оими возлюбленными, назначали им свидание в церкви – в полумраке храма Божьего легче было обменяться письмами, рукопожатием и даже пойти на более рискованный шаг, пользуясь тем, что родители с разинутыми ртами созерцают страдания грешных душ в огне чистилища. Нынче, если нельзя встретиться у оконной решетки или послать письмо по почте, свидание назначается в ложе кортесов. Какая остроумная выдумка, не правда ли, лорд Грей? Она, несомненно, пользуется большим успехом в Англии, а сейчас ее вводят в Испании для укрепления наших нравственных устоев.
Лукавый лорд Грей, рассеянно слушавший рассказ доньи Флоры, внезапно сказал:
– Дорогая сеньора, разрешите мне покинуть вас, меня здесь поблизости ждут совершенно неотложные дела.
– Ступайте, ступайте. Там уже, наверное, началось обсуждение вопроса о феодальных владениях. На трибунах шум, суматоха… Вы попадете в дипломатическую ложу, она как раз рядом с ложей для дам. Спешите. Прощайте.
Лорд Грей ушел, оставив меня в когтях доньи Флоры. Она продолжала:
– Несчастный дон Пако противился из последних сил. Бедняга! Ему пришлось отступить перед превосходящими силами противника и вести девушек в кортесы. По дороге я повстречала его и услышала всю историю; он был так мрачен, словно шел на казнь. «Горе мне! – воскликнул он. – Что, если донья Мария узнает!.. Да будут прокляты кортесы и тот, кто их выдумал!»
– Они все еще там?
– Да, беги поскорее уведомить графиню. Бедняжка уже давно из сил выбивается, чтобы так или иначе увидеться с Инес, но из этого ничего не выходит – ведь двери дома закрыты перед ней, как тюремные ворота, и немало месяцев пройдет, прежде чем несчастные девушки снова получат разрешение выйти из дому на прогулку под охраной дона Пако. Ступай же к графине, сообщи все и сам проводи ее до церкви Сан-Фелипе. Не медли долее, мой друг, а потом приходи прямо к нам, мне надо поговорить с тобой. Ты останешься у нас обедать, хорошо?
Я поспешил распрощаться с доньей Флорой, оставив ее на попечении «попугаев», но вместо того, чтобы устремиться на улицу Вероники, я, не в силах совладать с собою, бросился к площади Сан-Фелипе, позабыв об Амаранте и о донье Флоре и сосредоточив все свои мысли на трех девушках, на доне Пако, на лорде Грее, на кортесах, на депутатах и на обсуждении вопроса о феодальных владениях.
Я подошел к небольшой площади, где стояла церковь, превращенная в кортесы; перед входом, как обычно, толклось множество народа. Жадно оглядев все лица, я не нашел тех, кого искал. Решив, что девушки уже успели подняться на трибуны, я проник в узкую дверь и очутился перед лестницей. Но в церковном приделе поток людей, поднимавшихся наверх и спускавшихся вниз, образовал такой бурный водоворот, что протиснуться вперед было нелегко. Неожиданно почти рядом с собой я увидел Пресентасьон. Зажатая словно в тиски, она растерянно озиралась по сторонам. Ни двух других девушек, ни дона Пако с ней не было.
Я поспешил к ней на помощь, она тотчас узнала меня и радостно поблагодарила.
– А где же дон Пако и ваши спутницы? – удивился я.
– Ах, не знаю… – ответила она с тревогой. – Мы потеряли Инес и Асунсьон в этой сутолоке. Потом мы увидели их с лордом Греем в глубине придела; дон Пако ринулся к ним, и больше я никого из них не видела.
– Ну, так давайте пробираться, – сказал я, по возможности защищая ее от толкотни. – Они найдутся.
В помещении наверху оказалось несколько свободнее, – устав слушать споры, народ схлынул, и тут я увидел дона Пако, который после безуспешных поисков спускался вниз.
– Их нет, – произнес в отчаянии бедный старик. – Асунсьонсита и Инесита исчезли. Наверно, снова вышли на улицу. Лорд Грей присоединился к ним. Боже мой! Новое волнение! Сеньор де Арасели, вы не видели их?
– Пойдем наверх, они наверняка там.
– Да нет их там. Какое ужасное несчастье!.. Да поможет мне святой архангел! Эти девушки погубят мою душу, сеньор де Арасели… Может, они пробрались вниз, в зал заседаний?
– У меня нет пропуска в отдельные ложи, так давайте поднимемся на хоры и оттуда поищем их взглядом.
– Ах, я умру от горя! – воскликнул, жалобно стеная, гувернер. – Куда запропастились девушки? Нас случайно разделила толпа… Да какое там случайно! Настоящее дьявольское наваждение.
– Я поднимусь с Пресентасьон на хоры, и, может, мне удастся отыскать их.
– А я побегу на улицу, обыщу все здание, переверну вверх дном все кортесы и во что бы то ни стало найду их, хотя бы они спрятались под колокольчиком у председателя или в урну с бюллетенями. Вот беда, вот мучение, вот ужас!
И бедный старик расплакался, как ребенок.
– Пойдемте наверх, сеньор де Арасели, – сказала решительным тоном Пресентасьон, – я непременно хочу посмотреть, как все происходит.
Молодую девушку, стремившуюся на заседание кортесов, ничуть не беспокоило исчезновение сестры и кузины.
– Поднимитесь на хоры и ждите меня там, а я попытаюсь расспросить приставов, – сказал дон Пако.
Пресентасьон вцепилась в мою руку, нисколько меня этим не обременяя, напротив, скорее подталкивая меня вверх по лестнице, – так не терпелось ей поскорее очутиться на месте. Когда мы не без труда пробрались наконец на хоры, глаза девушки удивленно раскрылись, личико раскраснелось – все говорило о том волнующем впечатлении, которое произвело на нее необычное зрелище. Окинув взглядом ряды скамей, ложи для дам и для дипломатов, я не обнаружил ни девушек, ни лорда Грея. Недоумевая, что бы это могло означать, я уже собирался идти разыскивать их в другом месте, но Пресентасьон, ошеломленная зрелищем национального конгресса и речами депутатов, удержала меня.
– Их поищет дон Пако. Я пришла сюда, чтобы увидеть все, сеньор де Арасели. Побудьте со мной здесь. Сестра и Инес могут присоединиться к нам позже, если им вздумается. Никто не велел им отставать от нас.
– Но вы не заметили, в какую сторону направились они с лордом Греем?
– Нет, не заметила, – ответила она, не отрывая взгляда от происходившего перед ее глазами. – Знаете, сеньор де Арасели, это просто замечательно. Мне здесь нравится ничуть не меньше, чем на бое быков.
Я попытался найти место и усадить девушку, для этого мне пришлось потеснить кое-кого из публики, устроившейся здесь с начала сессии и с благоговением слушавшей дебаты. Одни заворчали, другие принялись недовольно перешептываться, но в конце концов для Пресентасьон нашлось местечко, а я примостился рядом с ней. Мое беспокойство было так сильно, что я то и дело приподнимался и, перегнувшись через перила, оглядывал зал заседаний и набитые до отказа ложи. Надо заметить, что наши соседи состояли из пестрой смеси простолюдинов, почтенных розничных торговцев, лавочников, журналистов и праздношатающихся завсегдатаев улицы Анча; было среди них и несколько девушек из разных слоев общества.
Церковь, превращенная в зал заседаний, была невелика. Депутаты занимали середину храма, президиум восседал на амвоне, алтари были затянуты камкой, которая скрывала их вместе со статуями от посторонних глаз, ибо алтари не имели никакого отношения к происходившему в тот момент. Архитектор Праст, взявшийся переоборудовать церковь под зал заседаний кортесов, несомненно, правильно поступил, рассудив, что подобное новшество придется святым не по вкусу. Читатель, наверное, полагает, что депутаты поднимались со своих мест и шли произносить речь на кафедру. Ничуть не бывало. Депутаты говорили, как и нынче, со своих мест, а источенная червями кафедра пустовала… В церкви имелись боковые ложи, отведенные для дам, дипломатов и прочей изысканной публики, а внизу, за деревянными перилами, были поставлены скамьи, предназначенные для народа, который и наводнил их с первых же заседаний и шумел там, нимало не заботясь о достоинстве суверенной нации.
Пресентасьон пожирала глазами депутатов, в особенности когда они брали слово, публику в ложах, приставов, занавес, портрет короля. Она сосредоточенно прислушивалась к гулу, столь характерному для всякого зала заседаний, где сталкиваются благородный энтузиазм и низкий эгоизм; ей чудились дыхание страстей, дыхание тысяч и тысяч противоречивых мыслей, рождавшихся в лихорадочном мозгу кортесов. Я заметил, что девушка потрясена увиденным, и спросил ее:
– Нравится вам это зрелище?
– Очень. Нам говорили, будто оно отвратительно, нет, оно прекрасно. Кто этот сеньор, что сидит посреди?
– Это председатель. Тот, который всем руководит.
– Ага, ага… а когда он пожелает отдать приказание, он взмахнет белым платком.
– Нет, донья Пресентасьон. Так делается на бое быков, а здесь председатель звонит в колокольчик.
– А откуда выходит депутат, чтобы произнести речь? Из-за той занавески или вон из той двери?
– Депутат ниоткуда не выходит, здесь нет ни загона, ни занавеса. Депутат сидит в своем кресле и встает, если желает взять слово. Посмотрите. Все сидящие там – депутаты.
Приобретая новые и новые познания в дотоле ей неведомых парламентских делах, девушка не переставала удивляться. Поглощенная происходившим, она отрывалась лишь затем, чтобы задать мне вопрос – порой столь забавный и простодушный, что я терялся, не зная, как на него ответить. Она была лишена всякого представления о том деле, которое развертывалось на ее глазах, и с глубоким волнением следила за его ходом; но при этом ей были совершенно чужды какие-либо политические соображения; необычайно впечатлительная, она выросла взаперти, но природа подарила девушке мощные крылья, и она ими взмахнет, если ей только когда-нибудь удастся сбросить с себя путы рабства.
Нежная, отзывчивая, непостоянная, озорная, она в результате полученного воспитания стала на редкость ловкой притворщицей и актрисой, сохранив при этом столько наивности, что сердце ее, казалось, лежит у вас на ладони, а душа не скрывает ни единого тайного помысла. Нет сомнения, что только под влиянием неодолимого стремления к свободе девушка иной раз бывала слишком резка и даже чуточку развязна. В дополнение ко всем этим качествам она была фантазеркой, каких мало; никакого образования, кроме религиозного, у нее не было, так что неудивительно, если порой она изрекала глупости. Мне нередко случалось наблюдать, как, вырвавшись на миг из-под тягостной материнской опеки, Пресентасьон давала себя увлечь потоку безудержного воображения, мыслей и желаний. Попав на заседание кортесов, она положительно потеряла власть над собой, все ее чувства были обострены, нервы напряжены до предела.