с негнущимися скрюченными пальцами. На этих верхних нарах все начальство нашей сотни, все штабс-капитаны: красивый смуглый Плюснин, суровый Дорошков, деликатный Тарасов и худощавый Вержба. Вержба любит поговорить, и сейчас он лениво тянет:
– Ну и телепаемся же мы, господа, пятый день едем, а до Хабаровска никак не дотянемся, послезавтра уже и Рождество, уже и 1922-й год наступает. И скучища же – как в Верхнеудинской Чека, впрочем, там не скука, а тоска и страх были – от мордобоя до мордобоя…
– Как – от мордобоя до мордобоя? Не понимаю я…
– Не понимаете, прапорщик? Просто, очень просто, – приведут на допрос да в морду, аж с ног валишься… поднимешься, а тебя с другого борту, да еще, да еще, да еще, кстати, вы Неплюевского корпуса? Со мной в подвале сидел неплюевец, – вице-унтер-офицер Мякутин, – расстреляли его за попытку перехода к белым. Попался и не сумел выкрутиться…
Вице-унтер Мякутин, худенький, какой-то сероватый, ты был с нами тогда, в саду Иркутского дивизиона, ты стрелял из соседней бойницы, под бойницей ярко алела на белом снегу лужа крови убитого Кончаловского; ты был талантливым поэтом, и про тебя говорили уже тогда: «Он прославит родной корпус». Почему не ушел с нами тогда в январе? Не знал? Не умел, что ли? И вот пуля в затылок. По чьей вине? На ком лежит твоя кровь и тебе подобных? Капля на мне с Деевым, а остальное на ком?
С. Марков[358]Первый Сибирский Императора Александра I кадетский корпус[359]
1-й Сибирский Императора Александра I кадетский корпус имел старшинство с 1 мая 1813 года, когда в Омске было основано Войсковое казачье училище Сибирского войска. Оно содержалось до 1825 года за счет Войска и имело задачей пополнять его ряды молодыми казачьими офицерами. В 1825 году, 25 апреля, оно было переведено на казенное содержание, а в 1826 году переименовано в Училище Сибирского линейного войска. В 1845 году, 24 октября, было переформировано в Сибирский кадетский корпус, а в 1907 году получило наименование Омского кадетского корпуса. В день празднования 100-летнего юбилея, в 1913 году, Государь Император пожаловал корпусу юбилейное знамя и повелел именоваться 1-м Сибирским Императора Александра I кадетским корпусом.
А.Л. Марков
П.А. Варнек
А.А. Стацевич
А.Г. Невзоров
Л.В. Сердаковский
С.В. Марков
Г.Н. Есаулов
Великий князь Константин Константинович
Генерал-лейтенант В.В. Римский-Корсаков
Генерал-лейтенант М.Н. Промтов
Вице-адмирал С.Н. Ворожейкин
Генерал-майор А.Г. Попов
Генерал-лейтенант Б.В. Адамович
Генерал-майор Е.В. Перрет
Полковник В.И. Попов-Азотов
Гардемарин Ю.Н. Карцов
Полковник А.Н. Азарьев
Кадет-первопоходник Н.И. Басов
Юнкер-первопоходник
Генерал Врангель с кадетом Н. Захаровым
Молебен перед кадетским парадом
Группа кадет Крымского кадетского корпуса
Кадеты Крымского кадетского корпуса с генералом Врангелем
Парад Первого Русского кадетского корпуса при посещении его генералом Врангелем
Кадеты Крымского кадетского корпуса с директором
Юнкера Сергиевского артиллерийского училища в Болгарии. 1923 г.
Писатель Е.Н. Чириков на уроке русского языка в Первом Русском кадетском корпусе. 1928 г.
Команда гимнастов Первого Русского кадетского корпуса. 1938 г.
Оркестр Первого Русского кадетского корпуса. 1935 г.
Кадеты 22-го выпуска Первого Русского кадетского корпуса. 1938 г.
Константиновское военное училище в Болгарии. 1922 г.
Николаевское кавалерийское училище на параде. 1923 г.
Юнкера на занятиях
Строевые занятия кадет Первого Русского кадетского корпуса. 1942 г.
Кадеты Донского кадетского корпуса в Билече
Кадеты Хабаровского кадетского корпуса в Мукдене. 1922 г.
Спокойная и размеренная жизнь корпуса продолжалась до начала марта месяца 1917 года, когда пришли известия о беспорядках в столице. Телеграмма об отречении Государя Императора поразила кадет как удар грома. Кадеты единодушно не приняли революцию и с первых же дней проявили свое враждебное отношение к ней. Они не допустили служителей снять со стен портреты Царской Фамилии, не сняли с погон вензеля своего Шефа, Императора Александра I, по-прежнему пели молитву о здравии Государя и Его Августейшей Семьи и с особой отчетливостью отдавали честь офицерам, в нарушение всех революционных приказов.
По распоряжению Временного правительства, корпус, как и все остальные корпуса, был переименован в гимназию Военного ведомства. За время отсутствия кадет в течение летних каникул с корпусных стен исчезли портреты Царской Семьи, знамя корпуса было увезено в Петроград, а из 1-й роты исчезли все винтовки. После октябрьского переворота директором корпуса (гимназии) был назначен бывший прапорщик Фатеев, который занялся введением новых порядков и отменил все старые правила, но встретил со стороны кадет единодушный отпор. С целью сломить это сопротивление и искоренить память о прошлом, Фатеев распорядился о снятии с кадет погон, угрожая в случае неповиновения закрыть гимназию. Чтобы не погубить корпус, кадеты сняли погоны, но не сдали их в цейхгауз, как этого требовал Фатеев, а уложили в цинковый ящик и зарыли в саду.
В течение последующего времени и вплоть до освобождения Омска от советской власти летом 1918 года кадеты приняли участие во всех народных выступлениях против большевиков в городе; после одного из них здание корпуса было красными обстреляно и занято красногвардейцами, так как у кадет не было оружия и сопротивление было невозможно. На следующий день кадеты трех старших классов в принудительном порядке были высланы по своим домам, но, несмотря на их уход, младшие кадеты, оставшиеся в здании, продолжали сопротивление новым порядкам.